Эпоха мёртвых. Москва - Андрей Круз

Всё, верх, вот она, крыша заветная. Загремела под ногами кровля, я присел на колено, обводя стволом ружья окрестности. Видно паршиво, конёк крыши всю видимость закрывает, надо дальше продвинуться. Встал на ноги, пошёл вперёд мелким шагом, не опуская оружия и думая о том, чтобы не споткнуться, не поскользнуться и не скатиться — наклон кровли здесь неслабый, страшновато шагать, да ещё под ноги не глядя. Листы жести гулко громыхали, прогибаясь под подошвами ботинок, и каждый такой «бух» отзывался эхом где-то в районе сжавшегося в кулачок от страха желудка. Страшно ведь, действительно страшно, я уже давно, с самого начала всей этой Катастрофы, так не боялся. Никогда мы ещё не оказывались таким вот объектом охоты посреди пустого мёртвого города.

За спиной загремела лестница — Большой полез, как и договаривались, но оборачиваться я не стал — чего там в Большом не видел? А вот за конёк заглянуть надо, как бы там… А что там? А хрен его знает, что угодно там быть может. Шаг, ещё шаг и ещё… медленно и аккуратно, глаза по коньку шарятся в поисках движения, мелькнувшей тени, чего угодно, что выдаст готовую на нас засаду, если такая есть.

Вот и гребень, ещё чуть выше, сейчас обратную сторону увижу… вздох облегчения. Пусто. Вся крыша как на ладони, обратный скат, затем подъём — и очередной конёк. Что за гадская манера так строить была, какими-то зигзагами и изломами, ни одно место полностью не просматривается? Издевались над людьми специально? Или как?

— Я здесь, — сказал Большой из-за спины.

— Прикрывай остальных, — приказал я, не оборачиваясь. — И лестницу сразу затаскивайте.

— Я понял.

А я дальше, дальше пойду, пока всю крышу не проверю — не успокоюсь. Спрошу вот только:

— Лёха, как у вас?

— Скотина ещё продвинулась, — ответил он. — Но на рожон не лезет, прячется и скрывается. Может быть, так и получится продержать на дистанции.

— Лишь бы патронов хватило, — ответил я. — Не уходит ведь?

— Ни хрена не уходит.

— Не выйдет на дистанции, Лёха, нам ведь ещё с крыши лезть придётся, тогда она нас и достанет.

В ответ послышалось короткое злобное ругательство. Взгляд искоса вниз — отсюда проход между домами виден. Мертвяки нас заметили, лезут с Пушечной улицы толпой, снизу уже яблоку негде упасть, и все на меня таращатся, заметили. Ну и хорошо, собственно говоря, отсюда им прохода на Неглинную нет, мы так от них и оторваться можем. Правда, вопросик один возникает: а что на самой Неглинке? Мы ведь туда пока не смотрели, не то же ли там самое, что и здесь? Вот будет весело, если там такая же толпа…

Атаку я всё же прозевал, не успел даже прицелиться, лишь сообразил завалиться набок, словно кто-то в мозгу шепнул: «Падай!» Морф, бледный, перекошенный, похожий на слепленную из мёртвой плоти большую мосластую обезьяну, одним прыжком перескочил через дальний конёк крыши, ловко и пружинисто собравшись, приземлился на скат прямо передо мной и, оттолкнувшись в одно касание, прыгнул снова, прямо на меня.

В момент, когда он толкался во второй раз, а я падал в сторону, время словно застряло в какой-то липкой и густой среде, так медленно всё тянулось, особенно мой уход с линии атаки, но, когда мой бок всё же коснулся грязной кровельной жести, всё закрутилось быстро, как на ускоренной промотке. Тварь, обдав меня гнилой вонью, пролетела на расстоянии вытянутой руки от моего лица, а я, неловко повернувшись, не удержался на скате, покатился вниз, не в силах зацепиться и прицелиться, стараясь удержаться хоть за что-нибудь, краем глаза заметив, как морф, коснувшись железа всеми четырьмя конечностями, непостижимым образом развернулся мордой ко мне, уставившись своими мутными буркалами, но скат сыграл злую шутку и с ним — инерцией его тоже понесло дальше, не давая атаковать немедленно беспомощную на тот момент жертву — меня, собственно говоря.

Загрохотал длинной очередью автомат — Большой попытался меня прикрыть. Я увидел, как пули рванули мёртвую плоть твари, хлестнули её по мерзкой морде, похожей на смесь орангутанга и крокодила, но она, лишь мотнув башкой, обратила на это мало внимания. Но ту паузу, которая нужна была, чтобы я мог собраться и хоть как-то приготовиться к обороне, товарищ мне отыграл. И когда морф снова пружинисто сжался, готовясь оттолкнуться и накрыть меня своим очередным прыжком, я открыл пальбу из ружья.

Уворачиваться от пуль эти твари тоже научились, первые два заряда прошли над головой прижавшейся (но так и не прыгнувшей!) твари, а вот все шесть остальных ударили прямо в неё, угодив в морду и плечи. Брызнуло клочьями мёртвой плоти, подогнулась перебитая рука, морфа сбило с ног, он снова заскользил к краю крыши, дёргаясь и щёлкая странно перекосившейся, раздробленной, видать, челюстью.

Желание у меня было просто броситься в бегство, сбежать от этой быстрой, сильной, живучей и одновременно с этим мёртвой смердящей твари, но словно тот же самый, что советовал падать, теперь шепнул мне: «Добивай! Иначе хана!» И против всех своих желаний я побежал к дёргающемуся и пытающемуся подняться на ноги морфу, грохоча железом под ногами и молясь про себя о том, чтобы суметь остановиться, не пролететь дальше, просто прыгнув с крыши в толпу мертвецов внизу, и при этом понимая, что я уже не успеваю сменить магазин в опустевшем дробовике и что не успеваю схватиться за автомат или пистолет, вообще ничего не успеваю.

И тогда я сделал то, чего никак не ожидал от себя сам — прыгнул ногами вперёд, поджимая их на лету и приземляясь на задницу, заскользил в сторону замершего в непонятках морфа, не ожидавшего от меня такого маневра. И когда он замахнулся правой когтистой конечностью, я изо всех сил выпрямил обе ноги, метя прямо в разбитую выстрелом челюсть. Удар, сильный, такой, что я аж задницей вмялся в кровельное железо, и гадину подкинуло, заваливая назад, её ответный удар пришёлся в пустоту, а затем я увидел, как ноги морфа потеряли опору, сорвались с крыши, брюхо с обрывками тряпья на нём заскользило, заскребли жуткие кривые когти уцелевшей руки, пытаясь уцепиться за край… и даже уцепились.

Но я тоже успел, даже не понял когда, сменить магазин в дробовике и дослать патрон. И когда зацепившаяся за край тварь подняла свою изуродованную харю, уставившись на меня своими мутными, злобными до холода в позвоночном столбе глазами, я сказал:

— Пошёл на хрен.

И выстрелил, целясь в переносицу. Грохнуло, толкнуло в плечо, брызнуло осколками кости и гнилой крови, и тварь сорвалась вниз, в толпу своих «коллег».

— Вот так, — сказал я и плюнул вслед, даже не выглядывая с крыши, всё равно в какую-то мёртвую морду попаду, всё радость.