Возрожденные полки русской армии. Том 7 - Сергей Владимирович Волков

С места разбивки пополнение было отправлено с песнями. Старая солдатская песня «Соловей, соловей во саду» пелась громко, с несомненным подъемом и с тем присвистом, с каким хорошо настроенная часть пела в прежнее время. Эта песня, или, правильнее сказать, – характер ее выполнения, лучше всего свидетельствовала, что желаемый психологический перелом, по-видимому, произошел. Два часа назад это была опасная и злобная толпа. Теперь это были русские люди, вновь как бы себя нашедшие. Их застывшие сердца вновь отогрелись и своею теплотою возвращали им черты на время забытой человечности. На наших глазах совершилось перерождение: на сборный пункт они пришли большевистскими Савлами, а вернулись в роты русскими Павлами…

При распределении мобилизованных по батальонам и ротам было мною приказано назначать целыми деревнями, дабы люди, знавшие друг друга с детства, служили бы вместе. Эта мера дала прекрасные результаты и в дальнейшем укрепила взаимную выручку. Опасаться каких-либо заговоров не приходилось. Своею численностью они во много раз превосходили кадры полка. Этих людей, уже отрекавшихся от красного зла, надо было не запугивать подозрением и террором, а привлекать доверием, справедливостью и дисциплиной. Вместе с тем офицеры и старые солдаты зорко следили за настроением вновь прибывающих, и, по единодушным докладам всех батальонных и ротных командиров, настроение было прекрасное.

Через несколько дней призванные получили винтовки и красные (цвет полка) околыши на фуражки. Они стали белозерцами.

Перед выступлением полка в сторону Киева многие мобилизованные просили разрешения побывать дома – проститься или взять те или иные вещи. Главным образом белье. Я считал бесцельным отказывать в подобных просьбах. Если кто надумал сбежать, тот все равно мог проделать это в любую ночь. Уроженцы окружных деревень, они имели прочные связи среди населения и, зная, что полк скоро уйдет, всегда имели возможность укрыться в потайных местах до отъезда полка. К тому же я мало интересовался теми солдатами, которые только и мечтали о том, чтобы сбежать.

Жители ближних деревень отпускались на ночь, в более отдаленные пункты – на сутки.

Объяснив командирам батальонов и рот свои соображения, я встретил с их стороны полное сочувствие. Они тоже понимали, что процесс наблюдаемого «очеловечения» будет доверием лишь ускорен.

К общему нашему удивлению, почти все отпущенные вернулись обратно в полк. Сбежало не более двух десятков. Велико же было мое изумление, когда и эти «сбежавшие» догнали полк уже в пути. Исключительно личным почином они, не найдя полка на старом месте, куда-то ходили, кого-то расспрашивали, а главное, называли себя уже белозерцами и в конце концов добились своего: их отправили куда им было нужно. Эпизод, в сущности, незначительный, но чрезвычайно характерный.

Я умышленно задерживался на подробностях этой мобилизации, дабы беспристрастным изложением фактов восстановить в памяти подлинные нравы и настроения того времени. Мобилизация эта была примечательна еще и потому, что до тех пор наши наборы происходили в губерниях с преобладающим малороссийским населением и мне впервые пришлось иметь дело с теми контингентами, которые все время находились лишь под большевистской властью и подвергались лишь большевистской обработке.

Когда мы подходили к Курской губернии – к границам Великороссии, – нам представлялось, что нас встретит явно обольшевиченное население. Как видно из приведенных мною фактов, опасения эти были неосновательными. Внешне замутившаяся народная душа в своей основе оставалась чистой и глубоко национальной. Несмотря на пережитое в 1917 году общерусское растление и на дальнейшие коммунистические опыты, деревня продолжала хранить инстинкт государственности. Мы являлись представителями этой государственности, и потому, за редким исключением, крестьянство обычно давало нам свои первоначальные симпатии и свою помощь.

Переезд полка. Формирование новых частей

Согласно распоряжению штаба корпуса, Белозерский полк с приданной ему артиллерией – двумя легкими и одной гаубичной батареями – должен был сосредоточиться у станции Ворожба. Туда же мной была притянута хозяйственная часть с ее запасами и мастерскими. Впервые после выхода из Харькова командир полка мог видеть свой полк собранным вместе.

Оружейная и пулеметная мастерские принялись энергично приводить в порядок достаточно запущенное оружие, постоянная работа которого тяжело отзывалась особенно на пулеметах. К этому времени в полку имелось более сотни пулеметов, в подавляющем большинстве захваченных у большевиков. Если мы мало обращали внимания на оружие, то красные в этом отношении были совершенно беспечны. Поэтому можно представить, в каком виде попадало к нам большевистское оружие. Между тем на пулеметы возлагались нами большие надежды. Еще в период Миропольской обороны мною были применены так называемые «пулеметные батареи», новшество, порожденное Великой войной. Собранная на небольшом участке масса пулеметов открывала одновременный огонь. Эта тарахтящая батарея производила чрезвычайно сильное впечатление. Психика красных не выдерживала подобного огня. Я рассчитывал применять такое воздействие и в дальнейшем, а потому был крайне заинтересован в возможно лучшем состоянии полковых пулеметов.

Все строевые роты и команды ежедневно производили тактические и строевые учения Я и теперь не могу удовлетворительно объяснить, какими причинами вызывался тот подъем, который в период десятидневного пребывания у станции Ворожба проявляли все офицеры и солдаты. Они работали от души и, по-видимому, заражали друг друга энергией.

Накануне выступления у станции Ворожба был устроен мною смотр полку. Роты имели 120—150 штыков, что в практике Добровольческой армии являлось фактом незаурядным. При каждом батальоне были свои пулеметные и разведывательные команды. Кроме этого, имелись еще полковая пулеметная рота, конно-разведывательная команда в 200 шашек и богато снабженная команда связи. Общий вид выстроившегося на большом поле полка был чрезвычайно внушительный. Полковым маршем прежнего, дореволюционного Белозерского полка был марш «Славься вечно, славься вечно, православный Русский Царь»… Марш был принят и мною во всей его неприкосновенной красоте и величии.

Указанный мною смотр является для полка эпизодом историческим. На нем не произошло ничего внешне примечательного, проведен он был в обычных рамках строевого устава, но впечатление оставил незабываемое. В этот день все чины полка лично почувствовали силу полка, и виденная ими картина настолько запечатлелась в душах белозерцев, что до конца Гражданской войны никакие испытания уже не могли вытравить веры в свой полк. Много лет прошло с тех пор, но, когда я теперь встречаюсь с белозерцами, все они неизменно и с волнением вспоминают смотр у Ворожбы. Тот смотр объединил всех нас в одну крепкую полковую семью. Я это чувствовал всем своим существом. В подобных же переживаниях признавались мне потом и офицеры.

С этого дня я постиг воспитательные значения смотров, моральную ценность которых раньше преуменьшал. Система смотров и парадов была применяема и в Галлиполи. Она оказалась чрезвычайно жизненной и имела большое воспитательное значение, ибо ничто так не действует на