Общая культурно-историческая психология - Александр Александрович Шевцов

не так очевидно для наук о душе. Поскольку душу сделали лишь «функцией организма», а под организмом без души, если вдуматься, можно понимать только тело, то показалось естественным и о душе говорить на том же языке, на каком изучали тело – на языке физиологии. Естественный язык совершенно не подходил для этого раздела естествознания, поскольку слишком ярко выявлял его противоестественность. Как странно: естествознание говорит только противоестественным языком.

Но давайте задумаемся, что же такое язык для души?

В сущности – это всего лишь те способы, которыми душа звучит, пытаясь передать свои образы. Звучит сквозь тело, а значит, телом, заставляя его определенным образом дрожать и звенеть. Искусность, которой живые существа достигают, пытаясь передавать сложные душевные движения в звуке, поразительна. Но еще поразительней то, что никто не видит, что это запертая в ловушку телесности душа подает свои знаки…

Тысячами лет в ходе превращения обезьяньего тела в человеческое, и десятки лет взросления ребенка мы учимся использовать свое тело, чтобы с его помощью выражать то, что хочет наша душа. Это трудно… неимоверно трудно. Но мы приспосабливаемся, добиваясь такой чистоты звуков и движений, чтобы окружающие все же поняли, что наши души хотели от них.

Так рождаются имена для тех душевных движений, которые невидимы телесным взглядом.

Каждое из этих имен творится тысячелетиями, как крошечный шедевр великого мастера. Каждое из них бесценно, потому что способно выражать значение и способно узнаваться и распознаваться как носитель значения в море бессмысленных звуков вибрирующей вселенной.

И вдруг приходит ребенок и говорит: народный язык плох, потому что неточен. Мы отменим его и дадим всему точные имена, подобные кастрированным и обезжиренным знакам логики. И ими мы разложим вселенную на простейшие кубики, почти атомы, разберем и соберем заново!..

Вот только после их сборки почему-то всегда остаются лишние детали… которые кажутся ребенку совершенно ненужными, поскольку он и без них может обойтись…

Естественный язык не просто точен – он еще и прямо связан с движениями души. Он – способ передачи душевных порывов в звуке. Слушая речь, мы созерцаем душу…

Народ, в частности, мазыки считали, что основой всей речи являются простейшие звучания, лежащие в основе разума, которая называлась Материком. Там скрываются первообразы взаимодействий с Землей, с ее плотной частью, так и называющейся Материк. И с тем, что наслаивается на материк как почва. В материке наши корни. И тут мы имеем такое же удивительное языковое решение, как и в том, что по-русски и покой, и природа, и народ назывались миром. Материк – это и твое основание, и основание земли, на которую ты пришел, и основание твоего разума, которое выражается… матерной бранью, как ни странно это прозвучит.

Исследования брани велись у нас в стране, да, кажется, и во всем мире, только языковедами. Психологи люди приличные, они не считают для себя допустимым исследовать такие явления, и потому соглашаются считать их «текстами культуры», а раз тексты, так значит, это вотчина языковедов.

Но брань – это лишь те душевные порывы, которыми душа отзывается на столкновения с плотным, – на удары, которые получает, падая на землю, к примеру. То есть ударяясь о материк разными частями тела и так вписывая знания о нем в это же тело. Эти вписанные прямо в тель знания о плотностях мира становятся одновременно знаниями о боли. И когда мы впоследствии сражаемся с кем-то, нанося и получая удары, в сознании нашем всплывает все та же память боли.

И вот сражение становится бранью – одновременно битвой и руганью, то есть звучаниями битвы. Бранясь, мы сражаемся с тем, что хочет причинить нам боль.

Но при этом это всего лишь душевные движения, которыми мы даем имена разным способам причинения боли. И одновременно показываем как их избежать.

Подумайте сами, что происходит с ребенком, когда он упал и ушибся, или налетел на твердый угол, или обжегся о горячую плиту? Он плачет, но образ этого взаимодействия записался в его сознание. Такие простейшие образы назывались Истотами. Он записался как часть Описания мира, его Образа.

Исходный образ мира так и назывался Материком, поскольку соответствует плотностям этого мира, и писался он истотами, то есть простейшими образами, в которых, как в семейных четах, всегда есть пара образов: образ мира и образ действия. Так эти сочетания и назывались у мазыков Четами. Ребенок, ударившийся о твердое, запоминает устройство мира, но одновременно и то, как избежать этой боли. Они записывает в свое сознание Чету: это больно – и этого надо избегать.

Так творится Разум.

Материк оказывается в действительности основанием разума.

А корнями его становятся имена тех опасностей, которые надо избегать, если хочешь выжить, потому что они разрушают тело. Так рождается первая брань человека на этой земле – брань за выживание. Она же великая битва Разума.

И именно ее звучания психологи предпочли исключить из своего рассмотрения, сбежав в изучение мышления.

Мышление – это лишь пена над разумом, но у нее есть одно очень ценное свойство – она бесконечна и может служить для изготовления безмерного числа диссертаций…

Язык всех наук о душе должен начинаться с изучения брани. А от нее двигаться к пониманию того, чем является чудо, именуемое обычным народным языком. Языку надо посвящать полноценное самостоятельное исследование, поэтому я ограничусь сказанным. Лишь добавлю, что язык недопустимо рассматривать как набор знаков или кодов, это наследие логических увлечений философов, пытавшихся упростить слишком сложное явление.

Язык должен изучаться психологией как живое звучание живого тела, которым душа пытается себя выразить в этом плохо подходящем ей мире. Поэтому никакие замены живых слов на инородные «термины» недопустимы – это не способ упростить и сделать понятным, а способ упростить жизнь тем, кто хочет жить за счет науки, и способ не допустить к знаниям тех, кто действительно хочет познать душу.

Глава 2

Способ

Греческое слово «метод», «методос», конечно, придает науке научности, но, к сожалению, сильно замутняет понимание того, что же надо делать исследователю. Поэтому, от него вполне можно отказаться или же использовать, отдавая себе отчет в том, что же это такое. Отдавать себе отчет вообще полезно…

Как бы ни было привычно для ученых рассуждать о методе, на поверку все такие рассуждения оказываются лишь запутанными попытками оправдать то, почему исследование не продвигается, либо почему оно идет не в ту сторону. Собственно говоря, большие научные дискуссии о методе и рождались всегда именно в те переломные моменты, когда та или иная наука сильно запутывалась и