Лекции по патрологии I—IV века - Н. И. Сагарда

Таким образом, Татиан, возвратившись на родину после продолжительных странствований, мучительных исканий истины, радостей общения с Церковью и ее великим учителем Иустином, и новых сомнений, приведших к разрыву с Церковью, со свойственной ему энергией занялся положительной работой — удовлетворением насущной потребности народа, чуждого еще всяких споров, завещав ему наилучший дар — историю жизни Спасителя, но не удержался, чтобы под влиянием своих отвергнутых Церковью воззрений не произвести некоторых, по крайней мере, сокращений (исключение генеалогий), подтверждающих засвидетельствованный Иринеем взгляд его на брак как на любодеяние.

Несохранившиеся произведения Татиана

1) Труд Татиана по составлению гармонии четырех Евангелий, вероятно, стоит в связи, по крайней мере психологической, с другим произведением его, не дошедшим до нас: ученик Татиана Родон говорит (у Евсевия, Hist. eccl. V, 13.8), что он написал книгу проблем (Προβλημάτων βιβλίον), в которой сопоставил темные и прикровенные изречения Священного Писания[488] (τδ ασαφές кос! έπικίκρυμμένον τών θίων γραφών παραστήσιν ύποσχομένου). Родон, который потом устно и письменно защищал Ветхий Завет против маркионитов, имел намерение написать по поводу книги Татиана — «разрешение» выставленных им недоумений (Προβλημάτων έπιλύσις). Под «божественными Писаниями» разумеются книги Ветхого Завета, и сочинение Татиана, вероятно, принадлежит к позднейшему периоду его жизни, когда он вступил уже на путь сомнений.

2) К тому же периоду относится и другое произведение Татиана, упоминаемое и подробно опровергаемое Климентом Александрийским (Strom. III, 12.81): «О совершенстве по учению Спасителя» (Пер1 του κατά τδν Σωτήρα καταρτισμού). Здесь он обнаружил тенденции энкратита, особенно восставая против брака и стараясь обосновать свои мысли даже на словах ап. Павла в 1 Кор. 7: 5.

3) В своей апологии Татиан сам упоминает о написанном им произведении Пбр1 ζώων. Трудно судить о содержании его, но, как сказано было, связь речи, в которой Татиан говорит о нем, не позволяет относить его к дохристианскому периоду его жизни: в нем он говорил об образе и подобии Божием в человеке и об условиях восстановления его.

4) В 16 главе Oratio ad Graecos Татиан пишет: «Демоны, которые повелевают людьми, не суть души людей; ибо как они[489] и по смерти могут действовать? Разве допустить, что человек, который при жизни был неразумен и слаб, по смерти получает более могущественную силу? Но это неправда, как мы доказали в другом месте (ώς έν άλλοις άπ€δ€ίξαμ€ν)». Здесь Татиан, очевидно, отсылает к прежде написанному произведению, где он говорил о природе демонов; было ли это сочинение Пер! ζώων, или специальное рассуждение о демонах, мы не знаем.

5) Татиан предполагал еще написать книгу: «Против тех, которые рассуждали о богословии» (Προς τους άποφηναμένους та π€ρΙ Θοϋ: cap. 40), где намерен был показать, «что говорили образованные люди у эллинов о нашем законе и об истории постановлений, сколь многие и какие писатели упоминали об этом». Неизвестно, написал ли Татиан эту книгу.

Ни одно из названных произведений Татиана не сохранилось до нашего времени не только в целом виде, но даже в отрывках; нет цитат из них и у древнейших писателей.

У Евсевия (Hist. eccl. IV, 29.6) находим еще такое замечание о Татиане: «Говорят также, что он осмелился выразить другими словами (μταφράσοα) некоторые изречения апостола, чтобы исправить образ выражения (την της φράσεως σύνταξιν)». Th. Zahn хочет видеть в этих словах Евсевия указание на перевод посланий ап. Павла с греческого на сирийский язык. Но такое понимание едва ли соответствует тону замечания церковного историка. Вероятнее предположить, что Татиан в разных своих произведениях, стараясь найти в посланиях ап. Павла подтверждение для своих мыслей, допускал перетолкования его слов посредством изменения конструкции речи апостола. Но Евсевий говорит об этом со слов других.

Богословское учение Татиана не могло оказать какого-нибудь влияния на христиан греко-римского мира: здесь его провозгласили еретиком, и этим, конечно, определилось и подозрительное отношение к его произведениям. Совершенно иная оценка его деятельности была произведена на Востоке, на родине Татиана. Там не могла иметь значения его «Речь» с протестом против эллинизма и хронологическими вычислениями, — для сирийцев важен был «Диатессарон» и та миссионерская деятельность, для которой это произведение было так необходимо и которая в свою очередь содействовала его широкому распространению и надолго утвердила его употребление в восточно-сирийских областях. В то же время аскетические взгляды Татиана продолжали иметь силу в сирийской Церкви, пока богословские споры, занесенные из Греции, и политические влияния не придали жизни восточной Церкви совершенно нового отпечатка.

Мильтиад

Почти одновременно, в начале III в., три церковных писателя — малоазиец, римлянин и карфагенянин — в совершенно различной связи указывают на литературные труды писателя, жившего во второй половине II в., по имени Мильтиад; это ясно показывает, каким уважением он пользовался в различных областях тогдашнего христианского мира. В настоящее время мы знаем о Мильтиаде только то, что сообщают о нем эти древние писатели, а они сообщают очень мало.

а) В своем произведении «Против валентиниан» (cap. 5) Тертуллиан замечает, что «уже столь многие мужи, замечательные своей святостью и превосходством, не только наши предшественники, но современники самих ересиархов, изложили и опровергли [в обстоятельнейших сочинениях (instructissimis voluminibus)][490] (учение валентиниан), как Иустин, философ и мученик, Мильтиад, церковный софист (ecclesiarum sophista), Ириней, тщательнейший исследователь всех учений, наш Прокул...». Обозначение Мильтиада как ecclesiarum sophista, которое само в себе не заключает ничего дурного в устах монтаниста Тертуллиана, получает несколько неприязненный оттенок, особенно если сопоставить этот эпитет с тем, каким он украшает имя монтаниста Прокула: Christianae eloquentiae dignitas [образец христианского красноречия]. Можно заключать, что Тертуллиан, несмотря на свое высокое уважение, какое он выразил по отношению ко всем своим предшественникам в области антигностической полемики, Мильтиаду выражает только условную похвалу. Он как будто не хочет причислить его к мужам, во всех отношениях заслуживающим доверия, и, ставя его в столь ясную противоположность к монтанисту Прокулу, он тем самым указывает, что Мильтиад, принадлежавший к православной Церкви, был решительным противником монтанизма. Однако ecclesiarum sophista дает основание думать, что Мильтиад, подобно Иустину и Татиану, был философом или ритором.

б) Неизвестный малоазийский писатель, из полемического произведения которого против монтанизма Евсевий делает извлечение, говорит, что одно монтанистическое произведение, которое он имел в своих руках и из которого отчасти привел выписки, направлено было против «творения брата (нашего) Мильтиада, в котором он доказывает, что пророк не должен провещать в исступлении, и представил их слова в сокращенном виде[491]» (Hist. eccl. V, 17.1). Мильтиад, следовательно, доказывал, что не может быть признан истинным пророком тот, кто говорит в экстатическом состоянии, и в согласии с прочими противниками монтанизма считал экстатические речи монтанистических пророков доказательством их лжепророчества.

в) Третий свидетель о Мильтиаде — автор того интересного произведения против римских монархиан (нач. III в.), которое известно под именем «Малого лабиринта» (Ипполит) и из которого Евсевий сделал извлечения (Hist. eccl. V, 28). Автор этого произведения старается между прочим опровергнуть утверждение последователей Артемона, что их христология господствовала в Риме в течение всего II в.; он говорит: «Слова их были бы, может быть, и вероятны, если бы не опровергались, во-первых, божественным Писанием, во-вторых, сочинениями некоторых братий, появившимися до времен Виктора и написанными в защиту истины против язычников и против бывших в то время ересей, — я говорю о книгах Иустина, Мильтиада, Татиана, Климента и многих других, которые все называют Христа Богом. Притом, кому не известны книги Иринея, Мелитона и прочих, в которых Христос именуется Богом и человеком?» [(Hist. eccl. V, 28.4-5)]. Таким образом, автор «Малого лабиринта» причисляет Мильтиада к апологетам и полемистам, имеющим важное значение: его произведения заключают в себе правильное изложение христологического учения.

Все эти писатели, несомненно, говорят об одном и том же Мильтиаде — так понимал их свидетельство и Евсевий. Евсевий дополняет те сведения о Мильтиаде, какие сообщены тремя названными древними писателями: «Упомянутый Мильтиад, — говорит он, — оставил нам (кроме антимонтанистического произведения) и другие памятники своей особенной ревности в занятии божественным Писанием, именно: он составил писания как против греков, так и против иудеев, опровергнув каждое из обоих воззрений в двух книгах. Кроме того, он написал апологию к мирским властителям в защиту той философии, которой сам держался» (Hist. eccl. V, 17.5). Евсевий, по всей вероятности, имел в руках эти книги, но не привел из них ни одной цитаты; не цитирует их, насколько известно, ни один из позднейших писателей.