Набат. Агатовый перстень - Михаил Шевердин

«Где я видел эти воровские глаза?» — Как всегда, Алаярбек Даниарбек делал заключения решительные и категорические. Но почему он вывел заключение, что у остановившего его человека — воровские глаза? Напротив, всякому другому они могли показаться скорее просто­душными, растерянными, глазами наивного простолюди­на, не знающего, как себя вести. Но Алаярбек Даниарбек много видел в жизни сладкого и горького. Он не ограничивался никогда поверхностью явлений, а запускал ищущую руку поглубже. И сейчас он, поглядев в узенькие глазки Чандра Босса, прятавшиеся в глубоких впадинах, сразу же определил, что их выражение совсем не такое уж невинное. Нет, Алаярбеку Даниарбеку ста­ло сразу же ясно, что этот по внешнему виду локаец, об­леченный в чёрный суконный бешмет, простую из синей грубой маты чалму, шершавой телячьей кожи мягкие сапожки, совсем не локаец, хоть и пытается походить на представителя этого воинственного племени, и, что самое главное, человека этого он, Алаярбек Даниарбек, где-то видел. Но где? И почему вид его вызывал такое неприят­ное чувство?

В свою очередь изучая мясистое тёмное лицо Ала­ярбека Даниарбека, Чандра Босс поздоровался и сказал:

—  Господин Даниар, преклоняясь перед вашими под­вигами на поприще войны с неверными... Словом, у меня к вам, если соблаговолите, есть разговор.

Переждав несколько секунд, пока пройдет приступ сердечной слабости, который возникал непременно, как только при нем поминали курбаши Дани-ара, Алаярбек Даниарбек важно выпятил грудь, распахнул халат и, уперев ру-ки в бока, засунув пальцы за бельбаг, сказал:

—  Здоровы ли ваш скот и семейство, почтеннейший?

—  Мы очень спешим, по милости аллаха.

Склонившись в поклоне низко, но несколько надмен­но, что меньше всего вязалось с обличием небогатого скотовода, за которого он сейчас себя выдавал, Чандра Босс быстро проговорил:

—  Сахару бы вам на язык, господин командующий. У меня разговор самый маленький, но... касающийся жизни и смерти.

Точно определив, что перед ним стоит не локаец, а некто, от кого так просто не отмахнешься, как бы этого ни хотелось, Алаярбек Даниарбек глазами  показал на толкающуюся, спешащую, галдящую толпу, в центре ко­торой они стояли, и сказал важно:

—  Нет места и зёрнышку проса упасть, а вы разговор начинаете...

Вой, крики внезапно заглушили все базарные шумы. Расшвыривая торгашей и покупателей, разорвав толпу на две половины, через площадь, кишащую людьми всех племён и наречий, двигался верхом отряд ликующих басмачей. Каждый нукер вел за собой привязанного за шею к хвосту лошади и грубо спеленутого арканом дех­канина. Избитые, израненные пленники бежали, споты­каясь, подхлестываемые ехавшими сзади. На вьючных лошадях везли большие полосатые мешки, запятнанные кровью.

Связанных дехкан заставили встать перед появив­шимся откуда-то курбаши Батыром Болушем на колени. Нукеры брали мешки за нижние углы и вытряхивали из них отрубленные головы, точно тыквы. Головы — борода­тые, безбородые, седые, черные — покатились по плотно утрамбованной земле, оставляя следы сукровицы. Один из юзбашей встал рядом с Батыром Болушем и, громко считая, отпихивал их от себя небрежно ногой.

—  А мы вот сюда! — сказал Чандра Босс окаменев­шему от ужаса Алаярбеку Даниарбеку. И он схватил его крепко за руку.

Алаярбек Даниарбек не успел оглянуться, как оказал­ся в крошечной тёмной лавчонке, в которой пахло сы­ростью и чем-то кислым.

—  Намазать бы вам губы сиропом, — сказал Алаяр­бек Даниарбек, — но зачем вы меня сюда затащили?

—  Разговор короткий, — сказал Чандра Босс и, сно­ва изучив взглядом лицо Алаярбека Даниарбека, быстро заключил: — Хорошо, что я вас нашел в этой сутолоке и суматохе! Предлагаю двенадцать ручных пулемётов Льюиса, новых, с пломбами, хорошо смазанных, в фаб­ричной упаковке... по сходной цене...

Широко открыв рот от изумления, Алаярбек Даниар­бек уставился на Чандра Босса. Так! Чутье не изменило ему: это никакой не степняк, не локаец, не пастух, но так неожиданно...

Трусливая дрожь пронизала все тело Алаярбека Да­ниарбека.  Первым  побуждением его было вскочить и броситься в толпу базара, чтобы она мгновенно поглотила его. Исчезнуть, сбежать! Но он тут же сообразил, что бояться-то нечего, что человек, сидящий перед ним, совсем не так уж опасен, раз он предлагает купить то­вар. Но... какой товар? Пулемёты!

Всё во рту у него пересохло, и язык едва ворочался, когда Алаярбек Даниарбек произносил слова, которыми хотел оттянуть время, чтобы успеть хоть немного сообра­зить, как вести себя дальше.

—  В каждом углу дома хороша середина, а в каж­дом деле — сердцевина, — пробормотал он.

—  Я имею товар, господин Даниар, очень необходи­мый вам в ваших предприятиях, — сказал  почтительно, но твердо Чандра Босс, картинно сплюнув  слюну, зелё­ную от жевательного табака. Я знаю, что вашему войску нужны пулемёты. Я предлагаю, вы покупаете.

—  Кто вы такой? — спросил Алаярбек Даниарбек и подумал: «Он — это он, а я — теперь не знаю, кто я: мир­ный человек или людоед Даниар. На меня уже пальцами показывают».

—  Зачем вам знать... но если так угодно, — сказал Чандра Босс, — я Сулейман, агент фирмы «герр Мюллер и К0»... Адрес нашей конторы — город Дюшамбе... заку­паем кишки... вывозим в Германию...

—  Прекрасно, — Алаярбек Даниарбек совсем опра­вился, — кишки не стреляют... ха-ха-ха, — и так как со­беседник даже не улыбнулся, он продолжал: — И что же скажет господин верховный командующий, узнав, что агент, скупающий кишки, торгует, так сказать... этими... как вы изволили назвать... ну теми самыми...

У Алаярбека Даниарбека не поворачивался язык произнести слово «пулемёт», а тем временем мозг его сверлила мысль; «А я ведь тебя знаю очень хорошо знаю, но откуда?»

—  На Востоке хорошо говорят: слишком осторожный купец не увидит ни пользы ни убытка. Не хотите поку­пать — дело  ваше. Что же касается господина Энвера, какое дело ему до нашей беседы. Слова — пар. Дунул — и нет его. Но,— прибавил Чандра Босс с издевкой, — уж поскольку я вложил шею повиновения в ярмо приказа­ния и продел в уши кольцо рабства, позвольте   вам со­общить: торговец кишками  герр  Мюллер — человек деловой... Он знает, что убой скота во время войны больше, чем во время мира, а кишки до конца войны сгниют и потому он кладет двадцать два процента с выручки в кошелек зятя халифа...

—  На грубое слово не сердись, на ласковое не под­давайся... Я и говорю, что скажет зять холифа, когда он узнает, что господин... э... э... Сулейман, как вы изволите именовать себя, продает английские пулемёты кое-кому, а не передаёт ему...