Не от мира сего - Иеромонах Дамаскин (Христенсен)

Александр Поуп.

ПОСЛЕ КОНЧИНЫ о. Серафима один из горячих его почитателей так описывал его духовный путь: «Начинал о. Серафим как большой философ, опередив многих мыслителей нашего времени, однако к концу жизни он сделался сердечным исповедником, беспредельно сострадающим людям. Без христианства, без Православия такая разительная перемена невозможна».

В молодости, разочарованный, погруженный в собственный внутренний мир, о. Серафим пытался познать и понять высший смысл. Честностью, целеустремленностью и отчаянной решимостью снискал он Божью благодать. И возрастая в знании, возрастал он и в любви к Богу и ближнему. В книге «Откровенные рассказы странника своему духовному отцу» можно найти прекрасное объяснение этому: «Посредством размышлений, изучения слова Божия и опытных наблюдений возбудить в душе жажду и вожделение, или, как иные выражаются, «удивление», которое производит неутолимое желание ближе и совершеннее познавать вещи, глубже проникать в свойства предмета.

Один духовный писатель рассуждает о сем так. «Любовь, — говорит он, — обыкновенно развивается познанием, и чем больше будет глубины и пространства в познании, тем более будет любви и тем удобнее размягчается душа и располагается к любви Божественной, прилежно рассматривая самое пресовершеннейшее и преизящнейшее существо Божие и беспредельную Его любовь к человекам»».

ДУХОВНАЯ ДОЧЬ о. Серафима, Соломония, приводит пример того, как «умягчилось, раскрылось к Божией любви сердце ее учителя». «Одно из самых дорогих моих воспоминаний об о. Серафиме — вечерня на Прощенное воскресенье в начале Великого поста. Дорого оно потому, что в те минуты я видела о. Серафима предстоящим Богу с открытой душой. Кто может выразить всю боль сердца, тоскующего по Богу? В такие минуты мы одни, и нас видит лишь Бог. Но на вечерне в Прощенное воскресенье наши сердца единым гласом взывают к Богу в прокимне: «Не отврати лица Твоего от отрока Твоего, яко скорблю, скоро услыши мя, вонми души моей и избави ю». Как хотелось бы не писать эти строки, а дать читателю услышать пение, вопль сокрушенного сердца ко Господу. Вижу всё отчетливо, словно служба эта была вчера: в глубине алтаря стоит о. Серафим, слышен лишь его голос (мелодия псалма была нам незнакома). Сколько ж в этом голосе кротости, смирения и покаяния! Он не выказывал особых чувств, он взывал к чему‑то более сокровенному, к некоей струнке в моей душе, которая отозвалась чудом! Вот он поднял руку к лицу, я подумала: «Неужто смахнул слезу? Ведь он молится Богу о спасении своей души!» Как и многие люди, я полностью доверялась о. Серафиму: и в житейских мелочах, и в трудных духовных болезнях. Помогал он всегда истово и самозабвенно, всякий раз я думала: сколь же сильна в нем тоска по Богу. Идут годы, но всякий раз, когда он служил вечерню на Прощенное воскресенье, я с нетерпением ждала, когда услышу его голос, его молитву. И всякий раз он — почти незаметно — смахивал слезу.

ЕЩЕ ОДНО СВИДЕТЕЛЬСТВО о «сердечном человеке» написал о. Алексий Янг. «Хочу немного рассказать о пастырстве о. Серафима. Суть его священства — в его проповедях — немногословных, всегда по существу, проникновенных, «смиряющих» нас (как он сам говаривал), показывающих, чего ждет от нас Христос. Помню его первую литургию в нашей миссии (в городе Этна). Не помню уж почему, только служба началась заполночь. Отец Серафим вышел из алтаря читать Евангелие, свеча скупо освещала бледное лицо и книгу в руках. Мне подумалось: наверное, так же служили и в катакомбной Церкви. Наверное, так же служат сегодня и в гонимой Церкви в России. В проповедях пред нами открывалось любящее, заботливое сердце столь редкое в нашем холодном мире, свободная, глубокая мысль порожденная не падшим миром сим, а благостью Божией. «Не жалей сил в борении, — говорил он, — несите свой крест не сетуя, не думайте, что вам труднее, чем другим; не оправдывайте грех свой слабостью, взгляните на себя трезво. А главное — любите друг друга». Христовы слова. Воистину, о. Серафим явил нам Христа, и в словах, и в делах».

Духовный сын о. Серафима, брат Лаврентий, пишет, что ему не доводилось слышать более вдохновляющих, чем у о. Серафима, проповедей на английском. «Строго следи за собой, — учил о. Серафим. Не давай себе поблажек. Если уж поддался слабости, если думаешь, что и не в силах устоять перед грехом, помни, что это слабость, грех. Замечай за собой грехи, а не за ближним».

Проповеди о. Серафима были столь действенными не из‑за красноречия, а потому что исходили из глубины его богатой души. Богатство это он стяжал каждодневным непрерывным борением за добродетели. «. От избытка сердца говорят уста» (Мф. 12:34). Или говоря словами св. Макария Великого, работы которого переводил о. Серафим: «Так и обогащенные Духом Святым, поистине имея в себе небесное богатство и общение Духа, если возглаголют кому слово истины, и если сообщат кому духовное слово, и пожелают возвеселить души, то из собственного своего богатства и из собственного своего сокровища, каким обладает в себе, изрекают слово, им возвеселяют души слушающих духовное слово. А нищий и не обретший себе богатства Христова, не имея в душе духовного богатства, источающего всякую благостыню слов и дел, и помышлений Божественных и неизглаголанных тайн, если и хочет изречь слово истины и увеселить некоторых из слушающих, то, в действительности и по самой истине не стяжав себе слова Божия, а только припоминая и заимствуя слова из каждой книги Писания, или пересказывая и преподавая, что выслушал от мужей духовных, увеселяет невидимо других, и другие услаждаются его словами; но как скоро окончит свою речь, каждое слово возвращается в свое место, откуда взято, и сам он опять остается нагим и нищим; потому что не его собственность — то духовное сокровище, из которого он предлагает, пользует и увеселяет других, и сам он первый не возвеселен и не обрадован Духом.

Посему‑то прежде всего с сердечной болезнию и верою надлежит просит у Бога, чтобы дал нам обрести в сердцах своих богатство Его, истинное сокровище Христово, в силе и действенности Духа; и таким образом, обретши сперва в себе самих пользу и спасение и вечную жизнь Господа, потом уже, сколько у нас есть сил и возможности, будем пользовать и других, из внутреннего сокровища христианина предлагая всякую благостыню духовных словес.»

В ПАСТЫРСТВЕ О. СЕРАФИМ чрезвычайно терпеливо выслушивал людей, их чаяния, однако на удивление сдержанно делился своими взглядами. Говорил коротко, лишь самое необходимое.

В житии оптинского старца Иосифа рассказывается, как некий монах спросил его, почему он столь немногословен. Старец ответил: «На меня недовольны некоторые, что я мало говорю. Но для того, чтобы утешить скорбящую душу, много и не надо говорить — надо только дать свободно самому высказаться, не перебивая, и когда выскажет все свои скорби — уж этим самым и облегчит свою скорбь. К этому остается прибавить только несколько согретых любовью слов и пояснить кое–какие недоумения, и человек после этого видимо укрепляется верою, обновляется душой и снова готов всё терпеть».

Таков был пастырский подход и о. Серафима. Он, конечно, в отличие от великого старца, не был ясновидящим, однако слова, сказанные о старце Иосифе, можно отнести и к нему самому: «Его краткие ответы и сжатые наставления были сильнее и действеннее самых обстоятельных и продолжительных бесед. Он умел в двух–трех словах сказать так много, что сразу становилось всё ясным и понятным. Самые убедительные доводы самолюбия и горделивого самооправдания разбивались вдребезги от одного его слова».

В связи с последней цитатой приведем еще одну поучительную историю, рассказанную паломником, приехавшим в первый раз в монастырь за год до смерти о. Серафима:

«Не забыть мне и первой исповеди у о. Серафима. Я только что стал православным, был чрезвычайно горд. Мне казалось: в духовной жизни я продвигаюсь семимильными шагами. Отец Серафим спросил: какие грехи я пришел исповедать. Я перечислил кое–какие «мелочи», хотя и в них искал себе оправдание. В основном же, говорил о своей «добродетели», дабы перечеркнуть все грехи. Смысл был очевиден: да, я, конечно, грешник, но как и все люди, а вообще‑то я совсем не плох, лучше многих и многих.

Когда я замолчал, о. Серафим спросил: «Это всё?» Я кивнул. Мой исповедник тяжело вздохнул: «Долгий же путь предстоит Вам пройти». Слова эти ударили меня в самое сердце. Ни благодушное нравоучение, ни суровая отповедь не достигли бы такого. В последующие годы изведав немало падений, я должен с огорчением признать его правоту.

Теперь, когда иной раз ослепляет самодовольство и я хочу спокойно «наслаждаться» духовной жизнью, неизменно приходят на память его слова: «Долгий же путь предстоит Вам пройти». Незабываемый урок смирения и призыв к каждодневной борьбе».