Бронированные жилеты. Точку ставит пуля. Жалость унижает ментов - Леонид Семёнович Словин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
поезда…
Качан не ответил.
— Да мне не важно это. Пойми. Просто, чтобы ты знал, что я в курсе твоих дел. Ключ от ячеек вы Горячкиной оставили. Дине. Может напомнить? Она здесь.Не надо?
Козлов улыбнулся вполне дружелюбно.
Качан молчал.
— Я вижу, будет лучше, если она тебе сама скажет… — Он дружески коснулся борькиного рукава. — Ты не сомневайся! Вера тоже поначалу все отрицала. А теперь рассказала, как вы ездили. Вера!
Из коридора показалась заплаканныая Верка.
— Было все?
Верка беззвучно заревела.
Комитетчик поднял исписанные страницы, потряс ими, переложил на другой край стола.
— Не реви. Ты здесь все правильно записала? Собственноручно? Все так?
Она не ответила, залилась слезами.
— Я спрашиваю. Так все было?
Верка кивнула. На Борьку она старалась не смотреть.
— Посиди… — Козлов показал в коридор.
Верка снова вышла.
Козлов начал, помолчав:
— Если по–плохому, тут, Борис, сразу две семьи разбиться могут. Ее и твоя. Ты понимаешь: если все просочится наружу… — Он водил взглядом по лицу мента. — А зачем? Правда? Кому это нужно? Ведь так?
Качан был с ним согласен:
— Конечно так.
— А можно, чтобы никто и не узнал. Это уж как мы с тобой решим… Ты ведь оперативник. Агентурную работу знаешь. Все получится, если мы найдем общий язык. Ты меня понял.
— Чего ж не понять.
— Найдем общий язык? Как считаешь?
— Не знаю.
— Что же она врет на тебя?!
Качан пожал плечами.
— Вера! — крикнул Рыжий. В голосе послышалась злая нотка.
Верка снова появилась в гостиной.
— Друг–то твой! Говорит: врешь ты все на него!
Верка вновь зашмыгала носом.
— Может ты все выдумала?!
Картина была тягостная.
Козлов оказался никудышним агентуристом. А психолог и того хуже. Резал по живому. Тупым ножом. Может потому что контингент был не его, не кагебешный. Незнакомый.
— А, Вера? Выдумала ты все?!
— Не–ет…
— Ты ему говори, Борису…
Верка отвернулась.
— Я тебе верю… — Козлов опять отослал ее в коридор. — Ты врать не будешь…
Он снова принялся за Качана.
— Давай порассуждаем. Она описала, где ты живешь… — Он положил руку на бумаги. — Все очень подробно. Дом, квартиру. Где, что стоит… Чем ты это обяснишь?
Качан молчал.
— Все таки! Я хочу слышать. Ты же не мальчишка! Офицер! Как это объяснить?
— Не знаю.Может, кто ей рассказал? — Качан пожал плечами.
Козлов даже присвистнул.
— Ну, ты нахал!.. " Может, кто ей рассказал?!» — Старший опер предстал перед ним с неожиданной стороны. — А таксисту, который вас ночью привозил, тоже кто–то рассказал?! Вот он, номер машины…
Качан промолчал.
— Он все подтвердит.
Козлов увел взгляд. Зеленые искорки, глубоко запавшие меж глазниц, потухли. Развивать дальше тему такси кагебист не стал.
Качан догадался:
" Водитель вам ни хрена не сказал…»
— Да мне стоит только позвонить сейчас твоей жене и веркиному мужу. Знаешь, что тут произойдет?
Качан легко представил.
К их громким скандалам в доме уже привыкли.
Во время домашних сцен жена предпочитала зрелищность.
" Зачем это ей?» — Он не мог ответить на этот вопрос. Другие и он сам тоже предпочитали, чтобы никто не знал о происходящих время от времени в семье неурядицах.
Тут было все наоборот. Борька молча прикрывал то дверь, чтобы жена с криком не выбежала на лестничную площадку, то окно — чтобы она не аппелировала к старухам у подъезда.
Жена была невротичка и присутствие посторонних ее подстегивало. Впрочем, и Веркин муж, по ее рассказам, был тот еще хлюст.
" Тут сейчас такое начнется…»
— Позвонить ее мужу, Борис?!
— У них же маленький ребенок! — Качан посмотрел с укором.
— Поэтому я и считаю: лучше миром. Согласен?
Качан был согласен.
— Конечно, миром лучше.
— Ну вот. Давно бы так. Сечас все зависит от тебя…
Качан не поднял головы.
«Пропал ты, Борька… Потому что всегда сначала делаешь, потом думаешь! И все, с кем ты общаешься, все такие! Выпьете стакан — и уже нет удержу!»
В первый раз с Веркой тоже все получилось по пьянке.
Офицер, ехавший из ГДР, поставил чемодан в ячейку, попросил дежурную и опера в штатском, случайно оказавшегося в автоматической камере хранения посмотреть за вещами: все дорогое, ценное. Взять под персональную отвественность…
Офицер расплатился ящиком коньяка. Первую бутылку тут и
распили всей сменой…
Козлов поспешил закрепить позицию.
— Значит было дело?
— Какое? — спросил Качан.
— С Веркой…
Качан отвел взгляд.
— Давай по–хорошему, Качан… Я ведь, в сущности, не об этом хотел с тобой говорить. О важных для государства вещах.
— Я не против…
— Для этого мы должны верить друг другу. Понимаешь?
Козлов посмотрел на часы.
— Сам видишь, все известно. Давай… Я ведь не могу долго с тобой заниматься… Кончится терпение–сам знаешь, что будет…
Качан промолчал.
— Тогда так, Борис. Сейчас Динка наберет телефон веркиного мужа и все ему расскажет. Ты этого хочешь? Последний раз спрашиваю…
Качан не ответил.
— Дина! — крикнул Рыжий. — Горячкина!
Механик вошла. Маленькая, плоскогрудая, ноги — палки. В глазах любопытство.
— Я дам команду — и ты позвонишь веркиному мужу. Скажешь, как все было в последнюю ночь. Поняла?
— Поняла! — Уродка ждала продолжения.
— Там, в коридоре, телефон.
— Я видела.
— Иди. А потом положишь трубку и позвонишь его жене. Номер телефона есть?
— Я записала.
— Ну все. Я крикну — дам команду.
Она послушно вышла.
Козлов смягчил тон.
— Не вынуждай, Качан. Давай… Все будет хорошо. Не мне это нужно. В конце концов, одно дело делаем для страны. Ведь правда?
— Ну!
— Мне не признание твое нужно. Пойми! Мы, мужики, всегда поймем друг друга. Я сказал: нужно взаимное доверие. Тогда и я смогу быть с тобой откровенным. Давай на словах. Писать не будем. Было дело?
Качан не ответил.
— Было или нет?
— Нет.
Козлова передернуло.
— Вся Страна на вахту встала! Все, как один человек. Съезд Коммунистической Партии! Такое событий! А они… Гнать вас надо отсюда всех! Сраной метлой! Чтобы духу не было!
Качан пожал плечами.
— Какая от вас борьба с преступностью! Да что я с тобой церемонюсь?! Валерия Александровна!
Из коридора