Демократия (сборник) - Видал Гор

Столовая начала заполняться людьми, которые, не в пример сбежавшим девицам, жаждали послушать Гарольда. Он их уважил. Пока Гарольд обсуждал текущие события, Питер вдруг сообразил, что Гарольд — всего-навсего актер, исполняющий роль применительно к обстоятельствам. С равным успехом Гарольд мог быть поэтом-неудачником и другом сына газетного магната, летописцем солдатской славы и мудрым советчиком народа, который должен приготовиться к последней битве между атомами света и атомами тьмы. Наконец-то раскусив Гарольда, Питер испытал облегчение: дружба, об утрате которой он раньше так горевал, на деле оказалась всего-навсего снятым с репертуара номером программы.

Питер предоставил Гарольда его слушателям и вышел в холл — как раз прибыла новая группа гостей. Не увидев среди них Дианы, он направился в гостиную. В эту минуту из библиотеки вышел Блэз. Словно по уговору, отец и сын решили не подавать друг другу руки. Вместо этого Питер указал на огромную яркую кляксу — картину, висевшую на стене напротив.

— Теперь тут большие перемены!

— Это чудовищно! — Хотя Блэз и состоял в политическом союзе с миссис Уотресс, он вовсе не собирался брать в придачу все ее причуды. — Слава богу, Фредерика ничего этого не видит.

— Как Клей? Он там? — Питер указал на дверь библиотеки.

— Да, — отец, казалось, был чем-то озабочен. — Мы смотрели его выступление по телевидению. Ты видел, что Айрин сделала с комнатой для игры в карты? Музей ужасов.

Догадавшись, что отец не хочет, чтобы он пошел в библиотеку, Питер сказал:

— Я уже несколько месяцев не видел Клея. Полагаю, что мне следовало бы повидаться с ним. — И он предоставил Блэза его обычной клиентуре, которая уже начала стекаться к нему.

Клей сидел у телевизора. Рядом с ним сидел Иниэс Дункан. Иниэс сказал:

— Я уже с утра в городе. Собирался позвонить тебе попозже.

Питер ответил, что все в порядке, не понимая, что делает Иниэс в стане врага.

Питер поздоровался с Клеем, и тот ответил ему мальчишеской улыбкой, никак не вязавшейся с серьезным лицом сенатора Клея Овербэри, смотревшим на них с экрана телевизора. Программа подходила к концу, уже перечислялись ее участники. В сером, неверном свете на экране Клей казался зрелым и преисполненным чувства ответственности, совсем не таким, каким он был теперь, — неожиданно юным, словно ему на все наплевать.

— Я там дважды чуть не сыпанулся, — сказал он, указывая на телевизор. — Им очень хотелось меня угробить. Вот бы ты порадовался! — За последнее время в манере Клея появилось нечто подкупающе новое: со своими заклятыми врагами он обращался с той же доверительной непринужденностью, что и с союзниками.

— Они не раскололи тебя на Маккарти? — спросил Питер так же непринужденно. — Ты поддержишь вотум недоверия?

— А меня нечего было и раскалывать. Я сказал, что я за порицание. Нет, они хотели поймать меня на другом…

Питер не преминул отметить изменение формулировки.

— Ты за порицание, а не за вотум недоверия?

— Это одно и то же. — Различие между формулировками, казалось, мало занимало Клея.

— Нет, не одно и то же. Как по-твоему, Иниэс? — Питер повернулся к своему другу и издателю.

— Мм… нет, конечно. — Иниэс мог как угодно вилять мыслью в своих рассуждениях, его ответные реакции могли быть как угодно превратны, но, когда дело касалось фактов, он был предельно точен. — Порицание в сенате — это нечто гораздо более мягкое, чем недоверие. В данном случае это уловка, дающая всем возможность выпутаться из затруднительного положения.

— А Клею хочется выпутаться.

Но Клей, казалось, не слышал. Он задумчиво глядел на свое изображение в телевизоре.

— Эти прожекторы — чистое убийство, — сказал он наконец. — Смотрите, как они подсвечивают меня снизу. Создается впечатление, будто у меня двойной подбородок.

— Наверное, какой-нибудь кинооператор из либералов. — Питер заметил, что там, где раньше висел портрет Бэрра, теперь красовался коллаж из газетных вырезок.

— Нет, — вдруг сказал Клей, выключая телевизор. — Мне ничто не грозит. Маккарти конец. — Он похлопал по телевизору. — И доконала его вот эта штука. Он плохо выглядит на экране, жалкий ублюдок, мне жаль его.

— Но ты все-таки за порицание, хотя бы в сенате?

— Конечно, конечно. Я вместе со всеми попляшу на его могилке.

Клей утратил всякий интерес к этой теме. Не в его натуре было тратить попусту время на теоретизирование или анализ того, что уже потеряло для него всякий смысл.

— Я пишу книгу, — сказал он.

В этот самый момент Питер сел на некое подобие скамьи, в действительности оказавшееся лакированным чайным столиком китайской работы; под тяжестью Питера столик треснул и рассыпался на куски.

Клей рассмеялся. Иниэс встревоженно улыбнулся. Питер остался сидеть на полу посреди обломков. Он с достоинством скрестил ноги и спросил, какова тема книги.

— Американская мысль, что же еще? «Мысль» с маленькой буквы. Может, ты выбросишь обломки в камин? Никто этого не заметит. — Происшествие насмешило Клея, но Питер словно не слышал его последних слов.

— Ну, и какие же у тебя мысли по поводу американской мысли? — Со своего места на полу Питер производил впечатление очень рассудительного человека.

— Надеюсь, в книге все будет ясно.

— Что именно?

— Кто мы такие, по моему мнению, и какими нам следует быть.

— Так кто же мы такие?

— Прежде всего, наилучшая альтернатива коммунизму, — живо ответил Клей.

— Ну, тут тебе Иниэс все растолкует. А какими нам следует быть?

— Хорошими.

— Вот оно что! — фыркнул Питер. — Ведь это легко, не так ли? Во всяком случае, на словах.

— Это вовсе не легко, — обеспокоенно проговорил Иниэс. — В сущности говоря, это всего труднее поддается определению. Даже Витгенштейн[111]…

— Для нас — нелегко, согласен, но для Клея быть хорошим — значит сдерживать коммунизм, сбалансировать бюджет…

— Мне кажется, его амбиции идут дальше.

Сообразив наконец, что к чему, Питер даже не пытался скрыть свое изумление.

— Иниэс! Ты собираешься писать книгу за него?

— Я обещал помочь. Ну, знаешь, мыслишку здесь, мыслишку там. — Иниэс чувствовал себя неловко, однако не думал оправдываться.

— Но какую именно из твоих мыслишек? Необходимость отойти от двухпартийной системы, сходство между оргазмом и атомным взрывом, телереклама как главная причина рака? — Отступничество Иниэса не только изумило, но и странным образом развеселило его. Он повернулся к Клею: — Иниэс набит идеями. Придется выбирать осторожно.

— Постараюсь. — Клей чувствовал себя как нельзя более непринужденно. — Я не собираюсь забираться слишком глубоко…

— Естественно. — Питер посмотрел на встревоженного Иниэса и спросил: — Ну а ты, Иниэс, почему ты хочешь забраться так глубоко?

— Я смотрю на это дело иначе. В конце концов, я буду просто помогать. — Но Питер видел, что Иниэс страдает, что в нем идет ожесточенная внутренняя борьба.

— Он парень что надо, — сказал Клей. — И в философском плане мы не так далеки друг от друга, как можно подумать.

— Король-философ! — Питер медленно поднялся на ноги. — Вы меня поражаете. Оба.

— Спасибо. — Клей тоже встал. Он улыбнулся. Он был само обаяние. — Не тужи, Питер. Все будет хорошо.

— Для тебя или для страны?

— А это одно и то же. Разве я тебе не говорил? — Клей произнес это так, словно хотел подразнить его, но Питер знал, что он говорит совершенно серьезно.

— Нет, это не одно и то же. — Питер держался за свои позиции, словно за глыбу, случайно преградившую противнику путь.

— А кто может сказать? — Клей попытался обойти Питера, но тот намеренно закрыл собой проход, не желая упускать добычу.

— Я могу, в числе прочих.

— Ну так скажи! Объясни всем, что во мне не так. А что, в самом деле? — Клей не переставал обаятельно улыбаться.

— Я уже писал об этом, — ответил Питер. — По-моему, я сказал все.