В джунглях черной Африки - Уилбур Смит

На мгновение противники замерли друг против друга, а потом Нинг злобно прошептал: — Вы упустили свой шанс, доктор. Другого такого больше не представится.

Дэниел ничего не ответил. Он не мог поверить, что с такой легкостью поддался собственной слабости, предав память о Джонни. Раньше такого бы не произошло. Он бы не задумываясь, безжалостно разделался с Чжэн Гоном, а теперь китаец постоянно будет начеку и, значит, будет втрое опаснее.

Дэниел повернулся, раздавленный собственной неудачей, и тут же остановился как вкопанный. Один из солдат гита в заломленном на затылок бордовом берете держал в руках автомат, целясь ему прямо в живот. Он неслышно, как леопард, поднялся по металлической лесенке и видел все, что произошло на мостике.

В эту ночь Дэниел долго не мог уснуть, как никогда прежде, остро осознавая невозможность побега из Сенги-Сенги, мучимый сомнениями и угрызениями совести от того, что пытался отомстить за Джонни таким жутким способом. Однако решимость отомстить за погибшего друга отнюдь не исчезла, и утром он встал с готовностью действовать во имя торжества справедливости, хотя нервы его, по-видимому, сдавали.

Очевидно, поэтому он в тот же день окончательно порвал все отношения с Бонни Ман. Началось с того, что Бонни опоздала и он ждал ее больше сорока минут, пока она наконец не явилась, светясь от счастья.

— Когда я назначал на пять, я не имел в виду пять вечера, — раздраженно бросил он.

— Как прикажете теперь поступать, мой господин? Сделать харакири? — с иронией осклабилась Бонни.

Дэниел готов был уже обрушиться на нее с градом упреков, как вдруг сообразил, что она выскочила прямо из койки Таффари и даже не приняла душа! Ноздри ему защекотал специфический запах любви, который ни с чем не спутаешь, и Дэниел в ярости отвернулся, чтобы совладать с собой и не ударить Бонни.

«О Боже, Армстронг, возьми себя в руки, — успокаивал он себя. — Дальше так дело не пойдет».

До полудня они работали, накапливая злость друг на друга, и это ничего хорошего не предвещало. Они снимали, как пильщики с цепными пилами валили мощные деревья, а бульдозеры отволакивали их с вырубки, освобождая дорогу ПКППР.

Снимать под дождем, утопая в грязи, когда рядом ревет мощная техника и падают стволы деревьев, и трудно, и опасно. Это тоже не поднимало настроения, но Дэниел, едва сдерживаясь, молчал до того самого момента, когда в середине дня Бонни вдруг объявила, что у нее кончилась пленка и ей надо вернуться в лагерь за кассетами.

— И что за недоумок этот оператор, у которого в самом разгаре съемки кончается пленка?! — в бешенстве заорал он.

И услышал в ответ оглушительную тираду: — Ах, как ты меня напугал, любовничек! Тебя не пленка больше всего волнует, а то, что ты лишился отличной здоровой пищи для утоления своего сексуального голода! Ты ненавидишь меня за то, что теперь я сплю с Эфраимом, а не с тобой. И тебя просто выворачивает от ревности.

— Ты слишком переоцениваешь свою большую задницу, — зло парировал Дэниел.

Они оскорбляли друг друга до тех пор, пока Бонни наконец не завопила, чуть не бросившись на него с кулаками: — Никто никогда не разговаривал со мной подобным образом, мерзавец! Можешь засунуть свою работу и свои пленки себе в левое ухо или куда-нибудь подальше! — И Бонни зашлепала по красной грязи туда, где стоял их «лендровер».

— Оставь камеру в машине! — крикнул ей вслед Дэниел. — У тебя есть обратный билет в Лондон. Я вышлю тебе чек. Ты уволена.

— Ошибаешься, любовничек. Ты немного опоздал. Это я ухожу от тебя! И не забывай об этом.

Хлопнув дверцей, Бонни включила мотор. Джип забуксовал, и из-под колес полетели фонтаны грязи. А затем «лендровер» рванул с места и вскоре исчез за деревьями. Дэниел, будучи вне себя от бешенства, сожалел только о том, что не высказал Бонни всего, что о ней думал.

Бонни злилась ничуть не меньше, в ярости размышляя о том, как ей отравить жизнь Дэниелу раз и навсегда. Ее изощренное воображение рисовало картины одну страшнее другой, и, когда джип въехал в Сенги-Сенги, Бонни, усмехнувшись, прошептала: — Ты горько пожалеешь обо всех оскорблениях в мой адрес, малыш Дэнни. Тебе больше не придется снять в Убомо ни одного кадра. Ни самому, ни с кем-либо другим, кого ты захочешь взять на мое место. Будь уверен, я об этом позабочусь.

В сумрачном свете темная кожа его длинного, гибкого тела блестела, как отполированный эбонит, все еще влажная от любовного пота. Эфраим Таффари лежал на спине, откинув в сторону белоснежную простыню, и Бонни, глядя на него, думала, что он, наверное, самый, красивый из всех мужчин в ее жизни.

Оторвав голову от подушки, она припала щекой ему на грудь. Его шелковистая кожа приятно холодила. Бонни тихонько подула на его сосок, с улыбкой наблюдая, как крошечный шарик тут же сморщился и затвердел. Бонни едва не рассмеялась. Никогда в жизни она не чувствовала себя так хорошо. Эфраим был потрясающим любовником, в тысячу раз лучше любого белого. Ни один из ее бывших любовников не шел ни в какое сравнение с этим божественным гита. Бонни охватил внезапный порыв сделать для него что-либо особенное.

— Я должна тебе кое-что сказать, — прошептала она, и Эфраим едва заметным движением откинул с ее лица прядь рыжих волос.

— Что сказать? — Он почти не выразил никакого интереса к ее словам, вопрошая удивительно мягко и чуть отстраненно.

Бонни знала, что уже следующая фраза заставит его забыть обо всем и напряженно внимать ей, и потому оттягивала этот на редкость приятный момент. Она получит двойное удовольствие: отомстит Дэниелу Армстронгу и докажет Эфраиму Таффари, как сильно его любит.

— Что ты должна мне сказать? — повторил Таффари, ухватив ее за волосы и легонько потянув на себя. Эфраим умел делать больно, и Бонни тихонько застонала от непривычного ощущения, возбуждавшего ее.

— Я говорю об этом только для того, чтобы показать, насколько я тебя люблю, — хрипловатым голосом прошептала она. — И ты уже больше не будешь сомневаться в моей верности.

Чуть слышно рассмеявшись, он еще крепче вцепился ей в волосы, и Бонни едва не вскрикнула от боли.

— Мы еще посмотрим, сокровище мое рыжеволосое. Ну, расскажи, что за ужасную вещь ты от меня скрывала.

— Это действительно нечто ужасное, Эфраим, — произнесла Бонни. — По приказу Дэниела Армстронга я снимала на пленку, как уничтожали рыбацкий поселок в Бухте Белохвостого Орлана, освобождая площадку под строительство нового казино.

Бонни показалось, что Эфраим Таффари затаил дыхание, и сердце у него в груди вдруг замерло, но потом пульс плавно восстановился. Он осторожно выдохнул и тихо сказал: — Не понимаю, о чем ты. Объясни подробнее.