Ночная смена - Dok

— Получается так, барышня — начинает Николаич — что меня много кто поучал в жизни. С удивительным, к слову, апломбом. Как вы сейчас.

Потом как на грех оказывалось, что те, кто с пеной у рта поучал меня патриотизму и любви к Родине — стали в одночасье предателями, готовыми даже не за грин-карту, а за грины продать эту Родину в любом виде.

Те, кто взахлеб поучали любви к Партии — потом громко гордились тем, какими плохими коммунистами они всегда были и как ловко они вредили где можно и нельзя.

Те, кто поучал меня героизму — оказались трусами, и выяснялось, что все их заслуги и награды — наглое мошенничество и ложь.

Те, кто нагло поучал меня интернационализму — в момент оказались ярыми нацистами, страстно ненавидевшими на протяжении столетий омерзительных русских оккупантов.

Наоборот — те, кто не лез ко мне с поучениями, оказывались и патриотами и героями. Как тихая соседка по квартире — оказалась медсестрой — с орденом Красного знамени за спасение С ОРУЖИЕМ нескольких десятков наших раненых…

С поля БОЯ, что характерно.

Поэтому не надо меня поучать. Чем громче поучения — тем меньше я верю поучающему.

— Это он ей дал фитиля под копчик! — одобрительно замечает братец.

— Но вы не ответили про девушку! — топорщится еще писюлька.

— Отвечаю. Вы очевидно действительно журналистка, потому как все переврали.

— Выбирайте выражения! Что это я переврала?

— Все. Во — первых салон «Хонды». Во-вторых — не девушка, а любовница риального патсана. В-третьих, беженцам было приказано находится в безопасности — в колонне, но парочке отмороженных зачесалось забрать деньги из «Макдональдса» и «Хонды». В-четвертых, при опасности указанная вами псевдодевушка кинулась не в нашу сторону, а в совершенно противоположную, где и потерялась. Заниматься прочесыванием целого района силами четырех человек без защиты — при том, что у нас была внятная задача и еще другие беженцы — не вижу никакого резона.

К слову — сколько человек спасли лично Вы, барышня?

— Это не входит в мои обязанности! — гордо поджимает хвост журналюшка.

— Ну, так и не лезьте, куда не просят, и в чем не разбираетесь — заканчивает пикировку Старшой.

Перекусить и впрямь приятно. Тем более — и бутерброды свежие и пирожки.

Братец в двух словах сообщает о том, как они прибыли и как его тут же отправили ассистировать, наложив несколько швов на башку.

— Ты что-то веселый и бойкий — подозрительно посматриваю на него.

— Э, чутелька выпили. Граммов сто. Если б не твое усердие — так и спать бы завалился. А ты вон еще кучу страждующих притарабанил.

— Хочешь сказать, что оперировать придется на ночь глядя?

— Очень возможно, если у кого-то из твоих ургентное состояние. Тут все строго поставлено — не забалуешь! Так что если кого на стол — то премедикация — и поскакали.

— Да я как-то замудохался, честно говоря…

— Ага. Сидел себе, величался. Дивья-то по КАД проехать. Вот тут — да, потно было.

— Миха и второй раненый? С рукой?

— Нет, с ними-то без заморок обошлось, меня и не напрягали. А потом покатилось — тут морф группу зачистки раскатал, да из Петропавловки приволокли — с политравмой, да детей — чихнуть некогда было.

— А что там в Крепости произошло?

— Без понятия. Заваруха была знатная, это ясно, но в деталях не силен. А что у тебя интересного попалось?

Рассказываю о встреченном странном мертвяке у места крушения самолета.

Братец свысока смотрит и лекторским голосом снисходит:

— Давно такого не видел.

— Что это?

— «Селедка». При сильном взрыве сносит ударной волной все, что к позвоночнику прикреплялось — кроме черепа. Череп приделан прочно. А остальное — нет. Вот селедку чистил когда?

— Чистил. И все так просто?

— Организовать сильный взрыв — это не так, чтоб просто. Меня другое удивляет.

— Что ноги уцелели?

— Нет. Это-то как раз понятно. Где прошла взрывная волна — там все и снесло, ноги значит были в укрытии. То, что вся эта кострукция стояла.

— И? Я уже сегодня видел каталепсичный труп.

— Сравнил жопу с пальцем. Ты сам подумай — самолет хряпается о землю, взрывается и еще и горит впридачу. И ты думаешь, что огрызки мягкого, еще гибкого трупа так вот на ножки и встанут? Чушь!

— Намекаешь, что это такой обращенный — сам встал?

— Вот-вот, ты уловил. И мне непонятно, как там мозг уцелел, под волной-то и непонятно, как встал. Надо было бы вам его проверить — то ли действительно каталепсия да еще так удачно взрывом поставленная, либо действительно зомби.

— Ну, могли и поставить посмертно — по КАД — много все же народу еще таскается.

— Ага, щщаззз. И ступни поставили перпендикулярно и центр тяжести разместили где надо… Ню-ню…

— Интересно — это как бы такой зомби смог бы отожраться? В морфа?

— А черт его знает… Думаю, не самый актуальный вопрос нынче.

— Пожалуй. Слушай, а политравма какая была?

— Огнестрел, сочетанный с механическими повреждениями и ожоги…

— Ожоги-то откуда?

— Нашлись умники с бутылками… Огнеметчики недоделанные… Весело было у вас в Зоопарке, чего там… И здесь тоже весело было, когда все это обрабатывали. Думаю, сейчас опять продолжим. Санобработку уже сделали по времени судя, сортировку провели — а раз так, то несколько человек под премедикацию идут и на стол… Во, что я говорил — хирург с сортировки пришел.

И действительно — без особой суеты, но часть персонала покидает общество. Крепкая тетка, немного по силуэту похожая на самоходную артиллерийскую установку «Зверобой» подкатывается к нам.

— Эльвира Семеновна, продолжаем? — достаточно панибратски обращается к ней братец.

— Конечно. — она смотрит на меня — Вы можете провести первичную хирургическую обработку раны?

— Смотря какой… — осторожно отвечаю.

— Значит, справитесь — безапелляционно заявляет тетка и, повернувшись к нам спиной, идет прочь. Оборачивается: «Вы что, особого приглашения ждете?»

Судя по всему особого приглашения не будет. Придется обходиться уже сделанным…

Судорожно вспоминаю, что входит в понятие «ПХО»… Расширение раны, очистка ее от нежизнеспособных тканей, от попавшей в рану грязи и кусков одежды, дренирование после обработки… Черт, я это ж делал еще в Казахстане, но там-то это фантики были — и прикрытие имелось, случись что. Мордой в грязь тут падать неохота…

Поэтому пока мою руки под придирчивым взглядом пожилой медсестры, старательно работая щеткой и мыля как положено — ладонную часть, тыльную, каждый палец и между ними и все это так — от кончиков пальцев к локтю и первой левую руку и при купании рук в вроде бы первомуре, судя по запаху, судорожно вспоминаю курс хирургии. Замечаю в тазике пуговицу от халата. Делаю замечание сестре, в ответ — удивленный взгляд.