Орлы капитана Людова - Николай Панов

Кружилась широкая стальная катушка носового шпиля.

Смычки якорь-цепи с грохотом струились на палубу ледокола.

Матрос с шлангом в руках обмывал цепь, из клюза обрушивалась за борт плотная водяная струя.

«Пингвин» качался неподалеку на волнах. Трос, соединивший его с «Прончищевым», уходил провисающей частью в глубь океана.

— Чист якорь! — крикнул Агеев в мегафон на мостик.

— Чист якорь! — доложил старший помощник капитану Потапову.

— Стоп шпиль! — скомандовал старший помощник.

Караван двинулся в сторону шхер. Проплывали мимо хмурые очертания острова Скумкам.

Агеев не торопясь шел на корму. Открылась дверь палубной надстройки. Наружу нетвердо шагнул, оперся на поручни похудевший, белеющий забинтованной головой Фролов.

— Сейчас же вернитесь! — строго сказала Ракитина, выйдя на палубу следом.

— Да я, Танечка, только на минутку. Ветра морского понюхать. Сил нет больше киснуть в каюте!

Фролов глубоко дышал, жадно смотрел в океанскую даль.

— Дайте хоть прочесть, что там с дока пишут…

— Если сейчас же не вернешься в каюту — честное ленинское, напишу рапорт капитану и ходить за тобой перестану! Пользуешься, что доктор отлучился, — сказала Таня.

Ее глаза так выразительно блеснули, что Фролов покорно повернулся к двери.

— Да я только бы еще полминутки…

— Поговори у меня! — оборвала Таня, придерживая дверь.

Фролов шагнул в коридор. Он и вправду чувствовал себя еще очень слабым…

Таня остановилась у поручней. Постояла, глядя вдаль, обернулась, увидела Агеева, задержавшегося невдалеке.

— Сергей Никитич! — радостно вскрикнула Таня.

Она порывисто шагнула к нему. И мичман, весь просияв, протянул обе руки, вобрал в свои ладони ее легкие застывшие пальцы.

— А я и не знала, что вы теперь с нами… Что же не зашли, Сергей Никитич, не навестили? — говорила Таня с улыбкой, тихонько высвобождая руку.

— Не успел, Татьяна Петровна, — тоже улыбался Агеев, — Да я теперь часто к вам наведываться буду. Еще, может, надоесть успею, помешаю вам Димку Фролова лечить.

Он шутил — весь во власти охватившей его радости, но Таня вспыхнула, сердито сдвинула брови.

— Надоел мне этот ваш Димка. Непослушный, болтун. Ходишь, ходишь за ним, а он вот вырвется, как сейчас, и все лечение пойдет насмарку.

— Нет, Фролов парень хороший, душевный…— продолжал мичман шутливо, но вдруг осекся — что-то поразило его в Танином разгоряченном лице. — Он и впрямь человек хороший, — серьезно, тихо сказал мичман. — Если, Татьяна Петровна, по сердцу он вам…

Сергей Никитич замолчал, внутренне весь напрягся. Так напрягался на фронте, в бою, когда, бывало, вставал из укрытия, зная: в следующий момент, может быть, ударит в тебя смертельная пуля.

— Я таких, как он, болтунов, хвастунов ненавижу, — горячо, страстно сказала Таня. — Почему он всегда пустяки болтает? Почему он несносный такой, нескромный! Не как некоторые другие…

Агеев слушал, опустив глаза.

— Подвигами своими на Севере хвастается то и дело. И в базе, когда меня пройтись пригласил, показал на памятник морякам-гангутцам и говорит: «А ведь я тоже гангутец, на Ханко сражался. Мне с боевыми друзьями еще не такой памятник поставят»… Ну зачем, зачем так о себе говорить?..

— Стало быть, вы памятник этот видали? — почти непроизвольно произнес мичман.

— Видала… — она открыто взглянула в его потемневшее лицо. — Сергей Никитич, что с вами?

— А в тот вечер, когда я в библиотеке вас не застал, когда беда с Жуковым стряслась, вы у памятника того не проходили?

Она молчала, вдруг побледнев. Он молчал тоже, потом сказал раздельно, не отводя глаз:

— Папаша мой, Татьяна Петровна, при случае, бывало, пословицу одну вспоминал: «С ложью далеко уйдешь, да назад не вернешься».

— С ложью? — повторила она. И вдруг какое-то мучительное выражение возникло на Танином лице, дрогнули губы, беспомощно и в то же время надменно скосились глаза.

Она повернулась, дернула ручку двери, не прибавив ни слова, скрылась в надстройке.

Мичман прошел на корму, где мерно всплескивали, чуть напрягаясь, два стальных троса в белом кипении забортного буруна.

Снова охватывали его привычные походные ощущения: дрожь и покачивание палубы, неустанный свист ветра. Но где то глубокое спокойствие, та радость заслуженного отдыха, которые обычно следовали за хорошо оконченной работой?

Внезапно сердце его забилось рывками. «Сергей Никитич», — послышался откуда-то издали призывный, слабый Танин голос. Решил не оглядываться, потом все же оглянулся. Нет, это только послышалось ему. Он стоял и стоял, глядя на бушующий след ледокольных винтов.

Он знал — нельзя бесконечно стоять так. Нужно наконец решиться. Пойти к Андросову, доложить о своих чудовищных подозрениях. А ноги словно приросли к палубе. Но вот он вздохнул, решительно пошел по шкафуту. Сумрачно смотрели глаза Агеева с жесткого, словно отлитого из темной меди лица.

Глава двадцать вторая

МАЙОР ОБЪЯСНЯЕТ ВСЕ

— Войдите, — сказал Андросов, откликаясь на сдержанный стук.

Агеев вошел, молча шагнул к столу, за которым, склонясь над бумагами, сидел Андросов. Ефим Авдеевич поднял голову, ждал.

— Разрешите обратиться. Поговорить мне нужно, по одному особому делу.

Голос Агеева звучал приглушенно, трудно.

— Присаживайтесь, Сергей Никитич, — сказал устало Андросов. — Выкладывайте ваше особое дело.

— Это о Ракитиной Татьяне Петровне, — мичман запнулся, не по-обычному, грузно опустился на диванчик. Темный румянец стал заливать лицо и шею Агеева, резко выделяя полоску подворотничка. Переплелись, сжались широкие пальцы пересеченных шрамами рук. Андросов ждал молча.

— Зашел у нас с ней как-то в начале плавания разговор о памятнике героям Гангута. О том, что, помните, в базе стоит, на пути в старый город. Полагаю, видели вы его?

— Видел, конечно, — сказал удивленно Андросов.

— А она мне ответила, что не видала никогда, — в той части города будто бы не бывала. А сейчас вот обмолвилась невзначай, что видела памятник этот…

Как бы собираясь с силами, мичман замолчал, вытер лицо платком.

— Стало быть, она солгала, — тяжко вымолвил Агеев. — А народ говорит: «Ложь до правды доводит»… Так и ударило в сердце: зачем она мне солгала? Девушка ведь серьезная, не пустышка… Не потому ли, что памятник стоит по дороге туда, где убийство произошло в базе?

Ожидая возражений, он с надеждой поднял глаза.

— Дальше, мичман, — только и сказал Андросов.