Прорыв под Сталинградом - Герлах Генрих

Благодаря стремительной смене диалога и лаконичных ремарок рассказчика этот эпизод в “Прорыве под Сталинградом” передан необычайно энергично. Совсем по-другому он подается в “Армии, которую предали”, где все сопровождено комментарием. Так, к примеру, когда на сцену выходит артиллерист, рассказчик вставляет свое слово: “Лицо это можно встретить повсюду: за каждым казенным окошком и среди канцелярских табуретов. Оно ничего не выражало, но словно повиновалось самому дьяволу, который невидимо дергал за ниточки”. В лунёвской рукописи нет ни единого намека, за что, собственно, собираются казнить евреев, – так убийство низводится до будничного акта. Новая версия предлагает объяснение солдатской необузданности. Лакош спрашивает себя: откуда взялась эта неудержимая жажда убить, и ответ приходит со следующим комментарием – они “во всем виноваты”:

Лакошу стыдно за свой вопрос, в школе им все уши прожужжали о евреях, на докладах или в инструкциях. Сняв с плеча карабин, он протиснулся вперед. Его охватила нестерпимая жажда получить удовлетворение: наконец-то он самолично расквитается с настоящими виновниками этой войны.

Вставка от рассказчика недвусмысленно указывает на роль нацистской пропаганды, которая несет ответственность за деградацию молодых людей. Дальше – больше: конфликт заостряется, драматизм нарастает, теперь это уже настоящее противостояние между опустившимся до скотского состояния солдафоном и сострадательным офицером. Офицер как антагонист распустившегося унтер-офицера умышленно выводится на сцену, его решительное вмешательство и дальнейший диалог лишний раз подчеркивают важность этой сцены. В порыве предотвратить самое худшее офицер даже берется за пистолет. Когда евреи благодарят его за спасение, реакция офицера гораздо более дружелюбная, чем в “Прорыве”, в ней слышна чуть ли не забота: “Скорее, скорее! Уходите отсюда”. В таком изложении эпизод воспринимается как исключительный случай, приведший к стычке между безукоризненным офицером вермахта и кровожадным солдатом. Последующие размышления Лакоша только усиливают это впечатление уникальности и демонстрируют манипуляцию читательскими симпатиями.

Этот эпизод – лишь один из примеров того, как дискурс 1950-х годов проникает в новую версию романа. Но еще выразительнее проступает в “Армии, которую предали” экзистенциальное одиночество индивидуума. Решающие моменты, когда человек оказывается перед выбором, получают экзистенциалистское толкование. В соответствии с концепцией “великой истории”, широко распространенной в 1950-е годы, поколение фронтовиков воспринимается как жертва тирании и войны[329]. Этот образ, получивший сначала воплощение в публицистике, а позже – в романах и повестях, культивируется и в “Армии, которую предали”, где солдат изображается жертвой диктатуры[330].

Итак, лунёвская рукопись коренным образом отличается от второго варианта романа. Последний создавался после возвращения Герлаха в Германию между 1950-м и 1956-м годами, и интонация рассказчика вобрала в себя всю палитру послевоенного дискурса. Роман, увидевший свет в 1957 году, претендует на роль документального свидетельства, где каждая сцена подвержена сравнительному анализу и оценке, – отсюда примечательная пространность языка, более продуманного и сглаженного, рассказчик берет на себя роль посредника, который пытается донести до читателя характерный для 1950-х годов нарратив солдата-жертвы.

В оригинальной рукописи задача рассказчика совсем другого рода: заостряемых им проблем на порядок меньше и, соответственно, меньше комментариев. Благодаря “жесткому стилю” в “Прорыве” удается создать калейдоскоп гораздо более аутентичных портретов: не только солдат – участников военной кампании, но и просто человека, зажатого в Сталинградском котле иллюзий, надежд и нечеловеческих страданий. Взгляд рассказчика – это взгляд гуманиста, неприкрашенный и проницательный, без оглядки на конъюнктуру. От него ничто не ускользает: от грязной одежды солдат до жадности, с которой люди хотят дорваться до мясных консервов, сигарет, дров и искусственных рождественских елок, и в то же время – одиночество, беспомощность, отчаяние и жалкое прозябание в обледенелых блиндажах. Не знающее компромиссов повествование, при котором соблюдена моральная и нарративная дистанция по отношению к политико-идеологическим коллизиям, вызывает эмпатию – но не к немецкому солдату-завоевателю, а к человеку со всеми его сильными сторонами и слабостями. Отсюда та значимость, которая придается в “Прорыве” теме товарищества, куда большая, чем в реконструированной версии. Очевидное сопереживание “человеку на войне” – следствие непосредственных впечатлений и травмирующего опыта бывшего офицера вермахта, очевидца сталинградских событий Генриха Герлаха, который в лагере для военнопленных самозабвенно записывает пережитое в надежде освободиться от тяжкого груза.

Об издании

Найденный в феврале 2012 года в Российском государственном военном архиве первоначальный вариант романа, который Генрих Герлах написал во время пребывания в советском плену, подвергся сперва сложному и кропотливому процессу обработки: каждая из 614 сфотографированных страниц была расшифрована и перепечатана Хайке Мюллер-Мориц. В течение последующих лет до июня 2015 года я не раз посещал РГВА, чтобы снять вопросы, возникшие при расшифровке. Процесс подготовки книги к печати усложняло и еще одно обстоятельство: редактируя рукопись, автор вносил в нее большое количество поправок, иногда совершенно нечитабельных, в других местах были вычеркнуты целые пассажи и заклеены вставками, напечатанными на пишущей машинке или рукописными. Для предлагаемого издания взят окончательный вариант рукописи с соответствующими изменениями автора. По умолчанию были исправлены только очевидные орфографические ошибки. В процессе верстки мы старались сохранить особенности оригинала – авторское деление на абзацы, выделение разрядкой и курсивом. Воспроизводить оригинальную разбивку на страницы или отмечать ее в тексте мы не стали из соображений читабельности.

Факсимиле документов, касающихся личности Генриха Герлаха, а также рукописи “Прорыв под Сталинградом”, сделаны в Российском государственном военном архиве в период с февраля 2012-го по июль 2015 года.

Благодарности

Издание оригинальной рукописи Генриха Герлаха никогда не состоялось бы без поддержки и участия целого созвездия замечательных людей. В первую очередь мне хотелось бы поблагодарить Хайке Мюллер-Мориц (Гиссенский университет) за кропотливую работу по расшифровке рукописи, а также доктора Нормана Эхтлера (Гиссенский университет), который отважился пуститься вместе со мной по следам Герлаха в Москву – он был рядом в тот знаменательный день в архиве и, когда глазам нашим предстала рукопись, вместе со мной испытал радость первооткрывателя. Отдельное спасибо Рене Штрину за содействие и поддержку на самых разных стадиях работы и Маркусу Франку из юридической фирмы Gentz & Partner (Берлин) за прояснение всех правовых вопросов. Осуществление проекта в задуманном масштабе было бы невозможно без энергичного участия Александра Забелина (Москва) и Владимира Коротаева (РГВА, Москва).

За помощь словом и делом во время работы над Приложением благодарю доктора Гундулу Энгельхард. А так же профессора доктора Манфреда Гёртемакера (Потсдамский университет), установившего первый контакт с Москвой, и профессора доктора Ханса Марковича (Университет Билефельда), специалиста по вопросам памяти и гипноза.

Выражаю глубокую признательность семье Герлахов: Юлии Герлах за воодушевленность, с которой она тут же восприняла идею проекта, и за первую плодотворную беседу; Доротее Вагнер, дочери Герлаха, за обстоятельный рассказ о том, в каких условиях писался роман, а также Гизеле и Петеру Герлахам.