Жила-была девочка, и звали ее Алёшка (СИ) - Танич Таня

От всей этой бытовой философии меня отвлекло успокаивающее прикосновение руки Марка — проведя пальцами по моей щеке, он вновь развернул меня к себе, заставляя взглянуть ему в глаза.

— Мне больше нечего скрывать, Алеша. Я не стал врать тебе, потому что между нами никогда не было тайн. Не хочу, чтобы они были и впредь. И если тебе есть что рассказать мне, кроме того, что я уже знаю, то лучше сделать это прямо сейчас. Чтобы мы действительно разобрались с прошлым и больше к нему не возвращались.

Я молчала, растерянно глядя на него, понимая справедливость этого требования. Теперь я должна ответить откровенностью на откровенность — и не знала, с чего начать. С одной стороны, мне не было чего скрывать, я не пыталась забыться с помощью новых романов или интрижек, с другой — если раньше в моем сердце было место только для одного лишь Марка, то сейчас в нем хранилась память и о других людях, которые значили для меня не меньше.

Марк, как всегда, далекий от колебаний, после пары минут тягостного молчания, положил конец моей нерешительности.

— Алеша, ты же понимаешь, о чем я говорю. Мужчина. Кто-нибудь важный для тебя. Он — был в твоей жизни? — он замолчал, и лишь по тому, как дрогнули его плотно сжатые губы, я поняла, чего ему стоит хранить спокойствие в ожидании ответа на этот вопрос.

С горькой иронией отмечая про себя, как безжалостное сегодня вновь разбило нашу безмятежность, превратив разговор, полный воспоминаний и щемящей ностальгии, в изощренную пытку для обоих, я все же решилась на правду — сложную, неоднозначную, но только правду.

На меньшее не заслуживали ни тот, кто спрашивал, ни тот, о ком должна была пойти речь. Я должна была рассказать о Вадиме, объяснить его роль в моей жизни. Пусть он не желал больше слышать обо мне, и это было справедливо после того, что я натворила — но рано или поздно нам предстояло встретиться снова. И не хотела воровато прятать глаза, как при общении с неудобной персоной, о которой молчат. Слишком уж много он значил, и я не собиралась стыдливо скрывать его за ширмой неясных тайн прошлого.

Наконец, собравшись с силами, взвесив каждое слово, я тихо и уверенно произнесла:

— Нет, Марк. Никто так и не смог занять твоего места, да я и не пыталась найти тебе замену. Ты же сам знаешь, что это невозможно. Но важные люди в моей жизни, конечно, были. По-другому, по-своему особенные.

Он продолжал недоверчиво смотреть на меня, все еще не понимая, как расценить эти слова. Я не стала больше мучить его неизвестностью и продолжила, отбросив все сомнения:

— Был один человек, почти как брат — не такой, как ты, ты прекрасно понимаешь, что никогда не был мне братом. А вот Ярослав — был. Настоящим братом, родным и близким. Мы вместе пережили такое, знаешь, настоящее взросление, обидное и горькое, когда приходит понимание, что не все в твоих руках, что ты не хозяин своей судьбы. И это связало нас навсегда, я очень остро чувствую его даже сейчас, когда он ушел.

— Вот как? — уточнил Марк, с трудом скрывая недовольство от того, что все-таки был кто-то другой, играющий слишком важную роль в моей жизни. — И где же он?

— Он умер. Три года назад. А еще именно о нем моя книга. Если бы не Ярослав, кто знает, было бы у меня на сегодняшний день, что есть. Если бы не он и не…

— Что, был еще кто-то? — Марк скептически приподнял бровь, красноречиво демонстрируя отношение к экскурсу в мое прошлое. — За такое короткое время слишком много важных персон появилось в твоей жизни, Алеша.

— Много? Да кто бы говорил! — огрызнулась я, мгновенно переходя от защиты к нападению и тут же с досадой одергивая себя. Не стоило затевать сейчас еще одну ссору, что сделано — того не вернешь и не исправишь. — Послушай меня, Марк. Я понимаю, тебе неприятно это слышать… Но я тоже пережила несколько не самых лучших минут, слушая о твоих "серых" буднях. Ты сам сказал — между нами не должно быть никаких тайн. Поэтому ты должен знать и о Вадиме. Он был, есть и будет особенным для меня. Человека, который дважды тебя спас, невозможно просто так взять и вычеркнуть из своей памяти.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Мои последние слова, несмотря на то, что должны были хоть немного объяснить ситуацию, похоже, только больше разозлили Марка. На лицо его набежала тень, губы сжались еще плотнее, а в глазах блеснул тот самый опасный огонь, который я уже видела давным-давно, в ночь своего возвращения из летнего лагеря, в ночь, когда мы последний раз были детьми.

— Спас? — казалось, в его голосе звенит металл. — И от чего же? Что вообще происходило с тобой, Алеша? Эти твои шрамы, странные привычки, друзья, которые умирают — что за дурацкий артхаус, а не жизнь? Это тот самый творческий путь, к которому ты всегда стремилась? Если да — то я не понимаю, что он может тебе дать. Объясни, что такого ты находишь во всем этом?

— Давай-ка я тебе еще раз напомню, что этот дурацкий артхаус случился со мной после того, как я осталась одна, — изо всех сил пытаясь сдержаться и не вспыхнуть в ответ, ответила я, дрожа от скрытого волнения. — И если ты не хочешь опять возвращаться к этой теме, лучше нам раз и навсегда прекратить судить друг друга за прошлое. Я уже говорила тебе, почему со мной случилась та болезнь, и откуда эти шрамы. И кто знает, до чего я дошла, если бы не Вадим. Так что, нравится тебе или нет, но ты должен понять одно — только он смог меня остановить, и только благодаря ему я осталась жива. Он своими руками собрал по кусочкам новую меня — сильнее, лучше, уверенней в себе. А после смерти Ярослава именно он оставался рядом и приводил меня в порядок, хотя я была в таком состоянии… Хорошо, что ты не видел меня тогда, Марк. Ты вообще не видел меня такой и, я надеюсь, никогда не увидишь. Так что, если тебе дорога моя жизнь и то, что мы сейчас можем быть вместе — ты должен помнить, что я… Нет, что мы оба обязаны этим Вадиму. Только ему! Хочешь-не хочешь, но ты должен принять это. Понимаешь, должен!

Мои слова, как я и рассчитывала, попали в цель. Я снова, вполне осознанно ударила Марка по уязвимому месту, надавила на его чувство вины за прошлые решения — и против этого он был бессилен. Минута шла за минутой, а он лишь смотрел на меня испытывающе тяжелым взглядом, усилием воли пытаясь подавить гнев, и я видела, насколько нелегко ему дается понимание этого "долга" перед незнакомым человеком.

Эта новая правда оказалась для него гораздо тяжелее, чем мои открытия о его прошлой жизни. У него была вереница женщин, имен и лиц которых он мог и не вспомнить, я же, оставаясь верной ему физически, тем не менее, поставила рядом еще одного человека, равного по значимости.

Наконец, спустя еще пару мгновений, Марк задал самый главный вопрос, которого я ожидала, и который прозвучал как утверждение.

— Он любил тебя.

— Да, любил. И я знала об этом. Не буду врать — я тоже хотела полюбить его. Но всегда был ты. Какую бы по силе благодарность я ни испытывала к Вадиму, любить я могу только тебя, Марк, — понимание этой истины вновь вызвало во мне безотчетный страх, а не радость. — Ты был между мной и целым миром всякий раз, когда я пыталась построить хоть какое-то новое будущее, в котором совсем нет тебя. Ты был всегда. Только ты, — я почувствовала, как его пальцы вытирают с моих щек слезы, появления которых я не заметила, ведь сердце жгло сильнее, чем глаза. — Поэтому я тебя прошу… Когда вы встретитесь, а это произойдет рано или поздно… Помни о том, что Вадим — человек, которому я обязана всего лишь жизнью. Постарайся принять это и не считай его своим врагом. Он не соперник тебе. У тебя вообще не может быть соперников, понимаешь?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Да, не может! — жестко повторил Марк, окончательно теряя терпение и резко встряхивая меня за плечи. — Потому что ты — моя! — его руки в доказательство произнесенных слов еще сильнее обхватили меня, а губы вновь стали обжигающе горячими. — Я хочу, чтобы ты это помнила, Алеша. Всегда! — в перерыве между поцелуями потребовал он. — Никто не может прикасаться к тебе вот так, — легкое покрывало, служившее мне подобием одежды, отлетело в дальний угол, отброшенное его рукой. — Никто не может целовать тебя, кроме меня. Никто другой, Алеша, ты слышишь? Никто. Никогда. Слышишь меня!