Кошмар: моментальные снимки - Брэд Брекк

Защищённые воды лучших банок кишат планктоном, приносимым мощными приливами и быстрыми холодными течениями. И этот обильный запас пищи привлекает не только косяки лососёвых, но и удивительное многообразие остальной морской живности.

Редкие посёлки побережья — Оушен-Фоллз, Клемту, Шируотер, Белла-Белла и Наму — нередко укрыты текучей дымчатой пеленой и низко нависшими тучами. Но если в Хагенсборге, что к востоку от Белла-Кулы, сесть в гидросамолёт, а потом в одном из этих посёлков пересесть в лодку и выйти в море, то увидишь дремлющих на камнях сивучей, вяло плывущих среди водорослей тюленей и стайки морских свиней, скользящих по тихой глади узкого пролива. Здешний уголок океана — дом для питающихся сельдью китов-полосатиков; здесь можно видеть, как у самого берега из воды выскакивают черно-белые касатки. Дальше, в открытом море, встречаются и серые киты, и котики, но только во время миграций.

Эта земля ледников и индейских тотемов — курортный пояс Британской Колумбии. Здесь не так холодно зимой, как во внутренних районах материка, зато всегда повышенная влажность и восточный ветер. С ноября по январь мы почти не видим солнца, потому что наша дневная звезда на своём пути по южному горизонту не поднимается настолько высоко, чтобы перевалить через величественные, почти вертикальные горы. И какой же наступает праздник, когда солнце снова начинает лить на нас свет. Когда это происходит, я срываю с себя одежду, падаю на снег и каждой пoрой впитываю солнечное сияние!

У меня ушёл год, чтобы освоиться со здешней жизнью. Чтобы научиться топить печь, управляться с цепной пилой, ремонтировать её и точить её цепь; чтобы научиться валить и окоривать деревья и разбираться, какая древесина лучше годится на дрова и как долго её выдерживать; чтобы научиться справляться с одиночеством, коротая долгие зимние вечера с собаками и классической музыкой; чтобы пережить сезон дождей, когда ливень барабанит по крыше неделями, не давая высунуть нос, и тянет лопать прозак как мармелад; чтобы научиться обходиться без газет, радио, телевидения, без городских прелестей; чтобы научиться сажать огород и консервировать выращенный урожай, ловить лосось и охотиться на оленей и, наконец, чтобы умудряться набивать холодильник дичью, ягодами и домашним хлебом так, чтоб хватало на скупые, скудные месяцы, когда стоят морозы и нет сезонной работы.

В зависимости от времени года безработица достигает 30–40 процентов, поэтому в долине трудно заработать на жизнь и в работе случается много перерывов. Это значит, что для того, чтобы было что класть на стол и чем оплачивать счета, я должен быть лёгок на подъём, всегда, как кот, должен быть готов выбирать, куда прыгнуть, смотря по тому, где какая подворачивается работа, будь то в долине или за её пределами. Но крою ли я крышей дом или стогую сено, есть что-то благородное в этом поте и тяжёлой работе, поэтому сплю я по ночам всегда крепко.

В январе или феврале, когда на небо выплывает полная луна, я, бывало, выходил на крыльцо хижины и слушал, как на соседней горе, у фермы Дейла Найгарда, воют волки.

Один из волков поднимает к небу мощную голову, и вой рвётся из глотки сначала неразборчивой руладой, переходит в утробный душераздирающий вопль и постепенно замирает. Волк переводит дыхание, вновь поднимает морду и повторяет западающий в душу мотив, который, взлетев до верхней ноты, медленно превращается в размеченный грустью крик печали. Следует новый плач, зверь причитает так, точно рвётся его сердце, и далеко, во все уголки укрытой белым полотном долины, доносится одинокая мольба, полная страданий и несчастья. Голос его слабеет и падает, кажется, вот-вот лопнут лёгкие, но звук истекает из волчьей груди, насколько хватает дыхания.

В ответ из мрака ночи, в неподвижном воздухе, раздаётся далёкий слабый вой, воспаряет до верхней ноты, чуть мешкает, напряжённый и трепещущий, и медленно замирает. Затем третий вопль — мрачный, полный грусти звук — пронзает морозный воздух. И вот уже летит вой за воем, со всех сторон: это волчья стая, обитающая у Фирвэйла, перекликаясь, превращает чёрное безмолвие в бедлам.

Вдруг вой обрывается. Наступает пронзительная тишина, и больше не слышно ничего до самого утра. Таков у волков брачный период, и нет на земле другого звука, который бы так бросал меня в озноб, как волчий вой холодной зимней ночью.

А больше всего я любил слушать зимние волчьи песни, сидя в бочке с водой и засветив одну лишь маленькую керосинку.

Ничего не знал лучшего!

Я видел волков всего два раза. И оба раза на дороге у Фирвэйла, на закате. Первый раз большой чёрный волк перебегал дорогу. Второй раз я заметил, как два бежевых волка, словно тени, скользнули в лес примерно в 30-ти ярдах от меня. Я беспокоился о своих псах. Волки убили и съели почти всех собак в долине. Перед волками у собак нет ни единого шанса. Потому что у волков зубы больше, челюсти сильнее, ноги длиннее, лапы шире, и вообще они — прирождённые убийцы.

Покойному Дэррилу Ходсону, лётчику и проводнику, который жил через дорогу от меня, однажды летом пришлось зарубить волка топором. Дэррил забрался для рыбной ловли на свою заимку у реки Дин и как-то ночью услышал, как завизжала его немецкая овчарка. Небольшой волк-самец пытался утащить пса на ужин. Дэррил выскочил в одном белье, с фонарём в одной руке и топором — в другой, закричал на волка, надеясь, что тот бросит собаку и умчится в лес. Не тут-то было, посему Дэррил рубанул волчару топором по голове. А на другой день на своём гидросамолёте полетел в Вильямс-Лейк, где ветеринар заштопал ему барбоса.

А ещё был случай со Стэнли Эдвардсом: раз поутру он врезал по носу 250-фунтовому чёрному медведю, который, непрошенный, решив поживиться на завтрак двумя любимыми кошками, сунулся в его маленькую хижину на речке Стиллуотер, что в парке «Твидсмьюир». Медведь в ответ укусил Стэнли за ногу, и тому пришлось его пристрелить.

Это был, изволишь видеть, наглый и упрямый медведь, не похожий на ручных неуклюжих цирковых мишек, он совсем не боялся Эдвардса, а потому был опасен. А Стэнли Эдвардс, надо знать, не боится медведей. Он горец, и при необходимости прекрасно управляется с винтовкой и когда заготавливает дичь для пропитания, и когда защищает свою жизнь.

Стэнли — старший сын известного пионера Ральфа Эдвардса, который вместе с дочерью Труди спасал лебедей-трубачей от полного исчезновения и получил мировую известность после выхода в свет в 1957 году бестселлера Леланда Стоу «Крузо Уединённого озера». В 1972-ом за сохранения природы Ральф получил высшую награду страны — «Орден Канады».

Ральф Эдвардс, малый из Северной Каролины, приехал в Канаду в 1912 году и на пароходе добрался до этой долины, где в ту пору в отстроенных по-норвежски бревенчатых домах обитали 300 рыбаков. Именно здесь Эдвардс оставил цивилизацию и переселился в долину Атнарко, к Уединённому озеру, что лежит в 75 милях от Белла-Кулы и в 25 милях от ближайшей дороги.

Книга Стоу повествует о семье Эдвардса, о её 40-летней героической борьбе за выживание. Как Робинзону, ему пришлось самому изготавливать себе инструменты и методом проб и ошибок учиться трудному искусству жизни. Но в отличие от Крузо, попавшему на тропический остров, Эдвардс был вынужден бороться и с враждебной природой, и с глубоким снегом, и со свирепым холодом, и с диким зверьём, и с полной оторванностью от мира.

Казнив зловредного медведя, Стэнли пошёл в больницу Белла-Кулы подлечить ногу. Я в то время только-только появился в долине и готовил к набору первый отредактированный мной выпуск газеты. В тот вечер я выловил Стэнли в Хагенсборге, в гостинице «Бэй Мотор Хотел», в 10-ти милях от больницы.

Его не трудно было узнать по длинной бороде и жёлтому защитному шлему, прикрывавшему лысину…

— Это правда, Стэнли? Я слышал, с первого выстрела…

— Мне хватает одного выстрела.

— Куда вы ему попали?

— В сердце.

— Дыхание у медведя зловонное?

— Не хуже, чем у пса.

— Страшно было?

— Не-е-е-ет…

Стэнли Эдвардсу было 63, всю жизнь он провёл в лесу и видел столько медведей, что в голосе его я не уловил ни малейшего воодушевления.

— Должно быть, я везунчик, — промычал он, отправляя в рот ложку с картофельным пюре.

— Почему вы так думаете?

— Потому что все остальные пустились бы наутёк в такой ситуации.

— Вполне может быть…

— И вот тогда медведь точно бы напал.

— Я так и думал.

— Напал бы как пить дать.

— Итак, вам повезло…

— Повезло, что я не пугаюсь медведей, вот и всё.

— Вот так история! А как ваша нога?

— Совсем не болит.

— Вы родились в рубашке, Стэнли, честное слово…

Почту привозят на грузовике трижды в неделю, и люди, ценящие юмор, настоящую работу, надёжность и честность, делают всё, чтобы сохранить дружеские отношения. Приезжайте на осеннюю ярмарку в сентябре и вы поймёте, что это самое значимое событие года, нечто среднее между карнавалом и чемпионатом лесорубов. Ярмарку никто не пропускает. Или просто отправляйтесь по долине. Все 50 миль дороги от подножия Горы до доков сейчас уже покрыты асфальтом. Вы увидите, как встречные водители приветливо машут вам рукой, так что смело машите им в ответ.