Ева Луна. Истории Евы Луны - Исабель Альенде

в воображаемом объятии. Девочка приближала к зеркалу лицо, широко раскрыв глаза и пытаясь увидеть себя глазами Берналя. Она целовала холодное отражение своих губ, и оно обжигало ее, как губы любимого мужчины. Она прижималась к зеркалу грудью, и крошечные вишни ее сосков твердели, причиняя тупую боль, что пронизывала все тело и укоренялась точно между ног. Елена вызывала эту боль еще и еще. Она доставала из шкафа рубашку и сапоги Берналя и надевала все это на себя. Стараясь не шуметь, она делала несколько осторожных шагов в мужских сапогах. В таком облачении она рылась в ящиках стола, причесывалась его расческой, брала в рот его зубную щетку, облизывала крем для бритья, ласкала его грязное белье. Сама не зная зачем, она снимала с себя рубашку, сапоги и свою ночную сорочку и нагишом ложилась в кровать постояльца, жадно втягивая ноздрями его запах, кутаясь в простыни, хранившие его тепло. Она ощупывала свое тело, начиная с головы, прозрачных ушных раковин, глазных впадин и полости рта, и дальше вниз, по костям, по складкам кожи и изгибам тощей фигурки, которая и была Еленой. Она мечтала стать огромной, тяжелой и упругой, как самка кита. Девочке представлялось, что ее тело постепенно наполняется вязкой жидкостью, сладкой как мед, надувается и превращается в огромную куклу, занимающую своим упругим телом всю кровать, всю комнату и весь дом. Иногда, обессилев, она на несколько минут засыпала.

Однажды субботним утром Елена увидела через окно, как Берналь со спины приближается к матери, склонившейся над корытом с бельем. Мужчина положил руку ей на талию, но мать не шевельнулась, словно эта тяжелая рука была частью ее тела. Девочка отметила и этот собственнический жест Берналя, и готовность матери ему принадлежать. Между ними угадывалась близость; их объединяла общая тайна. Волна жара окатила Елену, покрыла все тело потом с головы до ног. У нее перехватило дыхание, сердце забилось между ребрами, как испуганная птица, руки и ноги зачесались, и казалось, что из пальцев вот-вот брызнет кровь. С того дня Елена стала шпионить за матерью.

Постепенно перед ней сложилась очевидная картина: сначала только взгляды, потом слишком долгое прощание, улыбка сообщников, подозрение, что их колени соприкасаются под столом и что они ищут повода остаться наедине. Однажды ночью, возвращаясь из комнаты Берналя после выполнения своих любовных ритуалов, Елена услышала, как у матери в комнате смыли воду в унитазе, и поняла, что все это время, пока она думала, что Берналь зарабатывает на жизнь пением в ночном баре, мужчина был тут, по другую сторону коридора. Пока она целовала его воображаемое лицо в зеркале и ловила его след в простынях, Берналь проводил время в объятиях ее матери. Ловко и бесшумно открыв дверь в мамину спальню, девочка увидела любовников. Сквозь абажур с кистями люстра бросала теплый свет на кровать. Мать превратилась в крупную розовотелую стонущую самку, напоминавшую актинию – сплошные щупальца и присоски: рот, руки, ноги, отверстия… Она извивалась вокруг Берналя, будто не в силах оторваться от его тела, показавшегося девочке твердым, неуклюжим, судорожно двигающимся обрубком дерева. До той минуты Елена никогда не видела обнаженных мужчин, и ее потрясло фундаментальное отличие мужского тела от женского. Мужское естество показалось ей брутальным; она не сразу смогла побороть ужас и заставить себя смотреть дальше. Тем не менее увиденная сцена вскоре ее захватила, и она продолжала смотреть. Девочка подглядела у матери жесты и прикосновения, с помощью которых та отвоевала Берналя у дочери. Эти жесты были сильнее всех девичьих мечтаний, любовных томлений и молитв, они были красноречивее всех немых призывов Елены и всех ее магических обрядов. Елена поняла, что подсмотренные ею ласки, подслушанный страстный шепот и есть ключи к тайне. И если у нее получится овладеть этим искусством, Хуан Хосе Берналь будет спать вместе с ней в гамаке, который она вешала каждую ночь в гардеробной.

Следующие несколько дней Елена провела как в бреду. Окружающий мир совсем перестал интересовать ее, включая Берналя, который переместился в самый дальний уголок ее сознания. Девочка перенеслась в воображаемый мир, целиком вытеснивший повседневную рутину. Она продолжала по привычке выполнять свои обязанности, но душа ее витала в другом измерении. Заметив, что дочь вообще ничего не ест, мать приписала это наступлению переходного возраста, хотя Елена явно не достигла пубертата. Мать наконец нашла время уединиться с Еленой на кухне и поведать дочери о «счастье» родиться женщиной. Разглагольствования о библейском проклятии и менструальных кровотечениях девочка выслушала молча, в полной уверенности, что с ней это никогда не случится.

В среду Елена впервые за неделю проголодалась. Вооружившись консервным ножом и ложкой, девочка заглянула в кладовку и слопала там три банки гороха, а потом сняла красную восковую оболочку с головы голландского сыра и съела его целиком, как яблоко. После этого ей пришлось пулей выбежать во двор, где ее, согнувшуюся пополам, вырвало зеленоватой жижей прямо на кусты герани. Боль в желудке и горечь во рту вернули девочку к реальности. В эту ночь она спала спокойно, свернувшись клубочком в гамаке и посасывая палец, как в детстве. В четверг она проснулась бодрой, помогла матери сварить кофе для постояльцев, потом они вдвоем позавтракали на кухне, и девочка ушла в школу. Однако там она сразу стала жаловаться на сильные спазмы в животе и со страдальческим лицом так часто отпрашивалась в туалет, что учительница отпустила ее домой еще до полудня.

Елена долго кружила по району, избегая главных улиц, и подошла к дому со стороны задней стены сада, выходившей на обрыв. Ей удалось вскарабкаться на стену и спрыгнуть во двор – оказалось не так трудно, как она думала. Девочка прикинула, что в этот час мать еще на рынке и, поскольку сегодня рыбный день, вернется она не скоро. Дома оставались только Хуан Хосе Берналь и сеньорита София, которая уже неделю не ходила на работу из-за разыгравшегося артрита.

Елена спрятала учебники и ботинки под какими-то одеялами и прошмыгнула в дом. Прижимаясь к стенке и стараясь не дышать, она поднялась по лестнице. Услышав громкое радио из комнаты сеньориты Софии, она успокоилась. Дверь в комнату Берналя открылась легко. Внутри было темно, и после залитой солнцем улицы девочка сначала ничего не увидела. Но она ориентировалась по памяти, знала, где стоит мебель, помнила, где скрипят половицы и сколько шагов между дверью и кроватью. На всякий случай Елена дождалась, пока глаза привыкнут к полутьме и во мраке проступят контуры мебели. Вскоре она разглядела мужчину