Прометей, или Жизнь Бальзака - Андрэ Моруа

Бальзак продержал у себя Шанфлери три часа и надавал ему много советов. Молодой литератор писал маленькие рассказы. "Рассказики ни к чему не приведут, - говорил Бальзак. - Ваши новеллы слишком коротки; если долго заниматься сочинением таких вещей, это должно сузить кругозор". Он вспомнил, что знал одного человека, по фамилии Берту, уроженца Камбре, который каждую неделю печатал новеллу в газете "Ла Пресс". "Года два он имел успех. А потом что с ним сталось?.. Сочиняйте новеллы и рассказы, раз это вам нравится, но не больше трех в течение года. И смотрите, пишите их только для своего удовольствия; за десять лет вы опубликуете тридцать новелл, считая по три в год. Если вам удастся создать двадцать шедевров из числа этих тридцати новелл, вы должны почитать себя счастливым. Зато десять месяцев в году пишите пьесы для театра, чтобы зарабатывать деньги, много денег, потому что художник должен вести роскошную жизнь". Присоединяя к наставлениям пример, он показал гостю свою галерею и заявил, что Ротшильд очень завидует ему. Осматривая коллекцию, молодой литератор с удивлением думал: "Я же знаю эту галерею! Где я видел ее?" И вдруг он узнал ее: это была галерея кузена Понса.

Шанфлери выпала удача встретиться с Бальзаком, когда тот был в хорошем расположении духа, но очень скоро события вновь повергли его в тревогу. Казалось неизбежным столкновение между буржуа и рабочими. Люди в блузах против людей в сюртуках. Выборы на основе всеобщего избирательного права были назначены на апрель. Бальзак написал в газету "Конститюсьонель", что он готов баллотироваться. Никто, говорил он, не имеет права уклониться "в тот момент, когда Франция призывает всех, олицетворяющих ее силы и разум". Он не обольщался относительно своих шансов на успех. "Большинство людей посредственности, - сказал он Александру Вейлю, встретив его на бульваре, - а потому они в общем и голосуют за подобных себе посредственностей... Вы верите, что Ламартин может быть главой Республики? Только до тех пор, пока он будет позволять, чтобы вожаки тащили его за собой на буксире. Но в тот день, когда ему вздумается самому навязать им хотя бы одну из своих идей, одного из своих приверженцев, его раздавят, как стеклянный стакан". А что касается его, Бальзака, то, если его не выберут, он уедет из Франции. Но возможно ли будет уехать? Революция уже перекинулась в Германию, в Австрию и в Польшу.

Его не оставляла мысль вернуться в Верховню. Ну что ему делать в Париже? Две его кормилицы - литература и театр - теперь плохо питают его, к тому же он не желает быть гражданином Республики. Пока Ламартин состоит министром, нетрудно будет получить заграничный паспорт. Но до отъезда необходимо расплатиться с долгами. Где найти денег? Ему предложили возобновить постановку когда-то запрещенного "Вотрена", однако предложение сопровождалось бесчестными, по мнению Бальзака, требованиями - чтобы актер Фредерик Леметр передразнивал низложенного короля. "Это гнусно, и я не соглашусь на это даже за восемьдесят тысяч франков". Но вот маленькая удача в его жизни: Луиза де Бреньоль, именовавшаяся "дрянью", вышла замуж, но не за скульптора Эльшота, а за богатого промышленника Шарля-Исидора Сего - неожиданный брак, обращавший эту интриганку в невестку пэра Франции! "Не сошел ли с ума этот человек? - пишет Ганской Бальзак... Какая, однако, удача! Она дает мне уверенность, что уж теперь эта оса не ужалит моего дорогого волчишку!.." Можно было надеяться, что, после того как Луиза де Бреньоль сделала такую хорошую партию и стала светской дамой, она больше не будет заниматься шантажом и вернет наконец последние из украденных ею писем.

Резкие повороты парижской жизни поражают своей внезапностью. Уже в начале марта Жирардены дали блестящий вечер. Вокруг Бальзака все - и буржуа и финансисты - спекулировали, покупали по низкой цене земельные участки и дома. Денежные люди - все игроки, они всегда верят, что следующий кон принесет им удачу: "Так как Республика не продержится больше трех лет (это самый долгий срок), надо постараться не упустить выгодных случаев... У нас неизбежно будет какой-нибудь диктатор или диктатура, и мы возвратимся к монархии, лицемерно именуемой конституционной..." - писал Бальзак Ганской. Но пока что нужно было найти себе работу.

Возрождалась надежда на театр. Мари Дорваль искала пьесу для Театр-Историк, где руководителем был Гоштейн. У Бальзака лежали в его папках наброски драмы "Мачеха", которая подошла бы театру, и автор мог быстро ее дописать. В издательском деле и книжной торговле был застой, театр оставался последней надеждой, а Бальзак переживал такую полосу безденежья, что приготовленное на обед жаркое приказывал растянуть на целую неделю.

Госпоже Ганской:

"Чувствую, как постарел. Работать становится трудно, в светильнике остается немного масла, лишь бы он в силах был осветить последние рукописи, которые я собираюсь завершить. Пять-шесть пьес для театра все могут уладить, а мозг мой еще достаточно живо работает, чтобы я мог их написать. Но последние вещи я пишу со слезами - это моя прощальная дань. Да, я уже больше не жду для себя ничего хорошего... Есть люди, которые словно созданы для того, чтобы знать в жизни только горести, тогда как другим все улыбается. Но я смиряюсь. Благодарю вас, благодарю Господа Бога за все счастье, которое вы мне подарили".

Ах, если бы Бальзак мог достигнуть в театре того же, что и в литературе, он был бы спасен и богат. Но как работать среди беспорядков? "Скоро произойдет сражение, и Республика проиграет его". А тогда поднимутся все ценные бумаги. Вот если б Жоржи (Георг Мнишек) доверил ему 100000 франков! Сейчас на 27000 франков можно было бы купить столько акций Северных железных дорог, сколько раньше на 120000! Контрреволюция, несомненно, победит: "Мы не только на вулкане, мы в самом жерле вулкана". Когда Бальзак писал эти строки, он слышал, как на улице толпа пела "Марсельезу".

Хотя у Бальзака расстроилось зрение (у него двоилось в глазах, и Наккар опасался паралича зрительного нерва), драма "Мачеха" двигалась вперед. Он надеялся прочесть пьесу актерам 9 апреля. "Мы сыграем ее 29 апреля... Если мне повезет в театре, все спасено. Я стану Скрибом в драме и буду зарабатывать по сто тысяч франков в год". Но как писать в такой атмосфере? Баронесса Ротшильд, барометр политического давления, полна "мрачного спокойствия, предшествующего буре". Бальзак думал, что после выборов в Национальное собрание вспыхнет гражданская война. Однако он не снял своего имени из списка выдвинутых кандидатов в депутаты - раз объявлена лотерея, он не мог оказаться безучастным свидетелем и не взять билеты. Он оставался пессимистом. Может быть, через полтора месяца в Европе не уцелеет ни одного трона. "И знаете ли, не следует обольщаться. Король был символом собственности. Боюсь, что через некоторое время нападут и на собственность..." Это уж было бы концом всего. Пусть госпожа Ганская хорошенько запомнит, что даже в России собственность окажется под угрозой. Если придется бежать с Украины, Еву ждет убежище в Париже, так как через три месяца Париж будет самым надежным городом в мире. Мятеж породит там диктатуру.

Девятого апреля он прочел два акта "Мачехи" Мари Дорваль и Гоштейну, и они, казалось, были восхищены. Шестнадцатого апреля, хотя глаза у него болели, он прочел третий акт. Директор Ипполит Гоштейн, состоявший в связи с актрисой Маргаритой Лакресоньер, умолял Бальзака дать ей роль. Какие интриги! Какие неприятности! "Писать для театра, знаете ли, - это значит согласиться вести безумную жизнь". И подумать только, у него в работе шесть пьес! "Но в театре я заработаю необходимые мне пятьсот - шестьсот тысяч франков, или же я сдохну!" Кстати сказать, совершая эти Геркулесовы подвиги, он учится драматургическому ремеслу, и вскоре ему будет так же легко писать пьесы, как и романы. Что касается политики, в Париже, гул стоит от всяческих слухов. Дураки карлисты вообразили, будто "старая англичанка" госпожа Ламартин, "дочь купца, торговавшего сыром", посадит на престол Генриха V. "Можно лопнуть от смеха". А впрочем, как знать! Всякое бывает. Тогда Бальзак станет по меньшей мере префектом Эндры-и-Луары или же директором департамента изящных искусств или же получит патент на табачную лавочку.

А пока что Париж остается угрюмым; на Елисейских Полях теперь проезжает пятьдесят экипажей вместо десяти тысяч, дефилировавших там в прошлом году. Правительство затыкало рот прессе. "Нам дана свобода умирать с голоду, равенство в нищете, братство в трущобах". По бульвару проходили процессии землекопов. Девятнадцатого апреля, как раз перед выборами, Бальзак поместил в газете "Конститюсьонель" письмо, в котором ратовал за устойчивую власть.

"Начиная с 1789 года и до 1848 года Франция, или, если угодно, Париж, каждые пятнадцать лет меняли характер своего правительства. Не пора ли ради чести нашей страны найти, создать прочную форму государства, господство длительной власти для того, чтобы наше благоденствие, наша торговля, наши искусства, дающие жизнь торговле, кредит, слава - одним словом, все достояние Франции не ставилось бы периодически под вопрос? По правде сказать, наша история за последние шестьдесят лет могла бы объяснить историческую проблему исчезновения тридцати Парижей, от которых остались лишь обломки в нескольких точках земного шара, где их откроют путешественники и украсят свои музеи памятниками прежних времен, породивших нынешний Париж.