Лучшее за год 2006: Научная фантастика, космический боевик, киберпанк - Гарднер Дозуа

Закончили они к восьми часам вечера по местному времени. Можно было улететь ночным рейсом, но Паасикиви убедила их провести ночь в этом городе. Ренц чувствовал на себе взгляд Маркеса, пока Паасикиви и Торн меняли билеты. Ренц хотел остановить их, сказать, что ему надо домой, к жене. Но он не сделал этого, и Маркес не стал обращать внимания. Когда отключилась экспертная группа, Ренц разместил окошки своего отряда в четырех углах зрительного поля. Часом позже они рассеялись по острову.

Маркес отправился к Центральному парку, и в его окошке открывалась перспектива на три огромных дерева, чья листва казалась черной в сумраке. Паасикиви сидела в кафетерии напротив пятиэтажного книжного магазина, любуясь огнями города, как и большинство посетителей кафе. Торн расположился в придорожном ресторанчике. Сам Ренц спустился в подземку и отправился в Сохо, где, по мнению Пауля, ему должно было понравиться. А Пауль отправился ранним парижским утром к круглосуточному кафе, просто чтобы поддержать остальных.

— Всегда хотел погулять по Центральному парку, — сказал Маркес. — Как думаешь, там достаточно спокойно?

— Подожди до утра, — ответил Пауль, — Ночью слишком опасно.

Ренц услышал долгий вздох Маркеса, представил себе, как тот прячет руки в карманы, чтобы скрыть свое разочарование, и неожиданно обнаружил, что сделал то же самое. На платформу метро вырвался ветерок от приближающегося поезда и начал трепать ткань брюк Ренца.

— Ненавижу подобные деньки, — сказал Торн, разрезая стейк.

В этом окошке Ренц увидел, как вокруг ножа проступает сок, и представил себе запах жареного мяса.

— Однако ночи их искупают, — добавил Торн.

Маркес развернулся и куда-то пошел. Люди, которые брели по улицам мимо него, с тем же успехом могли встретиться в любом другом месте. Паасикиви отодвинула кофейную чашку и посмотрела в сторону книжного магазина. В Париже молодая официантка с неестественно рыжими волосами принесла Паулю яйца по-бенедиктински и налила ему чашку кофе. Торн поднес ко рту кусок мяса. Поезд подъехал к платформе, с шипением открыв двери и принеся с собой запах озона.

— Все, чего я на самом деле хочу… — начал было Ренц, но смолк посередине фразы.

Из уборной кафе в Париже вышла девочка, и сделала она это в тот же миг, когда Ренц увидел ее в противоположном конце своего вагона. Паасикиви заметила ее у музыкального отдела, выглядывающей из-за плеча мужчины, который нес ее на руках и вполне мог оказаться ее отцом. Торн, выглянув в окно ресторанчика, увидел ее на улице. Маркес обнаружил, что она глазеет на него с заднего сиденья такси.

Со всех четырех окошек и во плоти прямо перед Ренцем была одна и та же девочка (или несколько слишком похожих), смотревшая на него. Светлая кожа, темные глаза и волосы до плеч, закрывающие шею. Самара Хамзе. Мертвая девочка. «Пустышка».

Как одна, все пять девочек подняли руку и помахали. Горло Ренца стиснул страх.

— Ну, что ж, это странно, — произнес обманчиво спокойный голос Торна.

— Всем назад! — крикнула Паасикиви. — Убирайтесь оттуда!

— Я в едущем поезде, — ответил Ренц.

— Тогда беги в другой вагон!

Все члены группы пришли в движение. Они уходили бесшумно, быстро и как можно дальше от «посетителей», туда, где, как они надеялись, окажутся в безопасности. Ренц услышал, как Паасикиви включила внешний линк, поднимая тревогу. Ренц направился к двери, но остановился и обернулся, опять взглянув на девочку. Он увидел различия. У этой было более длинное лицо, а разрез глаз скорее азиатский, нежели ближневосточный. Сидевшая рядом с ней женщина — мать девочки, предположил он, — встретила его взгляд и притянула ребенка поближе к себе.

— Ренц! — выкрикнула Паасикиви, и он понял, что она это делает уже не в первый раз.

— Прости. Я здесь. Что у тебя?

— Транспортная полиция ждет тебя на следующей станции. Мы эвакуируем поезд, но, прежде чем это произойдет, мне бы хотелось, чтобы ты выбрался.

— Это не нападение, — ответил Ренц, сам не понимая, откуда ему это известно. Женщина продолжала смотреть на него, оборонительно обняв своего ребенка. — Не знаю что, но это не нападение.

— Ренц, — сказал Маркес. — Не строй из себя героя.

— Нет, ребята, серьезно, — сказал Ренц. — Все в порядке.

Он пошел по раскачивающемуся вагону. Мать с ребенком смотрели, как он приближается. На лице женщины настороженность сменилась страхом, а тот — свирепостью. Ренц улыбнулся, стараясь показаться дружелюбным, и присел перед ними на корточки. Он достал удостоверение агента ОАТК и показал его матери. Темнота за окнами неожиданно уступила место тусклому свету фонарей станции.

— Мэм, — сказал он. — Боюсь, я должен попросить вас и вашу дочь пройти со мной.

Двери с шипением раскрылись. Внутрь влетела полиция.

— Не нравится мне, куда он клонит, — сказал Маркес.

— Некоторые из вас могли уже слышать о сингулярности, — произнес человек на трибуне. — Это одна из тех штук, когда люди вокруг говорят, что она вот-вот случится, а она никак не случается. Сингулярности ждали, когда технологии стали такими сложными и разветвленными, что должны обрести сознание. Этого ждали в девяностых, а потом еще каждые последующие пять лет. Об этом отсняли целую кучу страшных фильмов.

Но вспомните, о чем я говорил раньше. Уровни не могут общаться. Это мы и имеем, если пробудилось нечто, включающее в себя людей и компьютеры, самолеты, поезда и автомобили. Вон та девочка идентична единичной человеческой клетке — нейрону или клетке сердца. А вот этот мужчина — еще одна клетка. Все наше сообщество образует орган или ткань. Даже до возникновения линков существовали постоянная связь и общение между людьми. Что если этого достаточно для зарождения мыслящих структур? Их развитие могло начаться, когда мы создали всемирные Сети, а могли и существовать всегда. Можете называть эти сознания общественным разумом. Мы можем никогда и не узнать о них, так же как наши клетки не подозревают о том, что являются частью нас.

И подобные общественные разумы могут функционировать на собственном уровне, совершенно не заботясь о нас… Хотя кто знает? Сколько времени нам потребовалось, чтобы начать разбираться в нейрохимии?

Знаю, мы привыкли считать себя вершиной всего. Молекулы составляют клетки, клетки образуют ткани, из тканей скроены органы, а из органов — люди, но вот из людей не создается ничего большего. Усложнения останавливаются на нас. Итак, леди и джентльмены, похоже, что все совсем не так.

— Кто-нибудь из вас понимает, о чем лепечет этот парень? — спросил Пауль.

Судя по гулу голосов в зале, этот вопрос озадачил не только их группу. Докладчик словно ожидал этого. Он шагнул назад и сунул руки в карманы, наблюдая за собравшимися с выражением то ли симпатии, то ли жалости на лице.

— Он сказал, что в небесах началась война, — произнес Маркес.

— Нет, не это, — сказал Ренц. — Ангелы тут ни при чем. Это сознания. Он говорит о сознаниях.

Докладчик вновь выступил вперед, поднимая руки ладонями вверх. Гул затих. Мужчина кивнул, улыбаясь так, словно был доволен реакцией.

— Вот так все и обстоит, — произнес человек. — Некоторые из вас уже заметили брешь в моей модели. Я говорил, что разные уровни комплексности не могут общаться друг с другом. Но это не совсем верно. Вы делаете это всякий раз, когда пропускаете стаканчик вина или принимаете антидепрессанты. Мы понимаем нейроны. Не идеально, может быть, но в достаточной мере, чтобы влиять на них.

Итак, единственная теория, способная объяснить увиденные нами совпадения: кто-то выше — на один уровень комплексности выше — обнаружил способ воздействия на нас.

Когда Паасикиви прервала допрос и обратилась к нему, Ренц не сразу понял, о чем она говорит. Ему представились бомбы, взрывающиеся в кабинете врача, и вооруженные люди. Такими были его первые мысли при словах: «В больнице! Приступ. Анна».

Ее палата пропахла дезинфекцией. Жужжание кондиционера было достаточно громким, чтобы заглушать все посторонние звуки. Белый шум, напоминающий шелест прибоя. Анна выдавила из себя улыбку, увидев его.

— Привет, — сказала она. — Ты уже слышал? Лосось снова на грани вымирания.

— Ты проводишь слишком много времени в Сети, — ответил Ренц, стараясь говорить мягко и ласково.

— Это точно. Но ты же больше не водишь меня на танцы.

Ренц попытался улыбнуться. Честно попытался. Он видел слезы в ее глазах, видел ее истончившиеся до костей руки, неуклюже тянущиеся к нему. Он наклонился, обнял жену, вдохнул запах ее волос и заплакал. Анна принялась его баюкать и успокаивающе поглаживать по шее дрожащими пальцами.

— Прости меня, — сказал он, когда смог хоть что-то произнести. — Я должен был остаться с тобой, подавать тебе подушки и прочее… и не…