Том 1. Российский Жилблаз - Василий Нарежный

Он зарыдал горько, закрыл лицо руками и, шаткими шагами пошед в свою моленную, заперся в ней и не выходил во весь день, вечер и ночь.

Князья, отец и сын, остались пригвожденными к своим местам. Они наконец взглянули друг на друга, и князь Гаврило, взяв сына за руку, пожал и сказал сквозь слезы:

– Узнай и ты! Теперешняя жена моя есть твоя незнакомка на паперти святого Николая.

Он его оставил, пошел в свою спальню, запретив за собою следовать, и Никандр остался один.

Для Никандра, такого охотника рассуждать, нашелся теперь приличный случай удовольствовать страсть свою. Да и было о чем подумать! Хотя он не запирался так, как Причудин и отец его, со вкусом отужинал и лег спать, однако тут-то он и приводил в порядок свои идеи так:

«Я видел мою незнакомку на паперти вместе с Катериною, которая вышла замуж за какого-то графа. Беззащитная Елизавета – нельзя не сомневаться – верно, вместе с ними: да и Катерина то подтвердила. Итак, отыскав жилище знакомой теперь, а прежней незнакомки, мачехи моей – княгини Надежды Чистяковой, открою вместе и жилище Елизаветы. Эта мысль превосходна, и надобно произвести ее в действо как возможно скорее». При сем в голове его блеснула мысль, что как отец его есть законный муж дочери Причудина, а князь Светлозаров сослан за Байкал, то открывалася возможность примирить мужа с женою и тем успокоить старца Причудина при закате дней его.

Едва только солнце взошло на небо орловское, уже каждый из обитателей пустился на свою работу, как-то: ночные воры, картежники и посетители нимф веселия плелись к своим приютам успокоиться от трудов. Купцы тащились в лавки, рассуждая о несчастной дешевизне; хранители правосудия и рабочие люди быстрыми шагами, размахивая одною рукою, а другою счищая перья с голов и платья, стремились в кабаки, – как в храмы, в коих соверша обычное жертвоприношение, медленно уже ползли к местам, назначенным для них судьбою. Нельзя было не приметить и тех целомудренных, богобоязливых девиц, которые с полусомкнутыми глазами, с бледными, помертвелыми лицами неровным шагом тащились в скромные свои обители. В таковую-то пору вышел, или, можно сказать, вылетел, Никандр из своего дома и бросился рыскать по улицам и рынкам. Много везде народу, но мачехи его нет! Громкий звук колоколов призывал правоверных в храмы принести благодарение всевышнему за счастливо проведенную ночь; и Никандр не пропускал ни одной церкви, ни часовни, чтобы не помолиться. Нет! чтобы не осмотреть каждого угла! Все понапрасну! Он не забыл посетить паперти св. Николая, но и тут не больше удачи. С неудовольствием, изображенным на всем лице его, пришел он домой в ту пору, когда солнце стояло уже прямо над крышами домов. Едва успел он отереть пот с лица, как явился в зале князь Гаврило. Лицо его не показывало ни малейшего расстройства; все черты были свежи; взор покоен. С дружескою улыбкою протянул он к Никандру одну руку, а другою подал записку. Никандр прочел в ней:

«Друг Гаврило Симонович!

По необходимой надобности оставляю вас на малое время, именно недели на две или немного поболе. Вы знаете мои дела! Оставляю вам ключи от всех моих сундуков, погребов, шкафов – ото всего. Как скоро прибуду к месту, мною назначенному, вы получите от меня письмо и можете писать ко мне. Желаю вам провести время весело. Никандру мой поклон.

Причудин».

– Ну, что же теперь будем делать? – спросил Никандр несколько беспокойно.

– То, что и прежде, – отвечал князь, – ты свое, а я свое!

– Что же Елизавета?

– Ты все еще об ней помнишь!

– Батюшка! неужели я могу забыть об ней?

– А если она тебя забыла?

– Невозможно, – клянусь богом, невозможно! Сердце мое в том мне порука.

– Самая дурная, ненадежная порука! Свидетельствует в том третья моя женитьба!

– Батюшка! Совсем другое дело!

– Может быть!

– Я отыщу ее!

– С богом!

– Что ж вы тогда скажете?

– Посмотрим!

Князь ушел в свою комнату, и сын его остался в недоумении. Настало обеднее время, и они отобедали. Говорили о том и о сем, а особенно ни о чем важном. Так прошел и день и два; так прошла целая неделя, а там и две, а там и три. Что делало их иногда задумчивыми, – так отца – неполучение писем от Причудина, а сына – совершенное безвестие о своей мачехе и с нею вместе и о Елизавете.

Однако ж не должно думать, чтобы нежный Никандр хотя на одну минуту забывал свою возлюбленную. Он не оставлял по-прежнему бегать по городу и предместьям в чаянии когда-нибудь открыть предмет своих неусыпных исканий. Однажды рано поутру бродил он верстах в трех от города, и когда пришла пора, то он, позавтракавши в трактире, стоящем вблизи дороги, – пошел в лес без всякого намерения. Тогда еще не знали приведенных теперь в систему прогулок без плана и без цели. Руссо, как кажется, был первый, открывший сие великое таинство, а некоторые соотечественники наши так усовершенствовали сию премудрую науку, что не только во всю свою жизнь прогуливаются, но ведут жизнь домашнюю, общественную – и все делают без плана и без цели. Никандр не собирал ни ландышей, ни незабудок или потому, что их там не было, или что он занят был важнейшими мыслями. Он не прежде остановился, как услыша невдалеке от себя звуки голоса человеческого. Он осмотрелся кругом и сквозь кусты дикой малины увидел: молодой мужчина сидел на траве, опершись на полуизгнивший пень. Щеки его были бледно-желтые, глаза сверкали тусклым огнем; голова с растрепанными волосами лежала на отрубе пня. Правая рука его была изголовьем, левая покоилась на замке лежащего у ног пистолета. Никандр невольным образом содрогнулся, увидя картину, дотоле им не виданную. Он остановился в глубоком молчании, и незнакомец сам к себе проговорил: «Итак, в последний раз вижу тебя, солнце небесное! Тенистая дуброва сия одна будет свидетельницею геройской смерти несчастливца! Хищный ворон падет на бездыханный труп мой и с громким, веселым криком разделит сердце мое между птенцами своими! Ужасно! боже мой!» Тут погрузился он в забытие, но скоро из оного вышел, схватил пистолет в правую руку, поднял вверх и вскричал диким голосом: «Прости все!» Никандр, пораженный ужасом, воззвал: «Остановись!» Бросился стремглав к отчаянному, в, прежде нежели тот опомнился, он вырвал у него пистолет, выстрелил на воздух и после в молчании ожидал ответа. Сей не замедлил вопросом:

– Кто вы, незнакомый молодой человек, который оказал мне пагубную услугу? Конечно, вы счастливы, что жизнь почитаете драгоценною? О, если бы знали вы, какое она бремя для злополучного! Другие сутки уже как ни одна кроха не смягчила лютого голода, но что сталось с бедным семейством моим! Будьте великодушны, молодой человек, – отдайте мне орудие, которое должно погасить последнюю искру жизни моей.

– Никогда, – воскликнул Никандр, – вы сказали правду, что я не могу назваться несчастливым, ибо любим теми, кого и сам люблю. И потому-то было бы совестно не стараться по мере возможности осчастливливать других. По-видимому, вы нуждаетесь в деньгах. Слава богу, у меня нет в них недостатка. Но как вы имеете нужду в подкреплении, то пойдемте вместе. Недалеко в стороне есть дом, где вы можете успокоиться.

– Нет, великодушный человек! – возразил незнакомец, – с радостию принял бы я ваше предложение, но не могу. Меня везду ищут, и тюрьма давно уже очищена.

– Поэтому вы сделали важное преступление?

– Я должен, и заимодавцы ищут воспользоваться своим правом!

– Более ничего?

– А разве этого мало?

– Ну так побудьте же здесь, – я возвращусь немедленно!

Никандр опрометью бросился на дорогу, прибежал в трактир, взял съестного, бутылку вина и опять тою же дорогою возвратился к своему товарищу. Он нашел его в положении противу прежнего спокойнейшем, и когда предстал пред него с гостинцами, то казалось, что пустынный гость был в некотором недоумении и не верил собственным глазам своим. Никандр подал ему пример, и незнакомец мало-помалу приставал к нему с примерною охотою. Блюдо с жарким и бутылка были пусты. Незнакомец, сделавшись бодрее, сказал:

– Государь мой! вы на целые два дни еще продлили жизнь мою. Судя по теперешнему поступку вашему – вы добрый человек. Нельзя ли оказать услугу и моему семейству, ибо я не могу сам идти к нему! скажите…

– Что? – вскричал Никандр. – И семейство ваше страдает? Пойдем поспешим! Мой кошелек…

– Не возьму ваших денег, – отвечал другой, – ибо мне невозможно явиться дома. Меня стерегут!

– Ну так дождемся сумерок и вместе пойдем к отцу моему. Он сам испытал очень много доброго и злого, а потому я ручаюсь, что вам рад будет от чистого сердца. Семейство ваше беру я в свою ответственность и в сохранении оного дам ответ вам, отцу моему и богу.

Из разговоров незнакомца Никандр мог заметить, что он человек воспитанный и должен быть породы порядочной. Его положение было таково, что совестно расспрашивать: кто он, куда и откуда? Пред захождением солнца наш путешественник опять отправился в трактир, воротился, обремененный доспехами противу голода и жажды, и закат солнца проведен был если не весело, то по крайней мере не скучно.