Несравненное право - Вера Камша

Я с трудом разбирала полустершиеся чернила, хорошо хоть почерк у Эты Идаконской был четким и разборчивым, несмотря на присущие ее времени завитушки. Мне нравилась эта женщина, жившая и любившая еще до Анхеля Светлого, к тому же обладавшая несомненным даром слова. И все равно я не могла понять, как можно доверить свое сердце пергаменту, тем паче зачарованному специальным образом, такой пролежит и тысячу лет, и больше, храня на себе следы боли и радости давным-давно ушедших. Эта была горда, умна, скрытна, и все же она записала историю собственной жизни, озаботившись о том, чтобы с записями ничего не сделалось… Почему? Я прочла рукопись от начала до конца, подумала и принялась читать снова, обращая на сей раз внимание на всяческие мелочи. В конце концов, Эта была прапрапрабабкой Рене, а предавший ее возлюбленный, судя по всему, приходился пращуром не только адмиралу, но и мне…

Я еще раз внимательно прочла про детство в маленьком горном княжестве, приезд Стефана Старого, поездку в Гелань, описание тогдашнего Высокого Замка и пресловутого турнира, на котором Эта встретила Риберто… И тут меня как обухом по голове ударило!

На дочери таянского короля были рубины! Те самые рубины, которые я отдала Ланке и которые считались фамильными драгоценностями тарских господарей! Все сходится! Тарску Стефан Старый отдал в приданое за своей дочерью, возжелавшей Риберто, от них и пошли Годои, я — последняя из рода, начавшегося так мерзко! Но до этого-то моя прародительница была просватана за тогдашнего владыку Эланда, который привез ей в подарок найденные где-то за Запретной чертой красивые красные камни! Камни, которые и моя мать, и я прямо-таки ненавидели, а бедная Марита шарахнулась от них, как от змеи…

Да, я почти не помнила того, что чувствовала полтора года назад в Высоком Замке, но зато события крепко держались в моей голове. Ланка резко изменилась после того, как я отдала ей эти чертовы камни, да и Циала, предавшая Эрасти, с ними не расставалась… Ох, лучше бы Рикаред Идаконский оставил эти рубины там, где нашел…

Ланка с отвращением смотрела на лежащие на замызганном платке драгоценности. Дивные камни казались отвратительными кусками мяса… Женщина не понимала, как она могла ради них пойти на предательства и убийства. А то, что она предательница, Ланка понимала совершенно отчетливо. Из-за красивых камешков принцесса осталась в Замке, сделав ненужной жертву Шани, спуталась с господином Бо, и не ее заслуга, что Рене вырвался из захлопнутой ими ловушки. И это не говоря о замужестве с Годоем и о том, ЧТО с ее ведома сотворили с Маритой и другими! Но и этого было мало, она, верно, обезумела, когда приказала перебить циалианское посольство и вернуть камни.

Все прошло на удивление гладко — эскорт был застигнут врасплох и вырезан до последнего человека. Трупы побросали в старые каменоломни, где их никто и никогда не найдет, а если найдет, то какое к этому отношение имеет жена регента, ах, простите, императора?! Во Фронтере случались дела и похуже. Илана совершенно точно знала, что там пропало шесть тайных отрядов, посланных бледными, да и гонцы из Мунта в Гелань пропадали один через двух, а незадолго до происшествия с циалианцами как сквозь землю провалился хорошо охраняемый обоз с арцийскими пушками, которые предполагалось установить на стенах Гелани.

Не то чтобы на столицу Таяны кто-то посягал, да и покойный король, не жалевший денег на оборону, укрепил город преизрядно. Просто Годой хотел показать, что он, хоть и обретается ныне в Мунте, не забывает и о других своих землях. Как бы то ни было, пушки исчезли вместе с сопровождением… Это и натолкнуло Илану на безумную затею.

Взбешенная до глубины души самоуправством мужа, посмевшим без ее ведома подарить Ордену святой Равноапостольной Циалы ее драгоценности, женщина не колебалась. Рубины она вернет, а циалианки… Что ж, если сестры посягнули на то, что им не принадлежит, тем хуже для них. Возжелай святая оставить камни своим последовательницам, она бы не отсылала их на родину. Если бы не старая Катриона, убедившая ее на время отдать рубины Тиберию! Последнее время принцесса чувствовала себя неплохо, боль и тошнота были забыты, и отказ от чудесных украшений казался суеверной глупостью. Не выстави епископ ларчик в храме, камни можно было бы спрятать, сказав, что они потеряны, а по ночам, когда никто не видит, надевать их перед старым большим зеркалом или просто касаться пальцами…

Илана не могла себе отказать в последнем удовольствии и, прежде чем передать ларец красивой чернобровой женщине в белом покрывале, провела рукой по рубинам. Ее пальцы почувствовали тепло, а в голове прозвучало: «Не отдавай нас. Мы твои. Мы единое целое…» Илана потеряла голову. Два дня она еще как-то боролась с собой, а на третий братья Цокаи поскакали в погоню за увозившими реликвию. Исполнив порученное, братья должны были до поры до времени укрыть добычу в Оленьем Замке, а сами удариться в долгий загул где-нибудь на тарскийской дороге.

Ланка знала, что посланцы вернутся не раньше, чем через месяц, но места себе не находила. Редкая возлюбленная ожидала возвращения своего рыцаря с таким нетерпением, как Анна-Илана свои камни. Она считала дни, простаивая часами на стенах. Иногда чувство утраты превращалось в почти физическую боль, принцессе казалось, что ее руки, шея, голова охвачены огнем. Женщину бросало то в жар, то в холод, руки дрожали, затем на тех местах, которые некогда соприкасались с рубинами, проступили уродливые пятна, словно от чьих-то пальцев. По ночам она проваливалась в какой-то полубред, когда перед глазами вспыхивали алые искры, она тянулась к ним и не могла дотянуться. Или еще хуже — красные камни оказывались глазами отвратительных змей или еще пульсирующими сердцами, вырванными из кошачьих тел. Принцесса в ужасе вскакивала, подносила к глазам опухшие, трясущиеся руки…

Ни настойки старой няньки, ни тинктуры медикусов ей не помогали, да и не могли помочь. И Катриона, и Симон с Шамой первопричиной всего считали беременность. О камнях они не знали и не должны были знать, иначе вина Иланы стала бы слишком явной. Принцесса терпела, с отвращением глотая дурацкие настойки, с каждым днем ей становилось все хуже. Так прошло три кварты. Наконец старая нянька, осенив себя Знаком, на ночь глядя куда-то отправилась с мрачным решительным лицом. Вернулась она на следующий день, и измученная Илана даже не спросила, где же та была.

…В эту ночь принцесса спала как убитая. Ей ничего не снилось, а когда она разлепила ресницы, первое, что почувствовала, был запах шиповника. Женщина и не заметила, что у изголовья поставили кувшин с тремя благоухающими ветками. Вообще-то Илана была к цветам равнодушна, а если и обращала внимание, то на пышные пионы или розы. На эти же цветущие веточки она смотрела так, словно видела подобное впервые в жизни. Илана просидела возле них целый день. Следующая ночь прошла спокойно. Руки больше не дрожали, голова не кружилась, синяки потихонечку сходили, и принцесса пребывала в блаженном состоянии выздоравливающей.