Вельяминовы. За горизонт. Книга 4 (СИ) - Шульман Нелли

– Я действительно был студентом, – заметил он Матильде, – только в университете появлялся редко. Сейчас никто не будет разбираться, что случилось почти тридцать лет назад. Мою папку из канцелярии Дахау я лично сжег после освобождения лагеря…  – уложив бутерброды в холщовую кошелку, Матильда услышала топот ног по коридору:

– Мы сейчас придем…  – младший Герберт всунул влажную голову на кухню, – мы с Альбером купались, а Микеле ленивец…  – подросток хихикнул, – он предпочел поваляться в постели…  – терраса виллы Ферелли выходила на закрытый для посторонних пляж:

– Поторопитесь, – велела Рита парню, – ваш поезд отходит через час. Такси до станции я вызвала, но вам надо как следует поесть…  – ребята поскакали на второй этаж:

– Матушка Альбера вовсе им не интересуется, – недовольно подумала Рита, – она из тех женщин, которым важны мужья, а не дети. Это ее второй муж, первый умер после войны. Второй тоже богатый человек, еще и с титулом…  – Рита относилась к Альберу, как к собственному сыну:

– Они с Микеле не разлей вода. Их поездка в Мон-Сен-Мартен удалась, они вернулись в хорошем настроении…  – оглядывая стол, Рита спросила:

– Были вы в Мон-Сен-Мартене, синьора Штрайбль…  – Матильда перекрестилась:

– Пока не добрались. Но надо съездить туда, в Лизье и в Лурд, к реликвиям святой Терезы…  – Матильда не могла избавиться от странного чувства:

– Фрау Ферелли мне кого-то напоминает…  – фрау Штрайбль знала эти черты лица, – ерунда, она итальянка, а не еврейка. Хотя ее предки могли креститься, в Берлине много евреев так делало. Ладно, какая мне разница…  – налив себе кофе, Матильда закурила длинную сигарету в серебряном мундштуке:

– С голода они не умрут, – заметила женщина, – в Риети, наверняка есть магазины и рынок…  – Рита кивнула:

– В горах остались фермы, где делают такой пекорино, какой в городах не достать. Салями у них тоже домашняя, мальчишки поедят вволю. Сливы поспели, персики в самом соку…  – смахнув невидимые крошки с мраморного стола, Рита крикнула: «Мальчики, завтрак готов!».

Огонь костра уходил гудящим столбом в усеянное крупными звездами небо, освещая брезент легких палаток. Накинув на плечи армейское одеяло, Микеле подвинул бревно ближе к центру пламени:

– Не волнуйся, – мягко сказал Абу Аммар, – мы не замерзнем. Видишь, – он пошевелил угли палкой, – здесь три головни. Две бы сгорели, а три согреют нас до рассвета…

Ладони Микеле пахли порохом, тело разламывала сладкая, знакомая ему по походам усталость. Он мимолетно вспомнил синьорину Лауру:

– Дурак я был, что пытался ее сюда пригласить, – усмехнулся юноша, – она бы здесь и часа не продержалась. И она бы не пришлась ко двору, Абу Аммар ненавидит евреев…

В перерыве между стрельбами инструктор рассказывал о борьбе палестинцев за свою землю:

– Я ненавижу не евреев, – поправил он Микеле, – а израильтян. Именно они отняли у нас страну предков. Но евреи поддерживают друг друга, – его глаза блеснули холодом, – даже тем евреям, что живут в Европе или Америке, нельзя доверять. Они всегда останутся на стороне израильских захватчиков…  – подумав о Лауре, Микеле кивнул: «Именно так». Он прикурил от уголька:

– И вообще, девчонкам здесь не место. То есть настоящим подругам мы рады, но синьорина ди Амальфи никогда бы не разделила наши идеи…

Микеле и ребята с Ближнего Востока переводили лекции и распоряжения Абу Аммара. Сойдя с поезда в Риети, за день они сделали пешком больше двадцати километров, миновав по дороге всего одну ферму:

– Отличное место, – Абу Аммар одобрительно оглядел заросшее соснами уединенное ущелье, – здесь никто не услышит ни выстрелов, ни взрывов…  – взрывами они собирались заняться завтра. К стволам сосен прикрепили испещренные следами от пуль, грубо нарисованные, самодельные мишени:

– Герберт меткий парень, – весело подумал Микеле, – Альбер от него тоже не отстает. Но Абу Аммар больше всех хвалил именно меня…  – Микеле гордился, что инструктор выделяет его из остальных ребят. За обедом, с кусками деревенского пшеничного хлеба, с помидорами и оливками, они слушали лекцию араба о Катастрофе, как он называл изгнание палестинцев со своих земель:

– Евреи трясут перед миром своими якобы страданиями во время войны…  – Абу Аммар поднял палец, – однако они замалчивают тот факт, что именно их стараниями мой народ превратился в гонимое ветром перекати-поле…  – араб говорил страстно, расхаживая перед замершим кружком парней, – евреи заставили нас бросить дома и сады, а теперь они пользуются плодами нашего труда. Они все капиталисты…  – Абу Аммар остановился, – даже не капиталисты, а рабовладельцы. Для них мы хуже скота, в сорок восьмом году они вырезали всех палестинцев без разбора, от стариков до грудных младенцев…

Поверх походной куртки Абу Аммар наматывал арабский, черно-белый платок, куфию. У Микеле тоже появился такой, вместе со значком, с изображением палестинского флага. Он незаметно взглянул на инструктора. Абу Аммар пристраивал на ломоть хлеба кусок пекорино:

– Оливки у вас хорошие, – он облизал пальцы, – но с нашими все равно не сравнить. Но сыр похож, хотя он у нас мягкий и белый…  – Микеле кивнул:

– У нас тоже такой есть, рикотта. Надо достать мяса, ты не ешь салями…  – Абу Аммар откусил сразу половину ломтя:

– Если встретится на пути еще одна ферма, можно купить куриц. Я зарежу птицу и вас тоже научу…  – в ущелье они отыскали чистый родник. Абу Аммар варил кофе на арабский манер, в закопченном медном кувшинчике, с толикой привезенных специй:

– Вкус дома, – ласково улыбнулся он, – в скитаниях важно носить с собой часть утерянной родины, пусть даже если это только кофе…  – араб не упоминал о том, где сейчас его семья:

– Он набожный, молится с нашими студентами из Северной Африки, из Сирии…  – подумал Микеле, – наверное, у него есть жена и дети…  – словно услышав его, Абу Аммар заметил:

– У многих родиной становятся близкие люди, но я женат на нашей борьбе за свободу, Микаэль…  – Абу Аммар называл ребят по-арабски, – я поклялся не заводить семью, пока наш народ скитается по миру, не имея своего угла…  – Микеле подпер крепкий подбородок кулаком:

– И ты никогда не…  – покраснев, он смешался:

– Прости, это личное, я не должен был спрашивать…  – Абу Аммар вздохнул:

– Я люблю одну женщину, всегда буду любить, однако она замужем и счастлива…  – он видел это на газетных фотографиях, – наверное, Аллах приготовил мне другую судьбу…  – со времен их встречи в Швейцарии, мисс Адель, как ее про себя называл Арафат, еще больше похорошела. Он следил за жизнью девушки по интервью и статьям в британских газетах:

– Мне даже не надо ей писать, – говорил себе Арафат, – и не надо, чтобы она писала. Никому не надо знать о ней, ни моим товарищам, ни Аль-Кору…  – так на Ближнем Востоке называли господина Ритберга фон Теттау. Арафат сразу согласился на его просьбу:

– Ребята нужны всем, – усмехнулся он про себя, – они молоды и горят жаждой действия. Они левые, но это ерунда, в юности часто болеют такими идеями. Потом они присоединятся к нашим силам или к гвардии Аль-Кора…  – Арафат всегда уважительно отзывался о соратниках Феникса:

– Они знают, чего хотят и добьются своей цели. Наш общий враг Израиль и его подпевалы, мировое еврейство. Мы отправим евреев в новые печи, вернемся на свою землю…  – передав мальчику кофе, он тоже закурил:

– Но у тебя появится настоящая подруга, – Абу Аммар помолчал, – верная соратница, а не пустоголовая девчонка. Ты хороший парень, Микаэль. Ты достоин, как говорится в священном Коране, женщины, которую надо почитать…

Сзади послышался шорох, Микеле насторожился. Высокий, смуглый парень, в походной куртке, с рюкзаком за плечами, ступил в освещенный костром круг:

– Извините…  – он пощелкал пальцами, подбирая итальянские слова, – я турист, я…  – Микеле положил руку на пистолет в кармане куртки:

– Видно, что у него есть азиатская кровь. Какого черта он сюда забрел…  – Абу Аммар поднялся: