Благородный дом. Роман о Гонконге. - Джеймс Клавелл

— Да. А потом лечу в Тайбэй и возвращаюсь во вторник. Беру с собой Бартлетта.

При слове «Тайбэй» она подумала, что, может быть, там есть девица, особенная девица, китаянка, совсем юная, с гладкой шелковистой кожей, полная тепла. Не то чтобы много теплее, мягче или стройнее её, Пенелопы, но вдвое моложе.

«У неё всегда наготове улыбка, и за плечами нет этих согнувших меня лет, когда нужно было выживать. Лет моей никудышной юности, чудных и ужасных лет войны, рождения детей и ухода за ними и рутины замужней жизни, которая изматывает, даже если твой муж — прекрасный человек.

Да, хотела бы я знать. Будь я мужчиной... Здесь столько красоток, которые так и стремятся угодить, которые так доступны. Если верить даже десятой части того, что говорят».

Она смотрела, как Иэн наливает шампанское.

«Прекрасное вино — эти замечательные пузырьки и пена... А его лицо такое энергичное, угловатое и такое ужасно милое. Может ли женщина обладать мужчиной дольше нескольких лет?»

— Что? — спросил он.

— Ничего, — любовно ответила она. И чокнулась с ним. — Будь осторожен на этих холмах.

— Конечно.

— Как ты управляешься со своим положением тайбаня, Иэн?

— А как ты управляешься со всеми заботами по дому и воспитанием детей? С тем, что тебе приходится вставать в любое время дня и ночи, год за годом, поддерживать мир в семье? Со всеми остальными делами? Я бы не смог. Никогда бы не смог. Я бы давно уже перестал и мечтать об этом. Отчасти этому научаешься, а отчасти это то, для чего ты рожден.

— Место женщины — дома?

— Не знаю, как у других, Пенн, но пока в моем доме ты, у меня все хорошо. — Он аккуратно вытащил пробку из бутылки.

— Спасибо, дорогой, — улыбнулась она. Потом нахмурилась: — Но боюсь, что выбор у тебя не слишком велик, и так было всегда. Конечно, сейчас все по-другому, и следующему поколению повезло больше. Они многое переделают, изменят к лучшему. Мужчины раз и навсегда получат по заслугам.

— Вот как? — обронил он рассеянно. Мысли его крутились в основном вокруг Ландо Маты, завтрашнего дня и того, как заполучить сто миллионов, не уступив контроля.

— О да. Девушки больше не будут мириться с набившим оскомину «место женщины на кухне». Господи, как я ненавижу домашнюю работу! Как её ненавидит каждая женщина... Наши дочери все это изменят! Адрион, например. Боже мой, я ни за что не стала бы её мужем.

— Каждое поколение считает, что изменит мир, — произнес Данросс, разливая вино. — Шампанское великолепное. Помнишь, как было у нас? Помнишь, как мы, бывало, огрызались и огрызаемся по сей день в ответ на замечания родителей?

— Верно. Но у наших дочерей есть таблетка, а это совсем другое дело и...

— Что? — уставился на неё потрясенный Данросс. — Ты хочешь сказать, что Адрион принимает противозачаточные пилюли? Господи боже, с каких пор... Ты хочешь сказать, она...

— Успокойся, Иэн, и послушай. Эта маленькая таблетка навсегда освободила женщин от страха. И мужчин в каком-то смысле тоже. Думаю, очень немногие понимают, какую гигантскую социальную революцию она произведет. Теперь все женщины могут заниматься любовью, не боясь, что у них будет ребенок. Они могут располагать своим телом, как мужчины, — для наслаждения, для удовольствия и без стыда. — Она проницательно посмотрела на него. — Что касается Адрион, она принимает пилюли с тех пор, как ей исполнилось семнадцать.

— Что?

— Конечно. А ты предпочел бы, чтобы у неё был внебрачный ребенок?

— Господи Иисусе, Пенн, конечно нет, — пробормотал Данросс. — Но господи Иисусе, от кого? Ты... ты имеешь в виду, что у неё есть связь, были связи или...

— Я отправила её к доктору Тули. Я сочла, что будет лучше, если он посмотрит её.

— Что ты сделала?

— Да-да. Когда ей было семнадцать, она спросила у меня совета. Большинство её подруг уже принимали пилюли. Есть разные противозачаточные средства, поэтому мне захотелось, чтобы она получила совет специалиста. Доктор Ту... Ну чего ты так раскраснелся, Иэн? Адрион уже девятнадцать, в следующем месяце будет двадцать. Все это абсолютно в порядке вещей.

— Клянусь Богом, это не так. Это не так!

— Ах, паренек, это так, — проговорила она с ярко выраженным шотландским акцентом бабки Данросс, которую обожала. — И что самое главное, сегодняшние девушки знают, чего хотят. Смотри не проговорись Адрион! Не то моя палка погуляет по твоим штанам!

Он изумленно уставился на неё.

— Ваше здоровье! — Она с самодовольным видом подняла бокал. — Ты читал сегодня дополнительный дневной выпуск «Гардиан»?

— Не уходи от темы, Пенн. Ты не считаешь, что мне следует поговорить с ней?

— Ни в коем случае. Нет. Это... это очень личное. Ведь это её тело и её жизнь. Что бы ты ни говорил, Иэн, она имеет право распоряжаться ими как хочет. И на самом деле, что бы ты ни сказал, это ничего не изменит. Только поставит вас обоих в довольно неловкое положение. Речь идет о репутации, — добавила она, довольная, что все получилось так замечательно. — О, Адрион, конечно, выслушает тебя и примет твои суждения близко к сердцу, но для твоей и её пользы тебе следует стать мудрее и современнее.

Его вдруг обдало жаром.

— Что такое? — спросила она.

— Я подумал про... я просто подумал...

— О том, кто был или является её любовником?

— Да.

Пенелопа Данросс вздохнула.

— Для твоего собственного душевного равновесия, Иэн, не надо об этом думать! Ей уже за девятнадцать. Она человек очень здравомыслящий... Ну, почти здравомыслящий. Ты только представь, я не видела её целый день! Эта маленькая дрянь умчалась с моим новым шарфиком, прежде чем я успела её поймать. Помнишь мою блузку, что она брала? Я нашла её скомканной на полу у неё в ванной! Я буду очень рада, когда она поселится отдельно от нас в своей собственной квартире.

— Но боже мой, она ещё слишком маленькая!

— Не согласна, дорогой. Как я уже говорила, с прогрессом ничего не поделаешь. Таблетка — изумительный, фантастический, невероятный скачок вперед. Прошу тебя, на самом деле следует быть благоразумнее.

— Это... боже, немного неожиданно, вот и все. Она открыто рассмеялась.

— Если бы мы говорили про Гленну, я могла бы по... О, ради бога, Иэн, я же шучу! Мне вообще-то никогда и в голову не приходило, что ты питаешь иллюзии насчет Адрион. Она — женщина, здоровая, ладная. Хотя характер у неё скверный: она может довести кого угодно. Бедная, разочарованная малышка. И все её разочарования оттого, что она старается угодить нам с нашими старомодными представлениями.

— Ты права. — Он хотел, чтобы эти слова прозвучали убедительно, но не получилось, и он угрюмо добавил: — Ты права, хотя и... Ты права.

— Как ты думаешь, парнишка, не сходить ли тебе к нашему Душеотводному Дереву? — улыбнулась она, снова имитируя шотландский акцент бабки Данросс.

В его родных краях существовал древний клановый обычай: неподалеку от того места, где жила старейшая женщина семьи лэрда, владельца наследственного имения, должно быть Душеотводное Дерево. В молодые годы Иэна старейшей была бабка Данросс. Её дом стоял на открытом месте среди холмов за Килмарноком, в Эршире, где лежали земли семьи Струан. Душеотводным Деревом тогда был огромный дуб. Именно к нему полагалось уходить в одиночку, когда диавол — как его называла бабка Данросс — вселится в тебя, и наедине с ним выкричать все проклятия, какие только придут в голову.

— И тогда, девочка, — сказала Пенелопе в первый же вечер эта милая старушка, — в доме будет мир и никому не потребуется на самом деле проклинать мужа, или жену, или любимого, или ребенка. Ах, дерево-то всего ничего, а может вынести все проклятия, которые только сумел придумать сам диавол...

Пенелопа вспомнила, как старая бабка Данросс с самого начала приняла её в свое сердце и в свой клан. Это было сразу после того, как они с Иэном поженились и приехали в Эршир во второй раз. Иэну дали отпуск по болезни, он ещё ходил на костылях, ноги были сильно обожжены, но уже заживали. В остальном он остался цел и невредим после того, как покинул охваченный огнем самолёт, и пылал бешеной, всепоглощающей яростью на то, что ему навсегда запретили летать. Пенелопа втайне была очень рада этому и благодарила Бога за милость.

— Но смотри, держи язык за зубами, девочка, — добавила со смешком бабка Данросс в тот вечер, когда над вересковыми пустошами завывали зимние ветры, валил мокрый снег, а им было тепло и уютно у большого камина. Никаких бомбежек, вдоволь еды, и ни о чем не нужно заботиться, кроме того, чтобы Иэн быстрее поправлялся. — Когда этому Данроссу было шесть лет — ох-ах, уже тогда он отличался несносным нравом, — а его отец, Колин, как всегда, пропадал в этих заморских, языческих краях, так вот этот Данросс приезжал в Эр на каникулы из школы-интерната. Ах, иногда он приходил ко мне, и я рассказывала ему о клане, и о его деде, и прадеде, но ничто не могло изгнать овладевшего им диавола. И вот однажды вечером, как теперь, я послала его на двор, этого бедолагу мальчонку, ах, послала его к Душеотводному Дереву... — Посмеиваясь, старушка отпила виски и продолжала: — Ах, и этот юный диаволенок пошёл, этаким петушком. И ветер забирался к нему под килт. Уж он и наговорил проклятий на то дерево. Ох-ах, малые зверюшки в лесу и те, верно, разбежались в испуге. А потом он вернулся.