Царствование императора Николая II - Сергей Ольденбург

Однако государь был уверен в преданности Верховного главнокомандующего и, пока положение на фронте не стало угрожающим, отклонял все предложения о более активном вмешательстве в руководство военными действиями. Но когда фронт в Галиции был прорван, государь 5 мая приехал в Ставку и оставался там более недели. «Мог ли Я уехать отсюда при таких тяжелых обстоятельствах? - писал он государыне. - Это было бы понято так, что Я избегаю оставаться с армией в серьезные моменты. Бедный Н., рассказывая все это, плакал в моем кабинете и даже спросил Меня, не думаю ли я заменить его более способным человеком… Он все принимался меня благодарить за то, что я остался здесь, потому что мое присутствие успокаивало его лично». В минуту испытания спокойная твердость государя была нравственной поддержкой Верховному главнокомандующему.

Но положение - и на фронте, и в тылу - требовало немедленных мер, выходивших за пределы чисто военных задач. Многие действия Ставки создавали осложнения, отражавшиеся в глубоком тылу. По инициативе начальника штаба ген. Н. Н. Янушкевича было предпринято массовое выселение евреев из Галиции и из прилегающих к фронту русских областей. Штаб установил, что именно среди еврейского населения имелось наибольшее количество неприятельских шпионов, либо доставлявших сведения через фронт или путем сигналов, либо поджидавших прихода неприятеля с готовыми данными о численности и вооружении русских войск. Было весьма правдоподобно, что евреи, особенно в Галиции, больше сочувствовали австро-германской армии, нежели русской. В журнале «Новое Звено» (весной 1915 г.) гр. М. М. Перовский-Петрово-Соловово изложил причину такого отношения в виде статьи, якобы касавшейся Южной Америки: там будто бы шла война между Колумбией и Венесуэлой, причем в одной из этих стран индейское племя «ицкасрулейбас» пользовалось всеми правами, а в другой подвергалось ограничениям - «нетрудно понять, которой стране сочувствовало это индейское племя…» (цензор эту статью пропустил, но затем этот номер был конфискован, и журнал «Новое Звено» был закрыт).

В то же время огульное обвинение всего еврейского населения в шпионаже было, конечно, необоснованно; меры, принятые Ставкой, едва ли были целесообразными. Десятки тысяч, а затем и сотни тысяч евреев из Галиции и западного края получили предписание в 24 часа выселиться, под угрозой смертной казни, в местности, удаленные от театра военных действий; вся эта масса еврейского населения, зачастую не знавшая русского языка, эвакуировалась принудительно вглубь России, где она могла служить рассадником сначала паники и эпидемий, а затем - жгучей ненависти к властям.

Другие распоряжения Ставки - менее категорические, носившие скорее характер поощрения, нежели прямого принуждения, - касались эвакуации населения других народностей. Руководясь представлением о том, что враг, попадая в опустошенную местность, должен испытывать затруднения в продовольствии и расквартировке войск, русское командование способствовало массовому исходу населения на восток, причем деревни сжигалась так же, как и посевы, а скот убивался на месте либо погибал в дороге - лишь бы ничего не досталось врагу. Эта «тактика 1812 года» подвергалась резкой критике в Совете министров, но так как весь театр военных действий был подчинен Верховному главнокомандующему, кабинет был бессилен что-либо предпринять.

Толки об измене в связи с недостатком снарядов сделались настолько всеобщими, что государь распорядился в конце мая образовать совещание под председательством военного министра, с участием председателя Г. думы Родзянко и нескольких депутатов, для ознакомления представителей общества с действительным положением вещей. Но из армии шли вести о невероятном возмущении офицерства; вина за недостаток снарядов возлагалась на военное министерство, и государь, желая внести успокоение, решил расстаться с В. А. Сухомлиновым; он считал, что военный министр в данном случае только «козел отпущения» за неудачи, предотвратить которые не было возможности, и, увольняя В. А. Сухомлинова, обратился к нему с ласковым прощальным словом.

На очередь становился вопрос о реорганизации правительства. Государь во время первого года войны держался принципа: избегать всяких внутренних обострений, не меняя ничего по существу. Так, когда скончался (еще в конце 1914 г.) Л. А. Кассо, столь ненавистный всем левым кругам министр народного просвещения, его преемником был назначен гр. П. Н. Игнатьев, который на посту товарища министра земледелия приобрел популярность в думских кругах; это назначение было встречено в обществе сочувственно.

Когда на очередь стали вопросы о создании особого совещания по снабжению армии, о «мобилизации промышленности», когда стали раздаваться требования скорейшего созыва Г.думы, государь решил сделать новую попытку пойти навстречу обществу, в то же время твердо сохраняя всю полноту власти в своих руках. Один за другим были уволены в отставку те министры, деятельность которых особенно резко критиковалась в Г.думе: министр внутренних дел Н. А. Маклаков (6 июня), В. А. Сухомлинов (12-го); обер-прокурор Св. синода В. К. Саблер (5 июля), министр юстиции И.Г. Щегловитов (6 июля). На их места были назначены: министром внутренних дел - умеренно правый кн. Н. Б. Щербатов; министром юстиции - А. А. Хвостов, член правой группы Г. совета; обер-прокурором Синода - московский предводитель дворянства А. Д. Самарин, в свое время приобретший известность как сторонник неограниченного самодержавия. Только на пост военного министра был назначен человек, пользовавшийся более «левой репутацией»: б. тов. военного министра А. А. Поливанов, которого в армии считали хорошим «техником» своего дела. Его близость к А. И. Гучкову во времена Комиссии государственной обороны создавала против него некоторое предубеждение, но государь счел возможным пренебречь этим соображением после продолжительной беседы с А. А. Поливановым в Ставке.

14 июня в Ставке состоялось заседание Совета министров под председательством государя, при участии в. к. Николая Николаевича и его ближайших советников. Было решено оказать доверие патриотизму общества, созвать в ближайшее время Г. думу, смягчить цензуру для печати.

На фронте положение оставалось по-прежнему тяжелым. Везде, где только германские войска производили решительный нажим, русский фронт обваливался, оседал. Почти вся Галиция была очищена к концу июня; на севере немецкие войска проникли вглубь Курляндии; польский выступ оказался обойденным с обеих сторон. В то же время, благодаря боевой стойкости русских войск и умелой стратегии командования, удавалось, по крайней мере, избежать «Седана» или «нового Танненберга»: весь фронт медленно откатывался назад, но прорывов не было; немцам так и не удавалось окружить сколько-нибудь значительные воинские части. Территорию приходилось уступать, но живую силу в известной мере удавалось сберечь. Конечно, потери при неравенстве в артиллерии были весьма велики, и число пленных сильно возросло: нередки были случаи, когда отдельные части сдавались, расстреляв все свои снаряды и патроны. Упадок духа, особенно выражавшийся в толках об измене начальников, был весьма ощутителен. И все же отступление совершалось в порядке, нигде не переходя в паническое бегство.

Смена министров и созыв Г.думы, назначенный на 19 июля - годовщину объявления войны, - были, можно сказать, мерами «обоюдоострыми». Несомненно, что они были встречены в обществе с большим сочувствием; они вызвали и в армии надежду на перемену к лучшему. Но в то же время эти уступки - так и понимало оппозиционное общество - не столько успокаивали, сколько создавали желание дальнейших, более крупных перемен. Создавалось убеждение, что под флагом войны можно добиться тех реформ, в которых власть отказывала в мирное время. Между государем и обществом слагалось некое недоразумение: государь считал нужным для целей войны сосредоточить власть в своих руках и управлять через людей, которым он мог безусловно доверять; для него популярность или непопулярность этих людей в обществе была на втором плане, хотя и оставалась существенным соображением. Общество, наоборот, сочло, что настал момент, когда оно получает возможность не только «свергать», но и «назначать» министров. В создании такого недоразумения почти одновременная отставка Н. А. Маклакова, В. К. Саблера и И.Г. Щегловитова сыграла немалую роль. Увольнение Сухомлинова, с другой стороны, было действительно неизбежным - хотя бы как «символический жест», показывающий, что в деле снабжения армии можно ожидать решительных перемен.

Расширительное толкование значения смены нескольких министров распространилось и за пределами России; так, Ллойд-Джордж, в то время - министр снабжения, в своих речах касался довольно смело русских внутренних дел и выражал радость по поводу того, что от грома германских пушек «рушатся тысячелетние оковы русского народа», который теперь выпрямляется и встает на борьбу с врагом.