Феноменологическая психиатрия и экзистенциальный анализ. История, мыслители, проблемы - Ольга Власова

Как альтернативный позитивистскому проект, пусть даже и не всегда артикулируя их, экзистенциально-феноменологическая психиатрия предлагает новые онтологические основания. В схематическом виде, на наш взгляд, их можно представить следующим образом:

1. Патологическая реальность сознания и патологическое существование, иными словами, патологический опыт, являются объективной реальностью, переживаемой и данной больному.

2. То, что называется психической патологией в позитивистской психиатрии, есть результат трансформации онтологических оснований опыта индивида, приносящей ему вследствие расхождения онтологического модуса с общепринятым невыразимые страдания.

3. Эта трансформация происходит в двух основных направлениях – изменении пространственности и темпоральности опыта.

4. Для понимания типа и особенностей этих изменений необходимо вживание в опыт больного, понимание его отношений с миром.

5. Задачей психиатра является изменение отношений с миром, изменение опыта больного, по своей сути – своеобразная онтологическая адаптация.

Но здесь необходимо помнить, что задача изменить онтологию науки чрезвычайно трудна, и осуществление подобного проекта неизменно повлечет за собой шлейф противоречий. Те, что возникли в феноменологической психиатрии и экзистенциальном анализе, имеют две основные причины: 1) невозможность резкого изменения парадигмы науки, и, как следствие, необходимость приспособления к ней нового проекта, т. е. необходимость компромисса; 2) столкновение феноменологической онтологии с клинической практикой и вытекающие отсюда трансформации.

В результате формируется совершенно своеобразный комплекс, который и лежит в основании феноменологической психиатрии и экзистенциального анализа – метаонтика.

§ 2. Основание проекта: Метаонтика

Называя метаонтику основанием феноменологической психиатрии и экзистенциального анализа, как уже отмечалось, мы подразумеваем под этим понятием онтологически-онтическую систему. Метаонтика задает для экзистенциально-феноменологической психиатрии направленность поиска, обусловливает специфику постановки и решения проблем, концептуальный аппарат.

Само конституирование метаонтического пространства происходит вследствие взаимодействия философского и клинического, теоретического и практического, а также онтологического и онтического аспектов. Как все они в феноменологической психиатрии и экзистенциальном анализе соотносятся друг с другом, и как это сочетание закладывает основу метаонтики, можно понять, лишь непосредственно обратившись к каждой из этих пар. Нужно сразу же оговориться, что философское не синонимично теоретическому и онтологическому, а клиническое – онтическому и практическому. Все эти составляющие открывают различные перспективы, в горизонте которых высвечиваются различные исследовательские пространства и феномены.

Философское и клиническое. В начале настоящей работы мы уже касались особенностей взаимодействия философии и клиники, поэтому сейчас остановлюсь лишь на тех, которые отмечают феноменологическую психиатрию и экзистенциальный анализ.

Сочетание философского и клинического задает в обозначенной традиции саму направленность исследования. Тот интерес, который движет феноменологическими психиатрами и экзистенциальными аналитиками, одновременно и философский, и клинический. С одной стороны, он является обычным для психиатра интересом к предмету своей науки, а с другой – это исключительно философский интерес к глубинной реальности, скрытой за стереотипными формулировками симптомов и синдромов. В его основе – удивление в присутствии иной и чуждой действительности, удивление, о котором так метко писал Гебзаттель.

И уже здесь видны не поддающиеся разделению пересечения. Во-первых, исследовательский интерес феноменологических психиатров и экзистенциальных аналитиков – это, прежде всего, интерес психиатров-теоретиков. Эта черта отличает их от психиатров-практиков, которыми будут антипсихиатры. Их задача – проникнуть в патологический опыт, понять его, описать, установить его основные моменты, а что с ним делать – вопрос для них уже вторичный. Во-вторых, это интерес не столько к патологической реальности, сколько к тому основоустройству бытия, которое ее задает, т. е. это интерес онтологический. В самом пространстве клиники возникают не обычные философские проблемы (например, жизни и смерти, долга и совести, терпимости и ненависти, истинности познания и т. д.), которые сопровождают нас в течение жизни, но основополагающий для философии интерес к бытию, составляющий ее основу.

Клиника, клиническая терминология, клиническая проблематика составляют в феноменологической психиатрии и экзистенциальном анализе своеобразный язык, на котором их представители говорят о философских проблемах, и за рамки которого они выйти не могут, поскольку клиническое знание выражается только на этом языке, и только в рамках него здесь развертывается мышление философское. Именно поэтому все философские проблемы экзистенциально-феноменологической психиатрии конкретизированы в клинике и никогда не артикулируются в отрыве от нее. Проблема онтологического статуса реальности превращается в проблему истинности патологического опыта, проблема a priori и их сущности – в проблему экзистенциально-априорных структур патологического существования, проблема стратегии познания – в проблему понимания чуждого патологического мира и т. д. В формулировке проблем здесь, как и в других философско-клинических направлениях, клиника никогда не отрывается от философии.

Но есть и еще одна особенность. В описываемом взаимодействии не только философия вторгается в клинику, но и клиника в философию, причем как в качестве теории, так и в качестве практики. Клиника-теория требует классификаций, выделения основных черт симптомов и синдромов, приблизительного прогноза. Поэтому философские описания патологической реальности того или иного больного ложатся в основу клинической картины, поэтому все разнообразие патологического опыта феноменологические психиатры и экзистенциальные аналитики так или иначе стараются свести к различным модусам – маниакальному, шизофреническому, эпилептическому и т. д. Так и не сумев преодолеть этого разрыва, они начнут отделять обычные клинические описания от экзистенциально-аналитических и феноменологических, обозначая в своих работах различные рубрики. Эта рубрикация станет отличительной чертой феноменологической психиатрии и экзистенциального анализа.

Методы также воедино свяжут философию и психиатрию. В комплексе феноменологические психиатры и экзистенциальные аналитики будут использовать и понимание, и погружение во внутренний мир, и структурный анализ, и (иногда) психоанализ, и медикаментозное лечение, и хирургическое вмешательство, словно бы не определившись, к какому ведомству относить патологию и на всякий случай воздействуя и тем, и другим.

Взаимодействие философского и клинического на уровне самой теории экзистенциально-феноменологической психиатрии дублируется подобным же взаимодействием на уровне институций и общества. Результатом этого становится оформление психиатрической больницы как места встречи мыслящей интеллигенции – философов и психиатров. На территории дома умалишенных пересекаются Гуссерль, Шелер, Пфендер, Хайдеггер, Вебер, Фуко, Бинсвангер, Босс, Принцхорн, Гебзаттель, Кун и др. И эти встречи (Цолликонские семинары Хайдеггера тому прекрасный пример) вписаны теперь не только в историю психиатрии, но и в историю философии.

Теория и практика. Взаимодействие теории и практики обусловливает основное противоречие феноменологической психиатрии и экзистенциального анализа. Неудивительно, что первый вопрос, который возникает у человека, который знакомится с этой традицией, – как же лечить в таком случае и нужно ли лечить вообще. И, к сожалению, ни феноменологическая психиатрия, ни экзистенциальный анализ по этому поводу сказать ничего не могут.

Если патология представляет собой не что иное, как альтернативный нормальному модус бытия, если она просто дает другую реальность, другой мир и другой опыт, то, по логике, зачем нужно лечение? Ведь другой мир – это все же мир, а другой опыт – это все-таки опыт. Но дело в том, что не все так просто. Этот другой мир приносит человеку невыразимые страдания, постепенно разрушаясь и ввергая его в пустоту. Как же в таком случае избежать этого?

Это центральное для феноменологической психиатрии противоречие теории и практики является следствием двух моментов. Со стороны философии – это ее неспособность разрешать конкретные практические проблемы, поскольку философия не может и не должна лечить. И исключительно философская теория не может быть поставлена на службу клинической практике. Со стороны психиатрии – неспособность объяснить причины психического заболевания, ведь до сих пор механизмы эндогенных расстройств (маниакально-депрессивного психоза, шизофрении) остаются для нее неясными, и мы имеем здесь лишь гипотезы. Метания между теорией и практикой экзистенциально-феноменологическая психиатрия унаследовала от своей предшественницы – романтической психиатрии, которая, поставив немецкую классическую философию в основу психиатрии, так и не смогла ответить на вопрос о путях лечения.