Собрание сочинений. Том 9. Снеговик. Нанон - Жорж Санд

чтобы скрыться; однако Христиан не дал ему возможности улизнуть и схватил его на пороге за шиворот с такой силой, что негодяй, задыхаясь и изменившись в лице, упал на колени, прося пощады.

— Стенсон! — крикнул Христиан. — Что ты сделал со Стенсоном?

— Кто вы такой, сударь, и что вы делаете здесь? — строго воскликнул пастор. — Как вы смеете творить бесчинство в столь торжественный миг, когда человеческая душа предстает пред высшим судилищем?

В то время как пастор произносил эти слова, Якоб тщетно пытался освободить Юхана из рук Христиана; но возбуждение молодого человека удесятеряло его силы, и возьмись за него даже все трое присутствующих в комнате, им не удалось бы заставить его отпустить свою жертву.

Мгновение спустя на шум прибежал Стангстадиус, с ним — наследники, сгоравшие от нетерпения узнать истину о состоянии барона, а вместе с ними и лакеи, которые давно уже толпились за дверью и слышали предсмертный хрип умирающего.

— Кто вы такой, сударь? — повторял пастор, которому Христиан добровольно отдал свое оружие, но Юхана все еще не отпускал.

— Я Христиан Гёфле, — ответил он, жалея бедных наследников, и в то же время опасаясь их. — Я пришел сюда но поручению господина Гёфле, моего родича и друга, потребовать свободы для старика Адама Стенсона, уже, быть может, убитого по приказу этого негодяя.

— Убитого? — воскликнул пастор, в ужасе отступая.

— О, на это он вполне способен! — откликнулись наследники, ненавидевшие Юхана.

И, тотчас позабыв об этой стычке, они столпились вокруг дорогого усопшего, чуть не задушив врача, жадно забрасывая его нетерпеливыми вопросами и с наслаждением созерцая чудовищно обезображенное лицо покойника, все еще устрашавшее их, как ни радовала их его смерть.

Только перед невозмутимым Стангстадиусом они почтительно расступились, когда он подошел с зеркальцем в руках для последней проверки, повторяя, что врач — болван, не способный установить факт смерти. Если бы Христиан был менее озабочен, он услышал бы, как несколько голосов воскликнуло: «Неужели нет надежды?» — но с таким выражением, как будто имели в виду: лишь бы он впрямь скончался!

Но Христиан и не помышлял о наследстве, он хотел увидеть Стенсона и требовал, чтобы Юхан немедленно его привел или сам проводил его к старику.

— Отпустите этого человека, — сказал ему пастор, — вы его душите и лишаете возможности ответить.

— И не думаю, — ответил Христиан, отнюдь не собиравшийся лишить жизни того, у кого хотел вырвать признание.

Меж тем хитрый Юхан воспользовался добрыми намерениями пастора Акерстрома. Желая хранить молчание, он притворился, будто падает в обморок, и пастор стал порицать Христиана за его жестокое обращение с мажордомом, а лакеи, озабоченные участью, ожидающей их, если «заступники справедливости» возьмутся за дело, были скорее склонны защищать Юхана, чем повиноваться незнакомцу.

Едва Юхан убедился в достаточно сильной и многочисленной поддержке, к нему тотчас же вернулся дар речи, и голос его зазвучал с такой силой, что перекрыл гул, стоявший в помещении:

— Господин пастор, я разоблачаю в вашем присутствии мошенника и самозванца, который с помощью чертовски хитрого вымысла намерен выдать себя за единственного наследника владений барона! Дайте ему расправиться со мной, коль скоро вы ненавидите меня, — обратился он к наследникам, — и тогда увидите, что после смерти моего барина не осталось никого, чтобы раскрыть коварные козни господина Гёфле, ибо именно он нашел этого искателя приключений и хочет помочь ему лишить вас всех законных нрав!

Если бы над присутствующими грянул гром, он бы не поверг их в такой ужас и оцепенение, как слова Юхана; но, как он и рассчитывал, растерянное молчание тотчас же уступило место гневному хору бранных слов и проклятий, заглушившему голос Христиана, от которого пастор потребовал оправданий или объяснений.

— Прогнать его! Прогнать с позором! — кричали в исступлении двоюродные братцы и племянники покойного.

— Нет, нет! — кричал, в свой черед, Юхан, поддерживаемый сообщниками, отлично понимавшими, что пробил час разоблачения и необходимо принудить мстителей к молчанию. — Заточить его в тюрьму! В башню! В башню!

— Да, да, в башню! — завопил барон Линденвальд, один из наиболее рьяных охотников за наследством.

— Нет, убейте его! — закричал Юхан, рискнув играть в открытую.

— Да, да, выбросьте его из окна! — поддержал его хор, обуреваемый дьявольскими страстями.

И в комнате, где лежал покойник, разыгралась безобразная сцена: лакеи набросились на Христиана, который не мог защищаться, так как пастор встал перед ним, прикрывая его собой и клянясь, что скорее даст себя убить, нежели позволит совершить убийство в своем присутствии.

Врач, Якоб и двое из наследников, старик и юноша, сын его, стали на сторону Христиана из уважения к пастору и из присущей им природной честности. Стангстадиус, надеясь подавить разгул страстей авторитетом своего имени и своим красноречием, бросился между дерущимися, которые пренебрегли вмешательством геолога и отбросили его на Христиана.

Таким образом, ничтожная горстка сторонников скорее мешала, нежели помогала Христиану, и его мало-помалу теснили к окну, которое Юхан, сверкая глазами и брызгая слюной, предусмотрительно раскрыл, подогревая неистовыми криками ярость и страх, опьянившие его сторонников.

При виде этого омерзительного человека, сбросившего наконец личину притворной кротости и обнажившего инстинкты тигра, пастор и врач, охваченные ужасом, почувствовали, что силы им изменяют, и отступили, чуть не упав на Христиана, в то время как двое наиболее расторопных мошенников ловко схватили его за ноги, чтобы поднять и вышвырнуть из окна. Плохо бы ему пришлось, если бы в комнату не ворвались майор Ларсон, лейтенант, капрал, Гёфле и четверо солдат.

— Повиновение закону! — крикнул майор, направляясь к Юхану. — Именем короля, вы арестованы.

И, передав мажордома капралу Дуфу, добавил, обращаясь к лейтенанту:

— Никого не выпускать!

Все умолкли, охваченные почтительной боязнью, ибо никто в этот миг не смел ослушаться облеченного властью офицера индельты; Ларсон обвел глазами помещение и увидел барона, неподвижно лежащего на кровати. Он подошел ближе, внимательно всмотрелся в него, снял шляпу и молвил — Смерть — посланница всевышнего! — а затем вновь надел шляпу, добавив: — Да ниспошлет господь прощение барону Вальдемора!

Тогда раздалось несколько голосов, требующих поддержки майора против интриганов и самозванцев; но он велел им замолчать, объявив, что хочет услышать только из уст пастора объяснение той странной сцены, которую он застал, войдя в комнату.

— Не лучше ли дать это объяснение в другой комнате? — спросил пастор Акерстром.

— Да, — ответил майор, — здесь, рядом с покойником, не место для разговора; перейдем в кабинет барона. Вы же, капрал, выпустите отсюда присутствующих по одному, но чтобы никто не остался тут и не вышел в другую дверь. Господин пастор, прошу вас выйти первым вместе с доктором