Византийское государство и Церковь в XI в.: От смерти Василия II Болгаробойцы до воцарения Алексея I Комнина: В 2–х кн. - Николай Скабаланович

’Επιστολή δοθεΐσα παρά τοΰ τηνικαΰτα μαϊστωρος των Λιακονίσσης πρός τον πατριάρχην, αίτοΰντος τήν σχολήν τοΰ αγίου Πέτρου (Послание к патриарху от маистра школы Диакониссы, просящего перевести его в школу св. Петра). Автор письма говорит о себе, что всю жизнь он провел за книгами, в научных занятиях, не встречая в вознаграждение до старости (πρός αύτό τό γήρας) ничего, кроме оскорблений и насмешек. Патриарх, как бы в возмездие за труды, поставил его во главе бездействовавшего тогда училища (τοΰ τηνικαΰτα άργοΰντος παιδευτηρίου), чтобы он преподавал науки желающим и за это получал от них средства к жизни (τά παρ’ εκείνων αγώγιμα). Это принесло учителю мало пользы, потому что он не научился торговать наукой и не сумел пустить ее в коммерческий оборот; особенно трудно было ему, потому что отеческий дом его находился далеко от школы, и ему, с давних пор привыкшему сидеть и заниматься науками дома, каждый день приходилось совершать трудный путь. Ссылаясь на стесненность жизненных обстоятельств, учитель просит патриарха сжалиться над ним, поскольку и для учителя есть движение — переход в высшее училище (εστι τις καί παιδευτών εις μείζονα παιδευτήρια προκοπή), просит освободить его от низшей службы (άπάλλαξον με τής έσχάτης διακονίας), поставить его, тревожимого многими испытаниями, на скале (στήσον έπί πέτρας πολλοΐς πειρατηρίοις κλονούμενον). На первый взгляд, если руководствоваться заглавием письма и внесением его в число произведений Пселла, выходит, что низшая патриаршая школа была — Диакониссы, высшая — св. Петра, и что учителем в первой был Пселл. При храме св. Петра, основанном еще при Юстиниане I патрицием Петром Варсомианом, действительно была школа и, по-видимому, это была школа патриаршая. Маистром этой школы, до открытия Академии при Мономахе, был Никита.[2761] Но была ли школа Диакониссы и, главное, Пселл ли писал указанное письмо, еще вопрос. Пселл мог заниматься преподаванием в патриаршей школе и писать письмо не позже 1047 г. — крайний срок учреждения Академии; потом положение его было не таково, чтобы преподавать в низшей патриаршей школе. Между тем в 1047 г. Пселлу (родившемуся в 1018 г.) было 29 лет, и если он мог говорить об отеческом доме, который у него действительно был в Византии, то во всяком случае в устах человека цветущего возраста более чем странна речь о том, что он дожил до старости. Очевидно, это письмо ошибочно внесено в число писем Пселла и самый заголовок заимствован от выражений: τής έσχάτης διακονίας (низшей службы) и στήσον έπί πέτρας (поставь на скалу), понятых в метафорическом смысле; вывод, что низшая патриаршая школа была школой Диаконис, сы, а высшая — св. Петра, будет зависеть от предположения, что автор письма играл словами и именам собственным давал отвлеченное значение — основание слишком шаткое. Если необходимо отыскивать автора этого письма, то с некоторой вероятностью можно видеть его в Иоанне Мавроподе.[2762] Он был старше Пселла, был его учителем; из того обстоятельства, что при возведении в митрополиты он ссылался на свои телесные и душевные немощи,[2763] можно заключить, что он приближался к возрасту, когда силы слабеют. Слова о занятиях в родительском доме и неумение торговать наукой как нельзя более совпадают с тем, что говорит Мавропод в стихотворении έις τήν έαυτοΰ οικίαν, οτε διαπράσας ταύτην άπέλιπε (Моему дому, когда я продал его и покинул). Здесь он называет свой отчий очаг, родовой дар и единственное наследие кормильцем, педагогом и дидаскалом; в этом доме, по его словам, он понес большие труды, проводил бессонные ночи, дни посвящал наукам, одно исправляя, другое сочиняя, наставляя учеников, исполняя обязанность дидаскала, готового давать ответы всем, прилежно занимаясь сочинениями и книгами; в этом доме собирал он знания, в нем же раздавал их желающим, безмездно (προίκα) из многих юношей делая мудрецов.[2764]

Кроме патриарших школ, в Константинополе были еще школы при монастырях. Симеон Новый Богослов, которого Никита Стифат называет своим дидаскалом, был игуменом монастыря св. Маманта Ксилокеркского,[2765] следовательно, при этом монастыре существовала школа, в ней преподавал Симеон и учился в этой школе Стифат. При монастырях более важных, например Студийском, тем более должны были существовать школы. В Студийский монастырь, как известно, отданы были на воспитание Исаак и Иоанн Комнины, из которых первый занял в 1057 г. византийский престол.

Открывали школы и частные лица за свой собственный счет и на свой страх и риск, в собственных или чужих домах. Иоанн Мавропод, как показывает сейчас приведенный документ, имел школу и обучал юношество в собственном своем доме. Иоанн Ксифилин и Михаил Пселл, прежде чем были посажены на кафедры в Академии в монастыре св. Георгия, занимались преподаванием отдельно друг от друга.[2766] Преподавательская профессия была для многих средством к жизни, на деньги, вырученные с учеников за учение, дидаскал содержал себя и школу. Некоторых идеалистов, вроде Иоанна Мавропода, такое положение вещей шокировало, они считали предосудительным продавать науку. В случае личных счетов торговля давала даже повод к нападкам. Когда у Пселла объявился какой-то соперник и стал извлекать материальные выгоды из преподавания философии, Пселл вооружился против него и стал попрекать торгашеством. «Какой ты философ? — обращался он к своему противнику. — Ты лавочник, хрисмолог, а не философ. И говорить с торгашом нет нужды, ему следует только показать обол — и он готов к услугам».[2767] Тем не менее сам же Пселл собирал мзду со своих учеников, и когда Ясит пожертвовал ему мула в благодарность за духовные сокровища, от него полученные (αότός αλογον τι χρήμα διδοΰς καί λογικάς λαμβάνων χάριτας (Он отдал мне бессловесную тварь, а получил <взамен> словесный дар)), Пселл принял подарок как должную дань за труды и в своем письме замечал только, что «самое это письмо стоит тысячи бессловесных скотов, мы же меняем на одного. Пусть это будет не осел, не конь, а лишь мул, да и то нежирный и тощий... И масть мне не важна, был бы только он крепок и не трясок».[2768] Вследствие такого положения вещей преподавание было свободно, каждый избирал учителя, которого считал лучше других, учитель же заботился о том, чтобы не уступить в достоинстве своим сотоварищам и привлечь к себе поболее учеников; Пселл не требовал, но кротко убеждал своих слушателей посещать его лекции, не манкировать и не опаздывать под разными предлогами;[2769] при этом, разумеется, он мог руководиться желанием добра молодым людям; знал, однако же, хорошо, что дидаскалу, внушающему такие добрые мысли, и прочие приложатся, если ученики последуют внушению. Правительство, по-видимому, не стесняло учителей, заводивших школы. Оно смотрело на дело с фискальной точки зрения, и так как школы были своего рода промыслом, приносившим доход дидаскалу, то ограничивалось только взиманием сбора со школы в пользу казны. Чем более было школ, тем, следовательно, сбор был больше; неудивительно, что правительство, всегда ставившее на пер. вом плане фискальные соображения, не находило нужным делать стес. нения частному преподаванию, способные повлиять на сокращение до. ходов. Школьным государственным сбором (τά αργυρά τοϋ κλητωρίου) заведовал маистр Халкопратий. Так как сбор составлял известный про. цент с ученических взносов за учение, эти же последние зависели от соглашения между учителями и учениками, или их родителями, родственниками и опекунами, да и само посещение школы было делом доброй воли, следовательно, размер взносов не мог быть регулирован и заранее определен, то и сбор в пользу казны не мог получить большой правильности и регулярности. Во всяком случае, это была почва для взаимных пререканий между чиновниками фиска и дидаскалами; первые требовали возможно большего, последние указывали на то, что сами получают немного. Однажды, когда Пселл послал деньги маистру Халкопратий, тот денег не принял, на том основании, что сумма неполная, — он требовал большего. В ответ на требование Пселл, кроме разных других соображений, счел долгом обратить, между прочим, внимание чиновника на то, что сидящие у источников знания одну науку пьют с жадностью, а от другой отведают кое-что и уйдут,[2770] другими словами, что наука, преподаваемая Пселлом. по свойству своему такова, что привлекает ограниченное число слушателей, а с тем вместе дает и ограниченные доходы.

Кроме школ в столице были школы и в областях, фемах. Интеллектуальное оживление в Византии, выразившееся в восстановлении Академии и деятельности ее дидаскалов, должно было иметь возбуждающее влияние и на фемы, — школы и вообще образованность в этих последних тоже должны были оживиться, причем двигателями и возбудителями могли быть дидаскалы и питомцы византийской Академии. Никита Фессалоникийский или Иоанн Евхаитский на месте нового служения в Фессалонике и Евхаите едва ли равнодушно могли относиться к состоянию школы, столь дорогой им по воспоминаниям о прежней деятельности, и слова панегириста об Иоанне, что он, будучи митрополитом, «возвещал всей дух Писания, разрешал загадочное, обнаруживал прикровенное, объяснял символы и пред всеми обнажал их внутреннюю прелесть»,[2771] могут быть понимаемы не только в смысле указания аллегорического направления в учении и трудах митрополита Евхаитского, но и как свидетельство его забот о религиозном образовании паствы в церкви и школе. В Византии обыкновенно бывало, что правительство, покровительствуя школе.