Обретение Родины - Бела Иллеш

Балинт взирал на генерала широко раскрытыми глазами. Сначала он даже почувствовал нечто вроде горечи. Но это продолжалось не больше секунды, какой-то доли ее. Затем лысый майор начал смеяться. Он смеялся громко, счастливо и под конец ударил правой рукой по стоявшему перед ним столу. По письменному столу генерала армии.

— Опоздал?.. Превосходно! — воскликнул он. — Меня опередила партия?.. Замечательно!

Топчиев сразу, как только начал говорить, встал. Его испытующий взгляд был в упор устремлен в лицо Балинта. Серые глаза генерала, казалось, заглядывали в самую душу. Уж генерал-то вполне отчетливо понимал, что в этот момент происходило с Балинтом. Какую-то долю секунды генерал смотрел на Балинта с удивлением. Оно сменилось сначала сочувствием, а затем и прямой симпатией. Когда Балинт овладел наконец собой, обуздал сотрясавший все его существо счастливый смех и встал, Топчиев протянул ему руку.

— Коммунист — это человек особого рода, — очень тихо произнес он.

Балинт стоял навытяжку. В голове у него царила такая невообразимая сумятица, что он не сразу сообразил, что генерал армии, собственно, похвалил его.

— Разрешите удалиться, товарищ генерал армии?

— Не удаляйтесь, Балинт, и не уходите. Лучше сядьте и закурите наконец свою трубку.

— Боюсь, я вам мешаю, товарищ генерал.

— Замечено правильно. Вы мне действительно помешали, так как приходить ради того, за чем вы явились, было ни к чему. Но раз вы здесь, давайте немного поговорим. Как я вам сообщил, партия уже опередила ваше предложение. Меня всегда радует, когда партия осуществляет то, о чем я едва смел мечтать и в чем до конца так и не разобрался. Очень хорошо, что это радует также и вас. Но сейчас я хочу говорить с вами о делах Венгрии, венгерского народа. Как я вам сказал, несколько десятков тысяч венгерских рабочих и крестьян в скором времени смогут влиться в новую венгерскую армию. Однако это еще далеко не значит, что венгерский народ освободит себя сам. Весьма вероятно, что до того, как первая новая гонведная дивизия обретет боеспособность, Красная Армия уже сметет гитлеровские банды с территории Венгрии. Во всяком случае, мы стремимся поскорее это осуществить. И венграм, Балинт, необходимо с этим обстоятельством считаться. Но если и действительно все произойдет именно так, даже в таком случае никто не станет бросать упрека венгерскому народу. Слушайте меня внимательно, Балинт! Я говорю все это не затем, чтобы вас успокаивать. Мне хочется помочь вам разъяснить вашим соотечественникам позицию Советского Союза.

Генерал стоял за своим столом прямо против Балинта и, опираясь левой рукой на стол, чуть подавшись туловищем вперед, смотрел ему в самые глаза. Слова он произносил медленно, с расстановкой, негромко, но очень отчетливо.

— Я уже несколько месяцев занимаюсь венгерским вопросом. С историей Венгрии знаком, может, не так хорошо, как вы, но о Доже, Ракоци, Кошуте и Петефи знал еще в Москве. Довольно прилично осведомлен и о событиях великого девятнадцатого года. Известно мне также кое-что из того, что предшествовало венгерской пролетарской революции и что за ней последовало. Дело будущих историков определить, при каких обстоятельствах, в каких именно условиях, по вине каких классов и по чьей персонально не имел венгерский народ возможности участвовать в полную силу в освобождении своей родины. Но те же историки поведают не только об ответственности и вине угнетателей венгерского народа, не об одних упущениях самого народа, но и о его деяниях. Вы ведь слыхали и историю партизанского отряда имени Ракоци, и о партизанах Мишкольца и Уйпешта, и о венгерских героях, отличившихся в Словакии и Франции. Кроме того, всему миру известно о процессах руководителей Венгерской компартии, о сентябрьской демонстрации тысяча девятьсот тридцатого года, о мученической смерти Шаллаи, Фюрста, Шёнхерца и Ференца Рожи… А Матэ Залка! Нет, история не осудит венгерского народа…

Но самый главный вопрос не в этом, Балинт. Надо наконец понять и твердо запомнить, что с изгнанием немцев для венгерского народа не заканчивается, а лишь начинается обретение родины. В изгнании немцев со своей земли венгерский народ участвовать в полную силу не смог. Зато теперь ему надлежит из своей на протяжении четырех веков влачившей колониальное или полуколониальное существование страны сделать страну свободную, а из обращенных в рабство венгров — свободных людей. И осуществлять это надо собственными силами. Такова, Балинт, задача!

Сегодня все в Венгрии говорят о разделе земли. Ликвидация феодального землевладения — действительно наиболее срочная задача. Ее подготовляет, организует и осуществляет ваша коммунистическая партия. Однако и вы и я, оба отдаем себе отчет, что работа по обретению родины этим далеко еще не завершается. Земельная реформа аграрного вопроса в целом не решает; проведение ее сопряжено с большими трудностями. А вам предстоит разрешить целый ряд и еще более трудных задач. Но вы с этим справитесь! Ведь у вас есть прекрасный рабочий класс, с его великим, замечательным революционным прошлым… есть закаленная в огне партия… превосходные революционные традиции и богатая страна. Один венгерский инженер уже успел подсчитать, что, если взять хотя бы только венгерскую нефть, она, безусловно, в состоянии обеспечить достаточную материальную базу для восстановления страны. Один такой инженер — уже настоящий клад!

Топчиев устало опустился на стул. Утомила его вовсе не сама беседа. Просто во все, что бы он ни делал, генерал всегда вкладывал свои силы и душу, забывая, что уже не молод и по месяцам недосыпает. Сейчас он сердечно тревожился за венгерский народ. Быстро выпив одну за другой две чашки чаю, он снова встал.

— Видели вы нашу тяжелую артиллерию на марше? Представляю, как, должно быть, екнуло у вас сердце… за судьбу Будапешта. Не надо тревожиться, Балинт! Мы не станем расстреливать венгерскую столицу. А ведь Гитлер хочет именно этого. Мы послали в Будапешт парламентеров — немцы их убили. В том числе и одного венгерского парня, капитана Штейнмеца… Нацистам желательно, чтобы мы это выместили на венграх. Крепитесь, Балинт! Мы же с вами солдаты. Я понимаю ваши чувства, но все-таки… Нельзя сейчас размагничиваться. Вот так… Я знаю Советский Союз, знаю нашу партию и потому уверен: наша тяжелая артиллерия Будапешт обстреливать не будет. Вы спросите, по какой причине стягиваем мы ее в таком случае под городские стены? А вот для чего. Чтобы пощадить один какой-либо город, одну страну, нужна не только большая моральная сила и великая политическая мудрость, но прежде всего решающее военное превосходство. Великодушным может быть только по-настоящему сильный…

Ну а теперь, Балинт, меня ждут дела. Больше вас не задерживаю. Вечером, возможно, еще встретимся. Но не наверняка. Поэтому уже сейчас пожелаю счастливого Нового года для венгерского народа.

Откозыряв по форме, Балинт направился к выходу. Но генерал окликнул его снова:

— Нет ли у вас какой-нибудь просьбы, товарищ Балинт? Желания личного порядка?

— Есть такое, товарищ генерал армии! Мне бы очень хотелось принять участие в освобождении Будапешта. С оружием в руках.

— Но вы же редактируете газету! Притом очень ответственную.

— Габор Пожони, который работает в настоящее время в редакции «Венгерской газеты», честное слово, во много раз лучший редактор, чем я, товарищ генерал армии. Он больше знает, умнее и работоспособнее. Очень, очень вас прошу…

Генерал улыбнулся. В эту минуту он был действительно совсем молодым.

— Сам такой вопрос я решить не могу. Вы принимали участие в обороне Москвы? Понятно, что вам хочется сражаться и за освобождение Будапешта. Но как я уже сказал, тут решаю не я. Поговорю с товарищем генерал-майором… А он вам потом сообщит.

На встрече Нового года, устроенной командованием фронта в каком-то спортивном зале, интендантское управление проявило себя отменно: на длинных столах, накрытых белыми и цветными скатертями, теснилось бесчисленное количество закусок и вин. Однако настроение не было всецело праздничным. Гости то приходили, то уходили. Порой на несколько минут в зале собиралось до сотни или больше офицеров, а уже через четверть часа их оставалось всего двадцать пять — тридцать.

Фронтовик ни в коей мере не враг выпивки, но сегодня здесь не нашлось бы ни одного человека, который хватил бы лишнего. Все участники явились сюда кто после службы, кто перед тем, как к ней приступить. Мысли заглядывавших на минутку в этот украшенный знаменами и еловыми ветками зал витали совсем в других местах. Если люди и пили, то ровно столько, сколько требуется по личному фронтовому опыту каждому, чтобы поддержать работоспособность. Даже хозяева праздника, офицеры интендантского управления, заходили в зал на считанные минуты… Ведь они стояли в преддверии серьезного экзамена: им надлежало через бесконечно растянутые коммуникации обеспечить сражавшиеся под Будапештом войска всем, в чем те нуждались.