Самые странные в мире. Как люди Запада обрели психологическое своеобразие и чрезвычайно преуспели - Джозеф Хенрик

Да, в разработанной мною исторической трактовке адаптивные процессы, определяемые как культурной, так и генетической эволюцией, могут — в принципе — быть направлены в одну сторону. До тех пор пока социальный и экономический успех сохраняет положительную связь с выживанием и воспроизводством, и генетическая, и культурная эволюция должны способствовать становлению психологии человека Запада. Однако есть веские причины подозревать, что в реальности дело обстояло не так, поскольку естественный отбор сталкивался с куда большими препятствиями, чем культурная эволюция. Институциональные и психологические перемены зарождались в основном в урбанизирующихся районах Европы — в так часто упоминаемых мною наделенных хартиями и вольных городах. Именно здесь концентрировались мобильные в плане выбора места жительства люди, возникали гильдии, действовали обезличенные рынки, множились городские хартии и приносили свои плоды университеты.

Такое географическое распределение подводит нас к проблеме: с точки зрения генетики города Европы представляли собой смертоносные ловушки (эта ситуация известна как «эффект города-кладбища»). До начала Нового времени жители европейских городов погибали от инфекционных болезней (и, вероятно, войн) гораздо чаще, чем их сельские сверстники, так что их ожидаемая при рождении продолжительность жизни была иногда даже в два раза ниже. Любые определяемые генами особенности психологии или поведения, которые могли бы вызывать у человека желание жить в городе, должны были отсеиваться естественным отбором. Например, если какой-то человек был генетически предрасположен доверять незнакомцам или мыслить аналитически и его поэтому влекли преимущества городской жизни, естественный отбор должен был быстро уничтожить эти гены или по крайней мере снизить их частоту[739].

Вместо этого европейские города выживали и росли только за счет постоянного притока мигрантов из сельской местности. Чтобы просто поддерживать численность их населения, этот приток должен был быть настолько велик, что в любую эпоху 30 % горожан должны были происходить из других мест. Для реального роста, например на 10 % за десятилетие, городам требовался вдвое больший приток мигрантов. Эффект города-кладбища в сочетании с почти постоянным притоком мигрантов не позволяет говорить о сколь-нибудь заметной роли генетической эволюции в становлении психологии человека Запада: если естественный отбор и имел значение, он должен был работать против психологии, адаптированной к высокой плотности населения, обезличенным рынкам, индивидуализму, профессиональной специализации и анонимным взаимодействиям[740].

Кроме того, я полагаю, что некоторые ключевые события культурной эволюции происходили в монастырях (например, цистерцианских). Конечно, с точки зрения естественного отбора монастыри также являются генетическими кладбищами. Даже если предположить, что монахи часто нарушали обет целомудрия (с женщинами), детей у них все же было явно меньше, чем если бы они не вступили в это добровольное объединение.

В отличие от естественного отбора, действующего на гены, отбор культурной эволюции должен был быть куда менее подвержен влиянию эффекта кладбища. Большинство мигрантов в города были молоды, одиноки и бездетны. Они вступали в добровольные объединения вроде гильдий, где переживали аккультурацию и социализацию под влиянием успешных сверстников и авторитетных старейшин. Обжившись в городе, они могли еще надежнее закрепиться там, вступив в брак с местной девушкой. На смену тем, кто умирал, из сельской местности с готовностью прибывали новые желающие, учившиеся у наиболее успешных выживших. В рамках культурного обучения ученики не полагаются на приобретение чего-либо у своих генетических родителей, но вместо этого могут целенаправленно выбирать себе «культурных родителей» из числа тех выживших, которые добились престижа и достатка.

Города выживали и процветали, потому что культура побеждала гены. Описанные мною процессы культурной эволюции сформировали эффективные институты государственного управления, создав при этом огромный коллективный мозг, который в конечном итоге улучшил здоровье населения посредством таких инноваций, как вакцины, очистка воды, санитария и микробная теория инфекционных заболеваний. Лишь в прошлом веке в эффекте города-кладбища исчез или, по крайней мере, перешел в стадию ремиссии компонент смертности, и многие города оказались здоровее сельской местности. Однако городские жители по-прежнему имеют меньше детей, чем их сверстники на селе.

В целом эффект города-кладбища свидетельствует, что, если уж на то пошло, естественный отбор должен был действовать против любых генов, благоприятствующих психологии человека Запада. Видимо, культуре пришлось плыть против течения, сражаясь с более медлительным и слабым противником — генами.

Глобализация и ее проблемы

Важно ли, что отдельные люди и целые популяции по-разному воспринимают, думают, чувствуют, рассуждают и выносят моральные суждения? Важно ли, что эти различия были порождены культурной эволюцией и что этот изменчивый психологический ландшафт определил характер наших государств, законов, религий и торговли?

Да, это важно. Это меняет наше понимание того, кто мы есть и откуда взялись важнейшие для нас институты, убеждения и ценности. Беспрерывно воспеваемые идеалы западной цивилизации, такие как права человека, свобода, представительная демократия и наука, не являются, как многие полагают, памятниками чистому разуму или логике. Представление, будто люди внезапно стали рациональными в эпоху Просвещения XVII и XVIII вв., а затем изобрели современный мир, неверно. Напротив, эти институты являются кумулятивным продуктом культуры; они порождены определенной культурной психологией, и их происхождение можно проследить на протяжении столетий — через каскад причинно-следственных связей, включающий войны, рынки и монахов, вплоть до особого набора табу на инцест, брачных запретов и семейных предписаний (БСП), который сложился в радикальной религиозной секте — западном христианстве. Религиозные деятели, которые на протяжении веков раз за разом ужесточали, применяли и насаждали БСП на церковных соборах, судя по всему, не имели никакого долгосрочного представления о том, что они тем самым создают совершенно новый мир, хотя в дополнение к их искреннему желанию служить могущественному сверхъестественному существу, глубоко (как они верили) озабоченному сексуальной жизнью людей, у них, несомненно, были и определенные нерелигиозные мотивы. Тем не менее непреднамеренная удача БСП в деле реструктуризации популяций средневековой Европы подтолкнула социальную эволюцию на совершенно новый путь.

После 1500 г. европейские общества начали экспансию по всему свету — часто с разрушительными последствиями, особенно для обществ, находившихся за пределами Евразии или устроенных менее сложно. То, что в современном мире мы называем глобализацией, является лишь продолжением процессов, описанных мной начиная с поздней Античности. Обезличенные институты, такие как представительные органы власти, университеты и системы социальной защиты, которые эволюционно сложились в Европе (до эпохи Просвещения), экспортировались и распространялись среди других популяций. Часто, особенно в безгосударственных прежде обществах, нововведенные институты не «соответствовали» местным культурно-психологическим особенностям, что приводило к плохой работе государства, экономики и гражданского общества. А это сплошь и рядом вело к растущей бедности, коррупции и нехватке продовольствия, а также к гражданским войнам между кланами,