Костры на берегах - Андрей Леонидович Никитин

их друг с другом и разместить на современной географической карте. Напрасно! Начиная с «отца истории» Геродота на нас обрушивается лавина имен, с которой мы не знаем, что делать. Хорошо, когда то или другое имя поддается переводу, как «молокоеды», «вшееды», «песьеглавцы». Ясно, что это не самоназвания племен, а всего лишь клички, данные им соседями, или — фантазия информаторов, не желающих обнаруживать свое незнание. Сравнительно легко расшифровать такие географические имена, как «борисфениты», то есть люди, живущие на реке Борисфен, современном Днепре, «ободриты» — жители берегов реки Одры, «поморяне», «колобжеги» — жители южного побережья Балтийского моря. А что означают «бодричи»? Тех же «ободритов»? Или что-то иное? Руги, руяне, русы, рутены, раны — разные народы или один и тот же? Кто такие вильцы, ререги, чудь? Все, что мы знаем о них, не более как наши догадки…

Положение мало изменилось с тех пор, как В. Ф. Одоевский, не только интереснейший писатель середины прошлого века, но и широко образованный человек, посмеиваясь над историками и филологами, в одном из своих фантастических рассказов писал: «Немцы были народ, обитавший на юг от древней России… это, кажется, доказано; Немцев покорили Аллеманы, потом на месте Аллеманов являются Тедески, Тедесков покорили Германцы или, правильнее, Жерманийцы, а Жерманийцев Дейчеры — народ знаменитый, от которого даже язык сохранился в нескольких отрывках… Но теперь между антиквариями здесь почти общее мнение, что Дейчеры были нечто совсем другое, а Немцы составляли род особой касты, к которой принадлежали люди разных племен…»

В этой шутке, пародирующей изыскания филологов, когда используются разновременные и разноязычные наименования одних и тех же «немцев», больше смысла, чем может показаться с первого взгляда, особенно если вспомнить, что и самое название «Германия» заимствовано из кельтского языка. Если «бьярмы» исландских саг были заимствованы у Оттара и Вульфстана как дань учености и моде, прикрыв собою весь пестрый мир Восточной Прибалтики, то ведь и сам Вульфстан, говоря о пруссах, постоянно называет их «эстами», хотя собственно эсты, принадлежащие к финно-угорским народам, жили гораздо дальше на северо-восток и ничего общего с пруссами не имели.

Почему так произошло? Ведь шлезвигский путешественник очень точно называет королю Альфреду границы расселения именно пруссов — от устья Вислы на западе до Клайпеды на северо-востоке. Может быть, он не знает их самоназвания? Сомнительно. Заинтересовавшись этим вопросом, я обнаружил, что текст здесь следует другой, так сказать, «латинской» традиции в наименовании народов Европы, которая в раннем средневековье идет от К. Тацита и его «Германии», ставшей классическим примером для всех последующих историков и географов.

Конечно же, сам Вульфстан не только не читал Тацита, но и никогда не слышал о нем. Думаю, что и пруссов он называл так, как это было принято в то время у них самих. В «эстиев» они превратились под пером переводчика и редактора книги Орозия, приводившего новые сведения в соответствие с литературной и научной традицией своего времени. Стоит вспомнить, как в то же самое время византийские писатели и историки считали хорошим тоном именовать всех без разбора обитателей северных берегов Черного моря и причерноморских степей «скифами» или «тавроскифами», поддерживая традиции пятнадцативековой давности!

На побережье восточной Балтики Тацит, по-видимому, сам никогда не бывал. «Германию» он писал в конце 90-х годов нашей эры, довольствуясь общей хотя и достаточно проверенной информацией, точность которой подтверждается сейчас историками и археологами. Вот что он сообщал о «правом», то есть южном и юго-восточном побережье Балтийского моря, которое он везде именует «Свебским».

«Что касается правого побережья Свебского моря, то здесь им омываются земли, на которых живут племена эстиев, обычаи и облик которых такие же, как у свебов, а язык — ближе к британскому (то есть к кельтскому. — А. Н.). Эстии поклоняются праматери богов и как отличительный знак своего культа носят при себе изображения вепрей; они им заменяют оружие и оберегают почитающих богиню даже в гуще врагов. Меч у них — редкость; употребляют же они чаще всего палицы. Хлеба и другие плоды земные выращивают они усерднее, чем принято у германцев с присущей им нерадивостью. Больше того, они обшаривают и море и на берегу и на отмелях единственные из всех собирают янтарь, который сами они называют глезом. Но вопросом о природе его и как он возникает они, будучи варварами, не задавались и ничего об этом не знают; ведь он долгое время лежал вместе со всем, что выбрасывает море, пока ему не дала имени страсть к роскоши. У них самих он никак не используется; собирают они его в естественном виде, доставляют нашим купцам таким же необработанным и, к своему изумлению, получают за него цену».

Добравшись до Тацита, я сообразил, что меня удивляло, когда я читал рассказ Вульфстана в обработке короля Альфреда: отсутствие янтаря! Как мог купец, торговавший с пруссами, не только не рассказать о янтаре, который должен был быть одним из первых предметов торговли, но и не привезти его в Англию?! Это было еще одно свидетельство сокращения его рассказа и общей путаницы рассказов Вульфстана и Оттара. Ведь на протяжении всего этого берега, который занимали именно пруссы, — от устья Вислы до Клайпеды, — в тяжелой синеватой глине, оставшейся от прибрежных илов древнейших морей, лежат россыпи знаменитого балтийского янтаря, который арабские купцы выменивали у русов на рынках Великой Булгарии и Итиля, чтобы везти его дальше, на Восток…

Рассказ Тацита об эстиях позволил мне сделать первый шаг в разгадке тайны святилищ бьярмов.

С того момента, как я понял, что под «страной бьярмов» саги подразумевают побережье Восточной Прибалтики, я не переставал удивляться полному молчанию саг о янтаре. Похоже было, норвежцы даже не знали о его существовании, не говоря уже о его ценности, как объекта торговли и грабежа. Не интересовал их янтарь? С этим еще можно было согласиться: даже в начале нашего века янтарные бусы и янтарные украшения были уделом беднейшего населения Западной Пруссии и Прибалтики в целом. Но как могли скандинавы не знать янтаря? Вот это в голове у меня не укладывалось. Должны были знать. И знали только, по-видимому, под другим именем. Но каким?

Покойный ныне М. И. Стеблин-Каменский, избегая прямо называть волшебные саги фантастическими, ввел для них в литературу специальное название — «саги о древних временах». К группе таких саг он отнес и Босасагу, пересказ которой К. Ф. Тиандером я использовал, отыскивая путь в Биармию. Герои этой саги посещают соседнюю с Биармией страну, называемую «Глезисвеллир», в которой царствует некий Годмунд. Фигура это достаточно известная. В «лживых» сагах Годмунд неизменно выступает в