Тринити - Яков Арсенов

— Знал бы кто-нибудь, для чего на самом деле покупаются печатные машины! — деланно вздохнул Макарон. — Чтобы использовать тару!

Пока фуры вставали под разгрузку, Макарон рассказал назначенному ответственным за сдачу цеха в срок Ренгачу поучительную историю.

— Было это до перестройки, — начал он издалека, — на дворе стоял полусухой закон.

— Как это — полусухой? — спросил Ренгач.

— А вот так — выпить никто не против, но выпивки не достать. Давненько Макарон не мочил корки, с самого отъезда Варшавских. — И прибыли к нам немцы на монтаж камер для сжигания скота. Меня приставили костоправом. В дивизионном ларьке, кроме консервов, — ничего. Немцы посмотрели и сказали: «Без питья работать не будем!» Им сразу пригнали целый вертолет бутылок. А подружился я с Бурхардом, то сала ему подкину, то тушенки. А он все записывал. «Мы с тобой обедали, — говорит, — я тебе должен». — «Да брось, я ему, — не дури, у нас с этим просто!» — «Нет, — уперся немец, — я должен угостить тебя на такую же сумму!» Затравил, сволочь, менталитетом. Ну и не хватило нам как-то со старшиной, хотя спирта со склада взяли норму. Беру я тогда свой универсальный чемодан, клею на него красный крест и — к Бурхарду. А возле вагончика целая свора специальных людей — переводчица, охрана, валютный контроль — тогда за это сажали без суда. И меня, хоп — не пускают. Я и так, и сяк — два часа объяснял, что, если не окажу Бурхарду первую помощь, график рухнет! Не пустили. И отправился я восвояси. Оборачиваюсь догоняет меня мой друг Бурхард, распахивает полы, а там — коньяк! Именно три бутылки — настолько точно проникся человек. Я — к нему на шею с чемоданом. «Ну, брат, — говорю, — спас ты нас! Был должен, а теперь рассчитался». «Нет, — говорит, — я брал у тебя только десять банок и только три презерватива. Так что теперь ты мне должен!» — «Ну и как нам разойтись?» спрашиваю. — «Буду с тобой выпивать», — отвечает. «Ну и сука ты дотошная, сказал я ему, — чтоб твою машину вычислительную в башке заклинило! Нет у вас, гады, ни души, ни хрена внутри! Одна алгебра!» — «Ну, и это, я взял с собой мензурку, — сказал он, ну просто добил он меня. — Все измерим, говорит». «Понял, какие гниды?! Так что, с херром Маруггом будь осторожнее, — поостерег Ренгача Макарон, — он тебя вмиг закалькуллирует!

— Это очень правильный рассказ, — согласился Ренгач, — русский человек в жилетке проездом на Селигер обязательно должен проверить, как ведет монтаж трудящий щвейцар. Ведь было же так когда-то. И есть у меня ощущение, что будет снова.

— Такая у тебя, значит, эмонациональная идея? — спросил Макарон.

— Надо же как-то страну поднимать, — ответствовал Ренгач.

Глава 12

ВЫБОРЫ ГУБЕРНАТОРА

Комбатанты «Лишенца» в ознаменование запуска печатной машины WIFAG организовали вылазку на проточные карстовые озера. Пользуя заброшенную турбазу, они плашмя возлежали на дресве, парились в бане по-черному и тешили себя шахматами высотою в человеческий рост, которые уцелели по странному стечению обстоятельств — из-за невероятной тяжести фигуры было трудно украсть и вывезти за пределы базы. Все остальное на этом туристическом комплексе было разворовано.

— Для Варшавского данные фигуры были бы неудобными, согласись, вспомнил Артамонов о делах минувших, снимая через силу пешку Прорехова на проходе.

— Почему? — спросил партнер, с трудом передвигая в охапке гипсового ферзя.

— Руки бы оторвались по сто раз перехаживать, — объяснился Артамонов.

— Что верно, то верно, — рассудил Прорехов и засмеялся, вообразив, как сам-Артур гоняет из конца в конец огромной бетонной доски увесистую ладью. Хотя, если честно, мне жаль, что Варшавские свалили. Зря ты его так размазывал по здешней земле. Нормальные были ребята.

— Пойми, — объяснял Артамонов свою резкость. — Он мог жить и работать только из-под Галки.

А из-под тесового, изъеденного шашелем, навеса открывался удивительный вид на противоположный берег — Священная пустынь в лучах заходящего солнца. Химеры облаков, то и дело меняющих обличье, застилали только малую часть неба и то впритруску.

— Я понимаю, — сказал Прорехов, — ты бы хотел, чтобы Артур относился к работе, к Галке и к жизни, как ты к Деборе. — Угадал?

— На это уходит энергия, согласись, — нацелил его на дальнейшее понимание Артамонов.

— Ты же помнишь, ведь я первый познакомился с Деборой, — напомнил Прорехов. — Тогда я бы тоже мог впасть в твою немилость.

— Правильно. Но ты отказался от нее сразу, как только понял, что у тебя для нее не хватит ответственности, — сказал Артамонов, — а Варшавский все же делал попытки, не имея в достатке все той же ответственности. Ты же видишь, что Дебора требует всего человека, а Галка требует просто денег — все эрогенные зоны у нее в кошельке. А Дебора бесконечно отдается как работе, так и жизни в целом. Если уж она берется за что, то берется. Естественно, когда-то это все должно было во что-то вылиться.

— Значит, во всем виновата Дебора с ее гиперприлежностью? — спросил напоследок Прорехов.

— Нет, виноват я, — взял на себя ответственность за взрыв в прошлом компании Артамонов, — я не мог позволить, чтобы рядом с Деборой, которая полностью отдает себе отчет в том, чем занимается, ходили два пофигиста и говорили: это мои журналисты, это моя редакция, это моя типография. Ведь мы говорим как, вслушайся наши журналисты, наша редакция, наша типография! Работать, так работать.

Невдалеке от преисподней бани высилась огромная металлическая пирамида. Местные поговаривали, что она закрывает пуп земли, или, говоря научно, ее геомагнитный центр. Через пирамиду пролегали все окрестные туристические маршруты. Квелые туристы прислонялись округлыми животами к теплым граням пирамиды и получали энергию напрямую из космоса. Никому и в голову не приходило узнать, кто и зачем построил эту пирамиду. Коренное население кивало то на военных, то на синоптиков, а то и на Академию наук. Очевидно было одно — пирамида вписывалась в ландшафт, как природный объект.

— Эти озера — самые чистые на земле, — сказал Артамонов.

— Даже электричество ощущается, — согласился с ним Макарон.

— Но почему наши умники хотят пустить скоростную магистраль именно здесь? — воспалился Прорехов. — Как будто для прогресса нет другого места!

— Какая разница, где отмывать деньги, — рассудил Артамонов.

— Дураки! — признал аксакал.

И посыпались в озеро, сотрясая криками бескрайний аэрарий. Брызгались, развлекая Дебору, катающую туда-сюда детскую коляску, и кувыркались перед самым носом Ульки, понуждавшей Бека вынимать из воды брошенную палку. Если снаряд улетал далеко, то доставать его приходилось Макарону, потому что Бек в гробу видал заплывать за буйки. Всем этим глупым упражнениям Бек предпочитал заначенный под кустами нарезной горчичный батон с прокладкой из сала.

Выполнив в очередной раз команду «апорт», Макарон отряхнулся от воды и ткнул пальцем в небо, указуя на объект голубого света. Подавая знаки якобы сидевшим там существам, он удивлялся, почему никто не видит столь отчетливо различимую точку.

— Да вот же, прямо над нами! Эх вы, куриная слепота! — Макарон переживал, что больше никто не может разделить с ним радость созерцания. — Я их шкурой чувствую! — метался он по берегу. — Все эти объекты появляются сразу, как только их хоть как-то поминают в разговоре. Вот видите, не успели мы обсудить пирамиду, как они тут же нарисовались. Они нас пасут. Меня, по крайней мере, точно. Эти товарищи, — Макарон ткнул изгрызенной палкой в синеву, — однажды чуть не похитили меня. Тоже случай наполз — сдавали мы зачеты по воздухоплаванию на шаре. Ну вот, надули материю, сели в этот гондон…

— В гондолу, — поправила Дебора, словно работница обллита.

— Так вот, — продолжал аксакал, согласившись с правкой, — втащили мы туда поклажу, недельный запас мураша взяли — муравьиный спирт так называется в летной среде — вдруг не вернемся. И стали взлетать. Неожиданно хоп рывок, и все посыпалось. Ну, думаем, влипли, не успели ощутить полета — и сразу в могилу. А это сержант, мудак, забыл веревку отвязать. И болтаемся мы на одной отметке, а нагреватель ревет, шар рвется вверх — того и гляди разлетится на куски этот гондон…

— Эта гондола, — поправила Дебора.

— Ну да, я же и говорю — разлетится на куски. Не перебивай, а то канву упущу, — отстранил Дебору аксакал и продолжил: — «Руби веревку, а то этот оторвется!» — кричу я сержанту, а он не слышит ни хрена! Но, слава богу, в конце концов допетрил, отвязал. И нас как кинет в небо! Прямо за облака! Словно из катапульты. И понесло! Вдруг конфорка — хлоп и погасла! Я кричу напарнику — скидывай лишнее! А он орет — у нас, мол, кроме тебя, ничего лишнего, — и к краю меня подталкивает! Тут нас потащило вниз, по отвесной глиссаде прямо на нефтяные вышки! Никогда таких страшных вышек не видывал… Не успел я глаза закрыть — и со всего размаха мы как трахнемся этим… посмотрел Макарон на Дебору.