Рыцари Белой мечты (Трилогия) - Николай Андреев

Вяземский поймал на себе взгляд Кирилла — и отвёл глаза в сторону. До чего же волнуется…Да…Может, отпуск ему дать после? Да, непременно!

"И самому бы не мешало!" — подумал регент. Он устал, слишком устал…

***

— Всё! — выдохнула толпа, напрягшись.

Противники заняли позиции. Кто-то из офицеров вызвался бросить платок — сигнал к началу дуэли.

— Господин Спиридович, стреляйте первым! — воскликнул Гучков.

— Нет, Александр Иванович, благодарю! Первый выстрел — за Вами!

— Что ж, благодарю!

— Всегда рад!

Господа противники решили напоследок обменяться любезностями.

***

Вяземский ждал удобного момента исполнить замысел Гучкова. Выстрел должен был раздаться и убить проклятого тирана. Но князь медлил, идея этого убийства в сознании его становилась всё менее и менее привлекательной. Да и не так уж был плох тиран, который привёл Россию к победе…

Кирилл начал речь, давным-давно им заготовленную. Собственно говоря, из-за неё одной и затевался весь этот парад. Что ж, пора. Побольше воздуха в грудь…Только бы успеть…Только бы в назначенное время звонари выполнили его просьбу…

— Ну вот и кончилась Великая война. Что ждёт нас дальше? Будущее туманно и непонятно. В Европе бушуют революции и восстания, идёт перекройка мировой карты. Целые народы подхвачены этой бурей. Но Россия должна выстоять. Монархист или социалист, консерватор или либерал — не важно, кто. России нужны не сотни группок и партий — России нужен единый народ. Мы призываем вас к единству, единству, которое сделает наш народ непобедимым. Дружно встанем, чтобы сделать нашу страну лучше в мире, сильнейшей в мире, богатейшей дарованиями и талантами. Мы должны дать каждому работу и достойную жизнь. Но это будет нелегко. Пройдут годы великих трудов, может, целые века. Сейчас мы должны сделать первый шаг навстречу будущему, будущему, в котором наш народ будет един и непобедим. Император Алексей надеется на вас, русские люди. Вы готовы идти под русским знаменем навстречу опасностям и трудностям, ради России, ради того, чтоб больше не было войн и голода? Будем драться за Великую, Единую и Неделимую Россию! Встанем вместе — станем непобедимы!

И тут раздался колокольный звон, чуть раньше, чем планировалось, но…

Все колокола Петрограда зазвонили разом, и воздух наполнился малиновым перезвоном. Он звал людей вперёд, на великие свершения — и никто не мог противиться этому зову…

Голос Кирилла дрогнул…Вяземский просто не смог выстрелить, иначе бы почувствовал себя последней подколодной змеёй. Князь тоже не смог не прислушаться к словам регента, не замечтаться о грядущей России…

***

Люди выдохнули все. Разом, не сговариваясь, когда Гучков, цепляясь уже немеющими руками за окровавленное горло, повалился наземь…

Спиридович, довольно хмыкнув, наконец почувствовал, что ранен, а может, уже и умирает, и закрыл глаза. Он привалился к пеньку. Больше в этой жизни его ничто не волновало…

***

Звонили колокола, зовя на новую, невиданную доселе войну за Россию. Все чувствовал: начиналась новая эпоха — и никто не знал, что она принесёт…

Эпилог, или Я — служу!

…Догоняют, настигают, наседают,

Не дают нам отдыхать враги,

И метель серебряно-седая

Засыпает нас среди тайги…

Брали станции набегом:

Час в тепле, а через час — поход.

Жгучий спирт мы разводили снегом,

Чтобы чокнуться на Новый год…

Молча склоняю голову и перед его могилою.

Настанет день, когда дети наши, мысленно созерцая позор и ужас наших дней, многое простят России за то, что всё же не один Каин владычествовал во мраке этих дней, что и Авель был среди сынов её.

Настанет день, когда золотыми письменами на вечную славу и память будет начертано Его имя в летописи Русской земли.

Первый роман цикла начинался историей о Колчаке — значит, последнему роману суждено завершиться тем же…

Вчера умер Каппель. Мог ли я ещё неделю назад поверить, скажи кто нечто подобное?

Вчера умер Каппель. Даже в предсмертном бреду — он оставался истинным командиром: "Фланги…Фланги закруглите…Не растягивайте фронт…На соединение с армией Войцеховского…На соединение" — шептал Владимир Оскарович, не давая Смерти забрать его.

Вчера умер Каппель. Вы думаете — это конец? Вы скажете: "Оглянись назад, посмотри, здесь же на одного здорового бойца — трое, четверо обмороженных или больных тифом! Проиграли! Всё потеряно!". Вы ошибаетесь: мы дойдём до Иркутска, мы сможем, несмотря ни на что, назло врагам и "друзьям"-злопыхателям, мы сунем кукиш под нос союзничкам-чехам. Мы сможем! Мы всё сможем! Которую неделю мы идём по старому Сибирскому тракту, на восток, к солнцу — и Адмиралу. Быть может, когда-нибудь поэты, а вслед за ними и историки воспоют наш поход. Да, должно быть, получится красиво, нечто вроде: "Снег громко хрустел под ногами. Он протестовал против того, что какой-то человек топтал его безупречные кристаллики. Хруст был воем снега, плачем по уничтоженному великолепию". Да, поэтам легко рассуждать о красоте сибирских просторов, сидя в тёплом уютном кресле и марая бумагу. Никто ведь и "певца истории" не осудит, что наполнил страницы магистерской диссертации пафосом и дифирамбами выдержке каппелевцев. Но — пусть сперва они, поэты и летописцы пройдут через тайгу нашим путём. Пусть они выдержат метели и морозы, пусть за шанс часок побыть в тепле, у огня, выдержат очередной (какой уже — десятый?сотый?тысячный?) бой с партизанами. Пусть сперва эти краснобаи хлебнут спирта, разведённого таёжным снегом, пусть полежат в телеге рядом с умирающим тифозным больным. Вы думаете — откажутся? О, нет, согласятся, но сошлются на дела, на иную историческую ситуацию, на то, что "прежде и люди крепче были, и морозы слабей". Вздор: люди всё те же…И трусы есть, и храбрецы. А есть — рыцари…

Вчера умер Каппель. Ради чего он отдал свою жизнь, спрашиваете? Ради чего…Глупые, не ради чего, а ради — кого. Наш Адмирал — эти два слова придавали нам сил, двигали вперёд. Когда начинало казаться: "Всё, отвоевался" — воспоминание о нашей цели помогало мне собраться с духом, и словно крылья вырастали на моей спине. То-то, наверное, на спине шинель у меня вся в дырах: крылья проделали.

Вчера умер Каппель — но Адмирал был всё ещё жив. Ради него все мы шли вперёд, на бой. Пускай мы проиграли войну, пускай Самара, Казань и Омск потеряны для нас — но Адмирал должен жить. Если оставим его — я не смогу в глаза смотреть близким, друзьям и потомкам. "Как посмели бросить Адмирала?" — этого вопроса мне не вынести. Нет, лучше остаться в этих снегах подыхать, к партизанам угодить, нежели отдать себя на растерзание совести.

Вчера умер Каппель — он умер ради Адмирала. Мы запомним этот завет. Мы дойдём до Иркутстка, чего бы нам это ни стоило. Многие уже оплатили полной мерой за спасение Адмирала. Мой, друзья-однополчане Казимир Сташевский Мишин Гриша, Задувалов Олежек, Александровский Михаил, Лабунцов Сашка, Бутенко Харитон и многие, многие другие, сложившие головы свои в этом походе. Их лица встают в моей памяти: серьёзные и шкодливые, молодые и старые, грустные и радостные. В голове не укладывается, что их уже нет среди живых, что тайга и партизаны отняли их…

Но вот — снова бой. Где-то там, впереди, у деревни окопались красные, крови никак не избежать. Уж нету сил обходить посёлок, предстоит атаковать в лоб. Осталось только подсчитать патроны, хватит…На сколько же хватит? На бой? Два? Три? Четыре, и то — край. Главное, чтоб штык не подвёл. Молодец был Суворов, знал, чем и как нужно воевать. Пуля — дура, да и маловато дур этих в запасе-то.

В атаку шли молча, словно поминая погибших. Нас встретили хлипким винтовочным залпом да пулемётной трелью, задевших одного-двух воткинцев да кого-то из сибирской дивизии. Я прошёл возле их трупов, даже не остановившись, не бросив прощальный взгляд: за годы войны нагляделся, очерствел, попривык. Увидел мелькнувшего среди домов партизана — выстрелил. Ухмыльнулся: попал, кажется. Надо же, начал радоваться чужим смертям. Сперва — врагов, а вскоре буду рукоплескать гибели своих. Скоро, очень скоро. Проклятый поход, выпивший душу из всех нас. Но да ничего, вон там, за косогорами — Адмирал. Дойдём! Обязательно — дойдём! Во что бы то ни стало!

Ну вот, всё как обычно: несколько выстрелов, разбежавшийся "гарнизон" — и несколько часов спокойствия и тепла. А после — всё сызнова…

***