Желание быть городом. Итальянский травелог эпохи Твиттера в шести частях и тридцати пяти городах - Дмитрий Владимирович Бавильский

Мне кажется, все эти скитания обречены на бесплодность. Толпы людей под электрическим светом похожи на рыб. Пучим глаза на витрины и по сторонам, потом уезжаем не солоно хлебавши, может быть, дело действительно в соли?

Какая у Венеции цель? Приезжаю сюда для того, чтобы?.. Можно ли ее сформулировать? Облечь в конкретные слова? Только этим и занимаюсь, в процессе неплохо кормят, развлекают, иногда подливают в стакан. Процесс заменяет результат. Процесс вытесняет результат, оставляя легкую надсаду и сложноустроенную неудовлетворенность. Она накручивает вокруг себя столько падежей и ритуалов, что к кочерыжке досады все никак не протиснешься, не прорвешься.

С другими городами так же. Но с другими городами этот номер проходит, а с Венецией – нет. Она же не такая, как остальные. Тут, например, ноги гудят, но так и не устают, спину потянет-потянет да вдруг перестанет, так как каждый поворот, каждый ракурс – снова с нуля.

И, между прочим, про номера. Хожу-брожу, читаю цифры на фасадах. Нумерация путаная – многие плавали, знают. Пока не опускался меньше трехсотых чисел. Не находил ни ногами, ни глазами зданий с номерами меньше трех-сколько-то-там. Все мечтаю найти венецианский исходник, откуда есть пошла. Не Торчелло, не остров Святой Елены, но там, где жилища имеют самые первые номера от одного до десяти.

Может быть, первопричина и магический центр именно там, возле нуля, и спрятались? День Тинторетто. Закрытие гештальтов

Я же сравнивал все время с тем, как четыре года назад было. Повторил маршрут одного дня, произвольно совсем, решив отправиться в скуолу Сан-Рокко, проведать Тинторетто. Ну а где скуола, там и церковь Сан-Рокко, они же дверь в дверь на задах Фрари. Только немного заплутал в каменных огородах Дорсодуро, намеренно гуляя без навигатора, вот в первую очередь к Сан-Панталону и прибился.

В первый-то раз, четыре года назад, Сан-Панталон был уже после обоих Сан-Рокко и Фрари, но тем не менее оставил сильные ощущения, сумел. Только тогда показалось, что он находится на отшибе, совсем на краю обитаемой земли: еще один мостик перейдешь, и можно начинать растворяться в нигде.

А когда я сегодня пришел к нему от Сан-Тровазо и Сан-Кармине, с другой стороны того самого мостика в никуда, оказалось, что Сан-Панталон прекрасно вписан в кварталы, чуть ли не по соседству с университетом.

Деи Кармини важна не только Лотто и прочими Себастьяно Риччи (венецианские виртуозы – на любителя), но тем, что при ней, как при Сан-Рокко, есть скуола (и тоже дверь в дверь) с целым этажом тьеполовских плафонов.

Поэтому когда в первый раз я нагулялся по скуоле, пронизанной голубыми и жемчужно-розовыми небесами, церковь показалась мне темной и недружественной. Живописи в ней много, в том числе и поверх внешних сторон боковых нефов все картины, картины, картины идут, но то ли на меня здесь кто-то посмотрел тогда неласково, то ли мгла не расступилась, но осталось у меня негативное послевкусие.

А сегодня уж не знаю что, но алтарь и нефы оказались подсвечены, народу нет и сигнальные лампадки сияют вообще непонятно кому.

Ну я-то свое дело знаю, посмотрел Лотто, посмотрел еще одного непроницаемого Веронезе и пошел дальше, а дверь в тот визит четырехлетней давности словно бы и закрылась.

Я тогда еще подумал, что внутрь какой-то истории попал, причем не чужой, а своей собственной, но точно во сне, поданной так, что я хоть и участвую в ее развитии, но смотрю на нее со стороны. Как если все давным-давно закончилось.

Оно ведь так и есть – в нынешнюю Венецию я не привез никакой особенной сверхзадачи, мне некуда больше спешить.

Даже в крохотном Сансеполькро или в Баньо-Виньони цели были, а в роскошной, как корона империи, Венеции ничего такого даже близко – но лишь то, что, перезрелым плодом, само в руку упадет. Скажем, биеннале.

По Центральной Италии кочевал в ином, что ли, агрегатном состоянии, а здесь, значит, включил заднюю скорость. Точно после Мантуи успел выйти на пенсию и перещелкнуть сознание. Дописываю эпилог. Вот что значит возвращаться, а не искать новое.

В Сан-Панталоне кто-то подсветил иллюзионный потолок Фумиани до меня, и когда я зашел, он светился жидким своим золотом, святые улетали в разверстую, но при этом архитектурно обустроенную пропасть, считающуюся одним из главных символов мирового барокко.

Целая немецкая делегация ходила от капеллы к капелле и подсвечивала то одного Веронезе, понимаешь, то другого.

И я вновь обратил внимание, как ничего не поменялось (а что, собственно говоря, могло здесь за четыре года поменяться?), но, с другой стороны, впечатления памяти вновь не совпали с реальной картинкой.

Плафон Фумиани был не цветным, но золотисто-прожаренным до спелой корочки. Иллюзия, ради которой художник убился с мостков, выглядела плоской, а не центростремительной, как в моей голове.

Движенье ветра и крыл, разумеется, было, накрыло, но совсем не так, как я помнил.

Сан-Панталоне – церковь периферийная и поэтому дружественная, в смысле friendly. Ее находит лишь тот, кто знает, оттого и не до блезиру, а вот с Сан-Рокко у меня связаны самые сильные переживания из-за сторожа, который ни минуты не сидел на одном месте, но гонял туристов с камерами, как заведенный.

После скуолы, где Тинторетто на двух этажах выложился по полной (кстати, важный лайфхак: помимо Галереи Академии, именно в этой скуоле между вторым и третьим этажами есть часовенка, в которой хранятся два безусловных Джорджоне, может быть, самого редкого художника в мире), помню, церковь Сан-Рокко предстала мне в искаженном свете.

С одной стороны, на нее распространился восторг от вихрей в скуоле, но, с другой – впечатление от громадных картин Тинторетто было столь велико, что я отработал одноименную церковь на автозаводе.

Именно отработал, а не посетил или тем более прочувствовал.

Картин не запомнил, но только вояку с фотографами – особенно ретивого смотрителя, о котором чуть ниже.

Интересно, конечно, что останется в голове (совершенно непредсказуемый процесс) от этой экспедиции, тем более что в церкви Сан-Рокко (как, кстати, и в главном зале скуолы Сан-Рокко) сменили подсветку, обслуживающий персонал и политику по отношению к посетителям. Фотографировать теперь можно почти везде, и это важнейшее изменение, знаменующее не столько прошедшую пятилетку, сколько новый цивилизационный рубеж – дальнейшую либерализацию жизни в городе и в мире, который этот город обобщает.

Чем ярче свет, тем наглее интернациональные партизаны. Штука в том, что в этот раз вообще никто и не думал прятаться, напуганные европейцы и