Собрание сочинений. Том 9. Снеговик. Нанон - Жорж Санд

— Кто же может там ходить, — сказал майор, — если вход, как вы говорите, замурован? К тому же я ничего не слышу.

— Я тоже не слышу шагов, — ответил Гёфле, — но помолчите, и взгляните на люстру.

Все умолкли, глядя на люстру, и не только заметили, как она вздрагивает, но и услышали тихое металлическое позвякивание медных подвесок, трепещущих под чьими-то шагами в верхнем этаже.

— Неужели это Стенсон? — воскликнул Христиан. — Только ему одному может быть известен вход через наружную галерею.

— А разве есть такая галерея? — спросил майор.

— Как знать! — ответил Христиан. — Думаю, что есть, хотя убедиться в этом мне в этом не удалось, но вскарабкаться по скалам, на мой взгляд, невозможно. Подождите, вы ничего больше не слышите?

Все опять прислушались, и им показалось на этот раз что по ту сторону замурованного входа в медвежью комнату хлопнула дверь и кто-то стал постукивать или царапаться о стену. Был ли это Стенсон, который вырвался из рук злодеев и, опасаясь вернуться через горд или двор, охраняемые, быть может, врагами, вошел в замок потайным ходом, известным только ему? Звал ли он друзей на помощь, или подавал им тайный знак, предупреждая о возможности нового нападения? Все эти предположения казались майору игрой досужей фантазии. В это время вошел лейтенант с даннеманом Бетсоем и сказал:

— Наш приятель только что пришел сюда из бустёлле, он разыскивает сына. Нет ли его здесь?

— Да, да, отец! — отозвался Олоф, перепуганный тем, что ему довелось услышать, и весьма обрадованный приходом отца. — Вы беспокоились за меня?

— Ничуть я не беспокоился, — ответил даннеман, проделавшим весь этот путь в ненастную погоду, лишь бы разыскать сына, но полагавший такое признание несовместимым с отцовским достоинством. — Я отлично знал, что наши друзья тебя одного не отпустят. Но я опасался, как бы лошадь не покалечилась!

В то время как даннеман объяснял таким образом причину своей тревоги, лейтенант сообщил майору известие, которое, по-видимому, поразило того.

— В чем дело? — спросил Гёфле.

— А в том, — ответил Ларсон, — что все мы чрезмерно предались черным мыслям и стали вести себя попросту нелепо. Лейтенант, делая обход, услышал нечто подобное человеческому стону, а солдаты наши так напуганы вечными россказнями о стольборгской даме в сером, что тотчас разбежались бы, если бы вовремя не вспомнили о дисциплине. Пора положить конец всем этим мечтаниям, и если нельзя проникнуть отсюда в замурованную комнату, следует тщательно осмотреть подходы к ней снаружи и убедиться, что злодеи не воспользовались этой фантасмагорией, чтобы расставить нам ловушку. Пойдемте с нами, Христиан, ведь вы как будто нашли способ, как забраться наверх.

— Нет, нет! — возразил Христиан, — Такой путь слишком долог и труден. Я знаю, как быстрее и проще пробить себе дорогу. Главное — выломать первый кирпич.

И с этими словами Христиан сорвал с колец большую карту Швеции и, вооружившись своим геологическим молотком, принялся с отчаянной решимостью пробивать стену, то колотя тупым концом молотка по звонкому кирпичу, то вставляя острый, режущий конец его в образовавшиеся отверстия и выламывая сразу по нескольку кирпичей, накрепко соединенных между собой известковым раствором, и они с грохотом рушились на гулкие ступени лестницы. Остановить Христиана было бы теперь невозможно. Какое-то бешенство овладело им, толкавшее его противиться во что бы то ни стало вынужденному бездействию. Возникшие в его мозгу странные предположения о существе, замурованном, быть может, заживо в этой комнате, преследовали его, подобно кошмару. Возбуждение его было таково, что он готов был разделить все суеверные мысли, зародившиеся у Гёфле, и невольно ему приходило в голову, что некая сверхъестественная сила призывает его раскрыть адскую тайну, окутавшую кончину его матери.

— Отойдите, отойдите прочь! — кричал он Гёфле, который ежеминутно подбегал к подножию лестницы, движимый таким же волнением, смешанным вдобавок с живейшим любопытством. — Если кладка рухнет целиком, мне ее будет не удержать!

И действительно, кирпичная перегородка, протянувшаяся на большом пространстве, разваливалась мало-помалу под яростными ударами Христиана, осыпая пылью бесстрашного разрушителя, остававшегося каким-то чудом невредимым под градом камня и извести. Никто не осмеливался заговорить с ним; все затаили дыхание, ожидая, что вот-вот увидят го погребенным под обломками или раненным насмерть упавшим кирпичом. Он скрылся в туче пыли и вдруг закричал:

— Нашел! Лестница продолжается! Дайте свету, господин Гёфле!

И, не дожидаясь, Христиан бросился во тьму. Но пока он искал на ощупь дверь и увидел наконец, что она полуоткрыта, майор догнал его и сказал, удерживая за руку:

— Христиан, если у вас есть хоть какое-то дружеское чувство ко мне и уважение к моему званию, вы пропустите меня вперед. Господин Гёфле полагает, что здесь скрыты решающие доказательства вашей правоты, а ведь не положено свидетельствовать в свою собственную пользу. К тому же берегитесь! Доказательства эти, быть может, таковы, что вы с ужасом отступите перед нами.

— Я выдержу все, что бы я ни увидел, — ответил Христиан в исступлении, ибо та же мысль приходила и ему. — Я хочу знать правду, пусть даже она меня поразит, как удар молнии! Идите вперед, Осмунд, это ваше право, но я следую за вами, это мой долг.

— Нет же, нет! — воскликнул Гёфле, поспешно поднявшийся по лестнице вслед за майором вместе с даннеманом и лейтенантом и с решительным видом загородивший собой дверь. — Вы не пройдете сюда, Христиан, вы не войдете без моего разрешения! Вы человек горячий, а я — упрямый. Что же, поднимете ли вы руку на меня?

Христиан сдался и отступил. Майор вошел с Гёфле; лейтенант и даннеман остались на пороге, заслонив собой Христиана.

Майор сделал несколько шагов по таинственной комнате, где царил мрак, который не рассеял даже огонь свечи в руке Гёфле. Комната была просторной, и стены ее были обшиты деревянными панелями, как и в медвежьей комнате, но здесь было пусто, бесприютно и во сто раз мрачнее, нежели там. Внезапно майор попятился и, понизив голос, чтобы его не услышал Христиан, стоявший у двери, сказал, обращаясь к Гёфле:

— Взгляните! Взгляните сюда! На пол!

— Стало быть, это правда? — ответил Гёфле так же тихо. — Как это ужасно! Ну, майор, смелее! Надо все узнать.

И они подошли к человеческой фигуре, полулежащей, а вернее — опустившейся на колени и сгорбившейся у стены, опершись головой о деревянную панель. Вот и все, что можно было разглядеть под пыльными черными покрывалами, сквозь которые угадывалась необычайная худоба этого существа.

— Это она! Это призрак, увиденный мною! — сказал Гёфле, узнав под покрывалами серое платье, украшенное длинными перепачканными лентами. — Это баронесса Хильда! Она умерла или провела в заточении