Темный карнавал - Рэй Брэдбери

– Не пугайся, – подумал я.

– Я не пугаюсь, – подумал он на моем языке.

Тут пришла моя очередь удивляться, хотя удивление было приятным.

– Я выучил твой язык, – сказал он вслух, медленно, а глаза его безумно вращались, и губы дрожали. – С помощью машин. За неделю. Ты мне друг, правда?

– Конечно.

Я немного присел, так что мы оказались на одном уровне, глядя глаза в глаза. Нас разделяло около шести футов. Он продолжал осторожно отступать назад. Я улыбнулся.

– Чего ты боишься? Надеюсь, не меня?

– О нет, нет, – поспешно ответил он.

Я слышал, как воздух пульсирует от биения его сердца, как стук барабана, словно горячий шепот – торопливый и глубокий.

В своем мозгу, не зная, что я могу прочитать эти мысли, он думал на нашем языке: «Что ж, если меня убьют, команда не досчитается всего одного человека. Лучше потерять одного, чем всех».

– Убьют! – вскричал я в недоумении и изумлении, пораженный этой мыслью. – Зачем, в нашем мире уже сто тысяч лет никто не умирал от насилия. Прошу тебя, выкинь эту мысль из головы. Мы будем друзьями.

Существо мне поверило.

– Мы изучали тебя с помощью инструментов. Телепатических машин. Различных измерительных приборов, – сказало оно. – У вас здесь существует цивилизация?

– Как видишь, – ответил я.

– Твой коэффициент интеллекта, – продолжало оно, – нас поразил. Насколько мы можем видеть и слышать, он превышает двести баллов.

Высказывание было не совсем ясным, однако в нем я снова уловил тонкий юмор и в ответ мысленно послал ему радость и удовольствие.

– Да, – сказал я.

– Я помощник капитана, – сказало существо, по-своему изображая, как я понял, улыбку. Разница только в том, что оно улыбалось горизонтально, вместо того чтобы растягивать рот вертикально, как делаем мы, жители древесного города.

– А где капитан? – спросил я.

– Он болен, – ответил помощник капитана. – Болен со дня нашего прибытия.

– Мне бы хотелось повидаться с ним, – сказал я.

– Боюсь, это невозможно.

– Мне жаль это слышать, – сказал я.

Я мысленно перенесся внутрь корабля и увидел капитана: он лежал на чем-то вроде кровати и бормотал. Он и впрямь был очень болен. Время от времени он вскрикивал. Закрывал глаза и отмахивался от каких-то бредовых видений. «Боже, боже», – повторял он на своем языке.

– Ваш капитан чем-то напуган? – вежливо осведомился я.

– Нет, нет, нет, – нервно произнес помощник. – Просто неважно себя чувствует. Нам пришлось выбрать нового капитана, который потом выйдет. – Он боязливо попятился. – Что ж, до встречи.

– Позволь мне показать тебе завтра наш город, – предложил я. – Я всех приглашаю.

Но пока он стоял передо мной, все то время, пока он стоял и разговаривал со мной, внутри его била ужасная дрожь. Дрожь, дрожь, дрожь, дрожь.

– Ты тоже болен? – спросил я.

– Нет, нет, – ответил он, повернулся и побежал внутрь корабля.

Внутри корабля, я почувствовал, ему стало очень плохо.

В горьком недоумении я вернулся в наш небесный город, повисший средь деревьев.

– Какие странные, – думал я, – какие нервные эти пришельцы.

В сумерки, когда я продолжил работу над своим сливово-апельсиновым ковром, снизу до меня долетело одно слово:

– Паук!

Но я сразу забыл о нем, потому что настала пора подняться на вершину города и ждать первого дуновения нового ветра с моря, сидеть там ночь напролет, среди моих друзей, в тишине и покое, наслаждаясь ароматом и прелестью этого ветерка.

Среди ночи я спросил у родительницы моих прекрасных детей:

– В чем же дело? Почему они боятся? Чего им бояться? Разве я не являюсь существом, наделенным добротой, тонким умом и дружелюбным характером?

Ответ был утвердительный.

– Тогда откуда эта дрожь, это болезненное отвращение, эти жестокие приступы?

– Быть может, это как-то связано с их наружностью, – сказала жена. – Я нахожу их необычными.

– Согласен.

– И странными.

– Да, конечно.

– И немного пугающими с виду. Глядя на них, я чувствую себя как-то неловко. Они так отличаются от нас.

– Подумай об этом хорошенько, рассмотри с точки зрения разума, и тогда подобные мысли исчезнут, – сказал я. – Это вопрос эстетики. Просто мы привыкли к самим себе. У нас восемь ног, у них всего четыре, две из которых не используются как ноги вовсе. Необычные, странные, порой неприятные – да, но я сразу же внес поправки с помощью разума. Наши эстетические представления могут изменяться.

– А их, возможно, нет. Может быть, им не нравится, как мы выглядим.

Я рассмеялся, услышав такое предположение.

– Что, пугаться всего лишь внешней видимости? Ерунда!

– Конечно, ты прав. Наверное, тут что-то другое.

– Хотелось бы мне знать, – сказал я. – Хотелось бы знать. Мне хотелось бы как-то их успокоить.

– Не думай об этом, – сказала жена. – Поднимается новый ветер. Слушай. Слушай.

На следующий день я взял нового капитана на прогулку по нашему городу. Мы разговаривали часами. Наши умы соприкоснулись. Он был врачевателем душ. Разумным существом. Менее разумным, чем мы, правда. Но не стоит судить об этом предвзято. Я и в самом деле нашел его существом, обладающим острым умом, хорошим чувством юмора, немалыми познаниями и почти без предрассудков. Однако на протяжении всего дня, пока мы гуляли по нашему качающемуся у небесной пристани городу, я чувствовал его внутреннюю дрожь, дрожь.

Но из вежливости я не стал снова поднимать эту тему.

Время от времени новый капитан глотал горсть таблеток.

– Что это за таблетки? – спросил я.

– От нервов, – быстро ответил он. – Всего-навсего.

Я носил его повсюду и, как мог часто, опускал его отдохнуть на какой-нибудь ветке дерева. Затем приходила пора отправляться дальше, и в первый раз, когда я прикоснулся к нему, он испуганно вздрогнул, а лицо его по-своему страшно исказилось.

– Мы ведь друзья, верно? – спросил я его участливо.

– Да, друзья. А что? – Он как будто впервые слышал меня. – Конечно. Друзья. Вы прекрасная раса. Это замечательный город.

Мы разговаривали об искусстве, о красоте, о времени, о дожде и о городе. Он не открывал глаз. Пока он не открывал глаз, мы прекрасно с ним ладили. Наш разговор привел его в волнение, он смеялся и был счастлив, восхищался моим умом и остроумием. Странно, теперь я вспоминаю, что и я лучше чувствовал себя с ним, когда смотрел на небо, а не на него. Любопытное замечание. Он, с закрытыми глазами рассуждающий о разуме, об истории, о прошедших войнах и о проблемах, и я, живо ему отвечающий.

Лишь когда он открыл глаза, в нем снова почти мгновенно появилась отчужденность. От этого мне стало грустно. По-видимому, ему тоже. Потому что он сразу закрыл глаза и продолжил разговор, и через минуту наши прежние отношения восстановились. Его дрожь прошла.