Мемуары - Филипп де Коммин

Что касается выработки статей, то все, в чем мы достигали согласия, немедленно записывалось одним нашим и одним их секретарем, а в конце они оба читали тексты, составленные один по-итальянски, а другой по-французски; и когда мы вновь собирались, чтобы посмотреть, не нужно ли что-нибудь добавить или сократить, то их опять зачитывали. Это хорошая процедура при выработке столь важного договора. Переговоры тянулись дней 15 или более, но в первый же день мы договорились о том, что герцог Орлеанский сможет выйти из Новары; на этот день мы заключили перемирие, которое затем день за днем продлевали до самого мира. Ради безопасности герцога маркиз Мантуанский отдал себя в руки графа де Фуа в качестве заложника и сделал это охотно и без страха, чтобы успокоить нас. но заставил нас поклясться, что мы по чистой совести ведем мирные переговоры, а не для того только, чтобы вызволить герцога Орлеанского.

Глава XVII

В Новару освобождать герцога Орлеанского отправился маршал де Жье с людьми герцога Миланского, и они позволили выйти только самому герцогу с небольшим отрядом, что тот с великой радостью и сделал; оставшиеся же в городе были так измучены голодом и болезнями, что маршалу пришлось оставить им в заложники своего племянника монсеньора де Рамфора, обещая, что всех их выпустят через три дня.

Выше вы уже слышали, что бальи Дижона был направлен к швейцарцам, ко всем их кантонам, чтобы набрать до пяти тысяч немцев, и к моменту выхода герцога Орлеанского из Новары они еще не пришли; если бы они пришли, то я нисколько не сомневаюсь, что произошла бы битва. И хотя обещали, что их придет гораздо больше, чем просили, ждать их было невозможно – столь невыносимый голод был в городе; от него и от болезней уже умерло две тысячи человек, а оставшиеся были так истощены, что походили скорее на мертвых, нежели на живых; думаю, что никогда люди не испытывали более сильного голода, не считая осажденных в Иерусалиме [575]. И если бы господь их надоумил сделать запасы хлеба, имевшегося в окрестностях города, когда они его захватили, то они никогда не дошли бы до столь бедственного положения и вынудили бы врагов с позором снять осаду.

Через три или четыре дня после того, как герцог Орлеанский покинул Новару, обе стороны согласовали вывод из города и всех остальных воинов; чтобы обеспечить их безопасность, назначены были маркиз Мантуанский и мессир Галеаццо да Сан-Северино, командующие венецианскими и миланскими войсками, и они выполнили порученное им дело. Город же остался в руках его жителей, поклявшихся не впускать в него ни французов, ни итальянцев, пока не заключен мир. Кроме того, в замке осталось 30 наших людей, которым герцог Миланский позволил покупать в городе продукты за деньги, но каждый раз лишь на один день.

Если б не видеть собственными глазами, то невозможно было бы поверить в изможденность вышедших людей. Лошадей вышло очень мало, ибо почти все были съедены. И хотя их было почти пять с половиной тысяч человек, среди них не нашлось бы и 600, способных сражаться. Многие отставали в пути, и им оказывали помощь их собственные враги. Помню, что я спас одним экю почти 50 человек, лежавших в саду возле неприятельского замка Камара, накормив их супом; там умер лишь один из них да в пути четверо, ибо от Новары до Верчелли, куда они направлялись, было 10 миль. Король проявил милосердие к тем, кто добрался до Верчелли, велел раздать им 800 франков милостыни и выплатил жалование как живым, так и мертвым, в том числе и швейцарцам, из которых умерло почти четыре сотни. Но, несмотря на все это, в Верчелли умерло около 300 человек, одни от переедания, а другие от болезней, и множество их валялось в городской грязи.

Примерно в это время, когда все уже вышли из Новары, кроме 30 человек, оставшихся в замке (из них каждый день одного не досчитывались), прибыли швейцарцы [576] – восемь или десять тысяч человек – и влились в наше войско, где уже было около двух тысяч швейцарцев, участвовавших в походе на Неаполь. Другие же 10 тысяч остановились близ Верчелли; дело в том, что королю не советовали объединять эти два отряда, насчитывавших вместе почти 20 тысяч воинов. Думаю, что никогда еще не собиралось столько людей из их страны. По мнению тех, кто знал ее, там осталось мало людей, способных носить оружие. Большинство из них пришло по своей воле, и потребовалось даже поставить охрану у выхода из области Пьемонт, чтобы никого не пускать больше, иначе пришли бы даже женщины и дети.

Можно спросить, не был ли вызван такой наплыв их любовью к покойному королю Людовику, который сделал для них много добра и помог им завоевать славу и уважение во всем мире. Некоторые старики действительно любили короля Людовика, а среди них было немало капитанов в возрасте старше 72 лет, которые воевали еще против герцога Карла Бургундского. Но все же главной причиной была их алчность и великая бедность. При этом два кантона – Берн и Швиц[577] – объявили себя нашими противниками, но тем не менее к нам пришли все их бойцы. Так много прекрасных воинов я никогда еще не видел, и мне казалось, что их невозможно разбить, если только не взять голодом, холодом или какой другой нуждой.

Пора, однако, вернуться к переговорам. Герцог Орлеанский, уже восемь или десять дней живший в свое удовольствие, постоянно посещаемый разного рода людьми, некоторые из которых, кажется, объясняли ему, почему так много людей, что были с ним в Новаре, оказались в такой нужде, громогласно рассуждал о необходимости сражения, и его поддерживали другие, например монсеньор де Линьи и архиепископ Руанский, занимавшийся его делами, а также две или три менее важные особы. Толкали его к этому и некоторые швейцарцы, пришедшие предложить свои услуги в войне. Все они не приводили никаких доводов, ибо у герцога Орлеанского никого не оставалось в Новаре, кроме 20 или 30 человек в замке. Поэтому оснований для сражения больше не было; ведь король не имел никаких претензий, и если прежде хотел сразиться, то лишь затем, чтобы спасти герцога, своих слуг и подданных. Враги же были очень сильны, и лагерь их невозможно было взять – настолько он был укреплен рвами, полными воды, и удобно расположен, а кроме того, им пришлось бы защищаться только от нас, ибо со стороны города опасности больше не существовало. У них имелось 2800 тяжело вооруженных кавалеристов, пять тысяч легкой кавалерии, одиннадцать с половиной тысяч немцев [578] во главе с добрыми командирами мессиром Георгом Эбенштейном, мессиром Фредериком Капелером и мессиром Гансом, а также другие силы, в том числе и многочисленная пехота; казалось, они хотели дать понять, что сами не уйдут и что их нужно атаковать в лагере.