Желание быть городом. Итальянский травелог эпохи Твиттера в шести частях и тридцати пяти городах - Дмитрий Владимирович Бавильский

бесятся детки в плащах, размахивая космическими бластерами. С ночной прогулки по этим местам в канун Ночи Всех Святых как раз начинается моя венецианская книжка «Музей воды» с дневником 2014 года. Город немного изменился, конечно, но порой кажется, что, если не бояться свалиться в канал (телефон оставляем в номерах), можно ходить здесь с завязанными глазами.

Венецианские поездки лишь в бытовых деталях и штрихах разные, хотя биеннале и кажется вечным праздником: скульптуры на набережных меняются, а местоположение азербайджанского павильона нет. Турецкое подворье открыли с роскошной смотровой вышкой, а еще – прямой проход к Санта-Мария-делла-Салюте, который раньше был закрыт и приходилось идти огородами.

Хотя, скорее всего, это я в основном меняюсь. Становлюсь пристрастнее. Луна прочерчивает по лагуне серебряные дорожки.

С Венецией ждешь уже не встречи, но свидания; кажется, она так же знакома, как дорога на работу и обратно. Как дальняя, близкая родственница, похожая на Мэри Поппинс.

Это сравнение я хотел, правда, использовать в описании другого города, но не могу противиться Хэллоуину: детей с разрисованными лицами в дурацких конусах на голове сегодня особенно много.

Венеция втягивает в себя, как правильный омут, с каждым разом все глубже и глубже. Причем втягивает не в толщу себя, но внутрь моей собственной воспринималки, становясь контурами и границами то ли восприятия, то ли самой памяти. Венеция не город, но состояние. Причем не только внешней материи, но и внутренней оболочки паломника. Не знаю, как объяснить точнее – блуждаешь до Дорсодуро, как по собственному прокуренному ливеру: ощущение, на котором и базируется наглость присвоения чужого города, возникающая у каждого, кто пробыл в Венеции хотя бы пару часов. Наглость, разумеется, но какая-то неизбежная даже. Хэллоуин в Венеции

Вот и на этот раз школьники колбасились на венецианский Хэллоуин практически до полуночи: постоянно в разных тупиках севера я сталкивался со скелетами, говорящими тыквами и многочисленными Гарри Поттерами, ведьмами, упырями, трогательными зомбешечками детсадовского возраста.

После полуночи наряжаться начали взрослые. Пришел наш черед. Наскучавшись, я пошел по Венеции еще и после ужина, когда совсем стемнело и народ начал рассасываться, так как самая прекрасная она – безлюдная, когда шаги гулко отзываются каменными судорогами в коридорах. Все сидят по домам за толстыми средневековыми стенами, а здания кажутся вымершими, но утробные звуки просачиваются сквозь запертые решетки и двери. Уличные проходы наполняются голосами и шумом телетрансляций, точно старые дома разговаривают друг с другом.

По площади Сан-Марко и вокруг (именно здесь больше всего шумных баров, возле которых выстраиваются толпы беснующихся по пустякам) ходят счастливые люди. Много счастливых людей. Все сложности и невзгоды выносятся за скобки, остается только сам факт общепризнанного маркера счастья, сохраненного на всю жизнь. Забыть эти прогулки невозможно, и когда в ФБ очередной дурацкий тест задаст вопрос: «Когда ты был счастлив?» то, кажется, первой всплывет подводная лодка венецианской подсказки.

Мы наполнены стереотипами, как рыба влагой, поэтому что такое прогулки при ясной луне, пускающей блинчики по лагуне?

Романтика, кратковременность бытия, соленое одиночество, неприкаянность, если один; крохи со стола чужого праздника.

На очередном кампо снова не протолкнуться от пирующих, безносочных, татуированных тинейджеров. Здесь их больше, чем старшаков, и все что-то потягивают за столиками на улице, пританцовывают под едкую музыку, сами шумят, как музыка, или же целеустремленно идут куда-то, перескакивая через мостки и далее каблуками, цок-цок-цок, по мостовым.

Да-да, звуки в Венеции отдельно отчетливы из-за того, что нет машин и даже велосипедов. И если слышишь нарастающий колесный скрежет, то это, скорее всего, очередные туристы везут чемоданы на колесиках в сторону остановки вапоретто.

Никакой аутентичности более нет, остались одни скорлупки, сгнившие изнутри, да привычные ландшафтные очертания, но и это дорогого (в буквальном смысле) стоит.

Из-за толп праздношатающихся туристов, в массовку к которым вкрапляются работники сферы обслуживания, что отработали смены на гудящих от усталости ногах и теперь возвращаются в дешевые каморки, закрадывается ложное ощущение, что Венеция, как проходной двор, никому не принадлежит, что все здесь – лишь ветер да развлечения. Тотальная обжираловка и аттракцион с каналами в духе «все включено» и «все на продажу». Даже странно, что Сан-Микеле до сих пор не подсвечивают иллюминацией. Выходишь на северный край Фундаменте Нуова (кажется, сегодня я снова видел мемориальную доску, отмечающую здесь присутствие Данте) и упираешься взглядом в темный остров мертвых, никак не участвующий во всеобщем празднике. Темнеет угрюмой полоской, точно провал в никуда, а как бы мог оживить пейзаж всяческими электрическими шутихами!

Целеустремленные толпы, снующие по Мерчерии и прочему центру туда-сюда, откуда они берутся и какая у них цель? Что заставляет нас, точно собачек, знающих свою травку, нестись куда-то с осмысленным выражением на лице, превращающимся в маску сосредоточенности при тусклом свете средневековых витрин? Точно все – местные, неизбывные, всегда тут были и будут.

Никогда не узнаю. Ни за что не пойму. Тайна сия велика есть.

Я-то в Венецию приезжаю как раз для того, чтобы как можно отчетливее почувствовать себя чужим сразу всем. Ну и длиннопалого Тинторетто посмотреть с Тьеполо и Тицианом. Хотя они ведь, кажется, в основном про то же самое. Особенно Тинторетто.

Я не был в Венеции на Рождество, но кажется, что Хэллоуин и есть венецианский Новый год, настолько тусовки нечисти совпадают с гением западающего места. Хочется тоже надеть черный плащ с кровавым подбоем, вымазать веки чернилами и начать ходить отвязной походкой, как на шарнирах. Чтоб и от меня шарахались тоже. Как от чумного.

Сталкиваясь с очередным ряженым (травой пропахшим неимоверно), не успеваешь испугаться – местная толпа не агрессивна, ни вместе, ни поврозь, изначально атомирована, гуляй до утра, ничего не бойся. Даже крыс. Например, успел заплутать сегодня за полночь, никак не мог найти дома, ходил кругами, постоянно попадая к Сан-Марко, – после того, как сходил навестить погребенного в этом соборе героя Рисорджименто Даниэле Манин – не путать с последним венецианским дожем Людовико (на кованую решетку его захоронения прикручена табличка: «Это не место для пикника, уважайте Венецию, пожалуйста»), но даже в самых глухих северных местах (я живу между Фундамента Нуова и Сан-Дзаниполо), где в узкой кишке и двоим не разойтись, чувствовал себя как смелый-смелый заяц в чистом поле.

Вот что важно: вся экосистема взаимоотношений города и людей, туристов и местных держится практически на честном слове. Венеция – один огромный Airbnb, главная идея которого состоит в том, что хороших людей больше, чем плохих.  И даже косвенная причастность к этому феномену делает дополнительно счастливым и