Кошмар: моментальные снимки - Брэд Брекк

— Ты? На самом деле? Та, что писала письма? Голос из телефонной трубки? Ты не похожа на себя. У тебя нет макияжа. Нет, это правда ты?

— А тебе надо постричься и, судя по глазам, хорошенько выспаться.

— Да, знаю. Ещё и запор у меня, и переживал я сильно по поводу твоего приезда. Скажите пожалуйста, ведь это действительно ты!

В голове у нас вертелась только одна мысль. Догадайся с трёх раз, какая.

Верно. Верно. Верно.

За час мы отыскали мотель в Ричмонде, скинули одежды, сорвали с постели покрывала и…

Сыграли в шашки. Она выиграла.

А потом занялись сексом. И снова сексом. И опять сексом. Потом подошло время обеда, чему я был несказанно рад. Я был измочален. Ноги дрожали. Кажется, я был не в лучшей форме. А лучший способ войти в форму — это…

Мы отправились в ближайший ресторан и вздохнули свободнее. Мы оба уже немного оттаяли и чувствовали себя свободнее. Пообедав, вернулись в мотель и снова предались любви. По всему видать, оголодали.

Наверняка так и было.

На другой день мы отправились в шведское консульство заполнять бумаги, чтобы получить официальное разрешение на моё годовое проживание в Стокгольме, а затем в моём грузовичке поехали на остров Ванкувер, в Лонг-Бич, и пробыли там неделю: жили в автофургоне, загорали, плавали и привыкали друг к другу телами.

После этого уехали в Белла-Кулу и в субботу, через 11 дней после встречи, торжественно и чинно пошли к алтарю и вступили в брак в Хагенсборге, в евангелической церкви аугсбургского исповедания, которая, тем не менее, была открыта для всех желающих и была возведена норвежскими переселенцами в 1894-ом году. Во время церемонии мы исполнили любимую песню Майи — «Мост над взбаламученными водами» Саймона и Гарфанкела.

Как мало я подозревал тогда, какими бурными могут быть воды.

В «Коуст Маунтин Курьер» появилась заметка:

Брэд Брекк, 48-ми лет, житель Фирвэйла и бывший редактор «Курьера» сочетался браком в Эльзой-Марией Лунд, 29-ти лет, из Стокгольма, Швеция, и обменялся с ней кольцами на церемонии, которую проводил Мигель Морено в церкви Хагенсборга 29-го июля.

Чета планирует осенью вылететь в Стокгольм и вернуться в Канаду спустя год. Из Скандинавии Брэд намерен отправлять путевые заметки в американские специализированные издательства и закончить там второй вариант своей книги «БЕЗУМИЕ», романа о возвращении домой с Вьетнамской войны, который он начал несколько лет назад.

На Скандинавском полуострове Брэд и Майя собираются съездить в Норвегию и посетить Берген, Ставангер и Осло, откуда вышли его предки в 80-х годах XIX-го столетия.

«В первую неделю пребывания в долине Белла-Кула со мной случилось много нового, — сказала Майя, — в частности, я вышла замуж. До этого я много слышала о долине, но с момента спуска с Горы в пятницу и свадьбы на следующий день времени переживать о чём-то у меня не было. Спуск в Горы был ужасен. Грузовик Брэда не подвёл, хоть тормоза и не работали; но Брэд сказал, что можно съехать на низкой передаче. Выбора не было — оставалось только верить ему на слово.

В субботу мы поднялись, оделись и отправились в церковь на этом же старом и ржавом грузовике. Церковь мне понравилась с первого взгляда. Небольшая, безыскусная и красивая, как раз для женитьбы в глуши».

Брэд взял напрокат костюм 30-х годов, а Майя надела шёлковое платье, перешитое ею из индийского сари. Молодые разрезали свадебный пирог охотничьим ножом, чтобы придать делу аромат Белла-Кулы, и провели брачную ночь в гостинице «У Инги».

«Церемония удалась как нельзя лучше, и никто меня не переубедит, — сказала Майя, — мы шли к алтарю рука об руку, по-скандинавски. Всё получилось спонтанно, непритязательно и очень романтично…»

Увидев мою деревянную избу, Майя чуть не лишилась дара речи, ибо в жизни не видала ничего грязней.

— Если ты считаешь, что я недостаточно хорош, тебе нужно посмотреть…

— У тебя на окнах столько паутины, Брэд, что штор не нужно, — подтрунивала Майя и предложила назвать наш дикий дом «Паучьим трактиром», потому что паукам в нём жилось вольготней, чем людям.

Я слегка опешил. Я-то считал свой домик достаточно чистым. Я и пылесосил, и подметал, и раскладывал вещи по местам. Другое дело, что с дровяной печью, да с двумя немецкими овчарками, целый день гоняющими во двор и обратно, да с пылью, летящей из всех щелей бревенчатых стен, держать дом в незапятнанной чистоте практически невозможно.

А ещё нужно помнить, что Майя шведка, а все шведские женщины фанатки чистоты. К тому ж она городская. До приезда сюда она и представить себе не могла, что такое жизнь фронтира.

В долине одни считали, что нет глупее вещи на свете, чем делать предложение женщине до встречи. Глупее крысиного писка и совиного уханья. Другие смотрели на это как на очень смелый и романтичный поступок. Правда, скорее всего, была где-то посередине.

К верующим у меня был подход один…

— Скажи, Генри, ты ведь ходишь в церковь каждое воскресенье?

— Да, я редко пропускаю.

— И ты любишь Иисуса Христа?

— Конечно…

— А ты когда-нибудь видел Его?

— Как-то у меня было видение, я был тогда очень болен…

— Нет-нет, это не в счёт. Я имею в виду, видел ли ты Его во плоти, физически? Видел ли ты, как Он на этой неделе покупал жевательный табак в универмаге?

— Конечно, нет, чёрт тебя дери, ведь Он умер две тысячи лет назад…

— Ну так пойми меня правильно: Майя может казаться богиней, но всё-таки она не Христос. А в целом это именно то, о чём мы сейчас толкуем. Думаю, можно любить человека, с которым никогда не встречался, как считаешь?

— Да блин, если ты так смотришь на дело, Брэд, то мне всё ясно…

Прагматичным я объяснял, что для того чтобы понять, можно ли счастливо ужиться друг с другом, нам надо какое-то время провести под одной крышей и в одной постели, и что виза действительна лишь 90 дней, чего явно недостаточно для добросовестного испытания.

Единственный выход, говорил я, либо иммигрировать в Швецию мне, либо Майе иммигрировать в Канаду.

Помимо шведского и английского, Майя бегло говорила по-французски, по-испански, по-итальянски и по-немецки. С другой стороны, я владел только одним языком — английским, поэтому мы решили, что Майя должна перебраться в Новый Свет ко мне, а не я к ней — в Старый Свет. И кратчайший и легчайший путь получения для неё статуса постоянного жителя лежал через замужество.

Всего-навсего. Просто средство в достижении цели. В этом случае все бумажки на иммиграцию можно было бы оформить в несколько месяцев и не растягивать на годы.

Так что в августе мы поехали к иммиграционным властям в Вильямс-Лейк, и я заполнил формуляр на оказание ей визовой поддержки. Там выяснилось, что Майя нужно будет подавать заявление на иммиграцию в Стокгольме, как только мы приедем в Европу, с тем, чтобы к моменту возвращения в Канаду все документы были оформлены.

Мы знали, что рискуем с женитьбой. Брак всегда риск, хоть это и не вопрос жизни и смерти. Брак либо срастается, либо нет. Просто было нужно посмотреть, может ли у нас что-нибудь получиться.

Мне случалось сталкиваться с тем, что брак может развалиться и кончиться разводом. Ну, так это не самое страшное. Всё равно это романтическое звено в цепи нашей жизни — и к тому же весьма захватывающее. В любом случае у меня не возникнет никаких сожалений. И уж конечно я ничего не терял. У меня не было ничего. Старый драндулет да несколько фотоаппаратов. Я не собирался ничего никому доказывать. Но знал, что буду корить себя, если не попробую. Я уже был в том возрасте, когда сожаления появляются только по поводу упущенной возможности рискнуть.

Поразмысли о возможных последствиях, примирись с браком как с частью жизни — и страх принятия решения пройдёт.

Не то чтобы до этого у меня была распрекрасная жизнь, которую я вдруг решил поставить на кон. Всю жизнь я примеривал всё новое на себя, боролся изо всех сил и иногда одерживал верх, хотя чаще проигрывал. Такова всегда была жизнь моя. Я любил риск, но не тот тупой риск, подобный прыжкам с самолёта ради дешёвого мандража, а риск, способный улучшить и обогатить жизнь.

Ибо я считаю, что для полнокровной жизни необходимо рисковать. Нельзя быть счастливым, если боишься жизни. Время от времени будешь получать по сусалам, никуда не денешься. Однако надо уважать жизнь и быть осторожным, ибо она хрупка, а люди беззащитны. А потеряв Джойс за два года до этого, я был более уязвим и одинок, чем другие, но если бояться жизни, то проиграешь как пить дать.

Вот потому-то я пытаюсь хранить и надежду, и веру, и мечты, и мужество, чтобы в нужный момент поставить всё это на карту.

В конце мы все умрём, но прежде чем заслужить смерть, мы должны пройти через страдания, борьбу и мирскую тщету — в сердце останется отпечаток, а в голове сложится понимание, неведомое ранее. Единственная альтернатива — не жить полной жизнью или, что ещё хуже, не жить вовсе. Ещё до армии я для себя решил, что жизнь без риска — это жизнь без роста и перемен, без вызова, без боли и радости, скучная череда дней, в которой нет ни нового, ни неожиданного, ни опасного.