Грюнвальдский бой, или Славяне и немцы. Исторический роман-хроника - Гавриил Александрович Хрущов-Сокольников

Тысячи мыслей, одна другой ужасней, мигом пронеслись в его голове… Он понимал только одно, что тут, сейчас, за дверями, ребёнок… Чей он, он не знал, но присутствие дитяти в рыцарском замке, в той келье, где он ждал встретить свою невесту, поразило, испугало его. Он инстинктивно понимал, что встретит что-то ужасное, роковое.

— Видимунд, удержи их, я один войду! — быстро шепнул он своему другу и, скрепя сердце, призывая на помощь всю свою отвагу, отбросил остатки двери и вошёл в комнату.

Бой в замке

В ней никого не было, но из незапертой двери в смежный покой громко, назойливо слышался детский крик.

Князь бросился вперёд и остолбенел от ужаса и удивления. На коленях около детской колыбели стояла женщина, его княжна Скирмунда.

Он в первую секунду не узнал её, так изменилось и исхудало её прекрасное, энергичное лицо. Глаза их встретились, дикий крик вырвался из груди Скирмунды и первым движением её было броситься к князю Давиду, но в ту же минуту другое чувство, чувство стыда, сознание собственного позора охватило её, и она с рыданием припала к колыбели ребёнка.

Князь понял все. Щемящая, жгучая боль, словно нож, впилась в его сердце. Она изменила! Она отдалась другому, — мелькнуло в его пылающем мозгу. Но он сдержался. Он ничего не спросил, не сказал ни слова упрека, только рука его судорожно сжала рукоятку секиры да сердце болезненно сжалось под стальным нагрудником.

— Ты свободна, княжна! — сказал он наконец как-то глухо. — Немецкая рать разбита, замок взят. Ты свободна.

Эти слова, казалось, пробудили Скирмунду. Она быстро встала на ноги и бросилась к жениху.

— Не осуждай! Не презирай! — быстро заговорила она. — Зельем опоили, силой опозорили. Клянусь небесами, я не забывала клятвы.

— Кто этот изверг? — спросил князь.

— Здешний комтур, граф Брауншвейг! Убийца и злодей. Он, он надругался надо мной беззащитной. Заклинаю, умоляю тебя, отомсти ему за меня, — воскликнула она страстно и бросилась перед князем Давидом на колени.

— Он поражён насмерть. Ты отомщена! — воскликнул князь, — но слышишь, это твой отец и его жмудины! — он подбежал к узенькому окошечку и ударом секиры выбил раму вместе с свинцовыми ободками.

За стеной замка слышались неистовые вопли жмудинского войска, штурмом бравшего последний оплот крестоносцев.

— Скорей, скорей, надо спрятать ребёнка! — Он нагнулся к колыбели, но княжна с рыданием бросилась к нему и выхватила из рук князя малютку.

— Оставь, не дам! Мой ребёнок!

— Скирмунда! Бога ради, опомнись, отец твой сейчас будет здесь. Подумай, что будет. Он убьёт тебя и ребёнка! Отдай его мне, я его вынесу отсюда в шлеме и передам близким людям, скажут, что нашли его среди трупов. Отдай.

Но Скирмунда, ослепленная материнским чувством, была глуха ко всем мольбам князя.

— Нет! Пусть что хотят делают со мной, мой стыд, мой позор, но ребёнка не отдам, он тоже мой!

Торжествующие клики жмудинов слышались уже гораздо ближе. Они успели сокрушить последнюю защиту немцев и теперь, под предводительством своих криво, стремились вперёд, на внутренний двор замка.

Князь в отчаяньи снова бросился к Скирмунде. Он знал, что если отец застанет свою дочь с ребёнком, прижитым с крыжаком, пощады не будет и употреблял теперь всё красноречие, чтобы убедить княжну вверить ему своё дитя. Но Скирмунда была неумолима. Расстаться с ребёнком казалось ей тяжелее, чем расстаться с женихом, чем расстаться с жизнью.

— Нет! Нет! Пусть убьют нас вместе. Не отдам, не отдам, — твердила она в каком-то нервном экстазе и всё плотней прижимала младенца к своей груди.

Дикие крики и топот множества людей слышались уже на дворе замка, зычный голос Вингалы раздавался у начала лестницы, ведущей на башню.

Медлить было больше нечего. Князь Давид бросился к Скирмунде, чтобы силой вырвать у неё ребёнка и спасти его, помимо её воли, от фанатизма приближающихся жмудинов, но Скирмунда выскользнула из его рук и с ребёнком на руках бросилась в смежную комнату.

В ту же секунду в её дверях, выходящих на лестницу, появилась могучая, вся забрызганная кровью, фигура старого князя Вингалы.

Он тоже с первого взгляда не узнал свою дочь.

— Скирмунда! — радостно воскликнул он и бросился к ней, но внезапно остановился. Он увидал ребёнка на её руках.

— Чей это щенок!? — бешено вскрикнул он и снова бросился к дочери.

— Чей? Да отвечай же, — рука его схватила малютку.

— Оставь! Пусти! Он не виноват! Оставь! — дико кричала Скирмунда.

— Чей?! Чей щенок?! — в свою очередь гремел Вингала и, оттолкнув дочь, вырвал из её рук малютку.

Скирмунда в порыве отчаяния бросилась перед отцом на колени и охватила его ноги руками.

— Сжалься, пощади, он не виноват! — с рыданием молила она, но Вингала был неумолим.

— Твой щенок? Твой?! — отталкивая дочь, кричал он.

— Убей меня, но пощади малютку! — заклинала Скирмунда.

— Признавайся, твой? Твой! — продолжал свой допрос Вингала.

— Мой! — простонала несчастная, — обманом, насилием…

— Крыжацкий? — переспросил Вингала, казалось, не обращая никакого внимания на слова дочери.

Несколько жмудин, в том числе криво-кривейто и Одомар со своими воинами успели достигнуть комнаты Скирмунды.

— Смерть, смерть вайделотке! — закричали кругом голоса.

— Смерть немецкому щенку! — кричал громче всех криве-кривейто, поднимая свою кривулю. — Она нарушила свой завет. Смерть вайделотке! Смерть её щенку!

— Смерть вайделотке! Смерть! На костёр! — кричали голоса кругом. — На костёр вайделотку.

— А немецкого щенка — в окно! — послышался заглушавший все голоса крик Вингалы, и он, оттолкнув ногой обессилевшую Скирмунду, бросился к окошку и вышвырнул ребёнка из окна.

Дикий, нечеловеческий крик вырвался из груди несчастной матери, она хотела броситься вслед за ним, но жмудины удержали её, и, по приказанию князя крепко связали ей руки и