Византийское государство и Церковь в XI в.: От смерти Василия II Болгаробойцы до воцарения Алексея I Комнина: В 2–х кн. - Николай Скабаланович

Долго ли маистры трудились на академическом поприще, в точности определить не можем, во всяком случае, еще при Константине Мономахе в положении и личном составе их произошла перемена. Профессора переведены были во дворец, получили, как бы в награду за труды, государственные должности и сделались в собственном смысле слова придворными учеными. Мономах пожелал сам слушать их лекции. Повторилось явление, имевшее место на Западе при Карле Великом, с тем различием, что Мономах не только смиренно выслушивал произносимое с кафедры, но и записывал слышанное (до какого искусства Карл, при всем своем старании, не мог дойти). Пселл получил должность протоасикрита, и исполняя в этой должности статс-секретарские обязанности при Мономахе, имел удовольствие видеть, что и Мономах становился его секретарем (μοι λέγοντι ύπεγραμμάτευς), когда он вступал в роль ипата философов. Отношения Мономаха к Мавроподу напоминали классически образованному Пселлу отношения Дионисия к Платону. И его Мономах сажал на кафедру, выслушивал его уроки, руководствовался его советами по вопросам государственного управления (την βασιλικην έπιστήμην ώφέλειτο) и вообще пользовался им как ученым и как приближенным советником.[2729] И подобно тому, как Пселл был вознагражден за заслуги домом в Византии, поместьем и другими дарами от царских щедрот, точно так же не забываем был и Мавропод: когда он был принужден продать свой дом в Византии, доставшийся ему от родителей по наследству, Мономах выкупил дом и подарил Мавроподу, дав таким образом ему возможность не расставаться с дорогим по воспоминаниям жилищем, в котором он провел столько бессонных ночей за книгами.[2730] Но номофилакс Ксифилин был сделан министром юстиции с оставлением в прежнем звании номофилакса. Спрашивается, прекратила ли свое существование Академия с переводом ко двору ее учителей? Без сомнения, нет. Самое большое изменение в ней, может быть, происшедшее, это переселение ее из монастыря св. Георгия в здание дворца. Но и это изменение — предполагаемое, исправление новых обязанностей при особе императора не исключало возможности совмещения с ними прежней преподавательской должности и отправления ее на прежнем месте. Несомненно однако же, что мера Мономаха относительно учителей не была благоприятна для процветания Академии. Была ли Академия оставлена в монастыре св. Георгия, или была переведена во дворец, в обоих случаях преподавание в ней должно было ослабеть, вследствие отвлечения преподавателей от их прямого дела другими для школы посторонними занятиями. Если же Академия переведена была во дворец, и уроки, которые учители должны были давать императору, были общеакадемическими уроками, а не составляли уроков отдельных от тех, которые читались обыкновенным слушателям, то, кроме указанного результата — ослабления преподавания, такой порядок вещей, естественно, должен был еще наложить аристократический отпечаток на преподавание; доступ к слушанию для обыкновенных смертных, если не был прегражден окончательно, то должен был сделаться труднее, чем он был в прежнее время.

Академия, не прекратившая своего существования при Мономахе, продолжала существовать и при его преемниках. Но сведения о ней крайне скудны. При императоре Мономахе, пока во главе министерства стоял Константин Лихуд, Мавропод, Пселл, Никита и Ксифилин беспрепятственно занимали свои академические кафедры.[2731] Преемник Лихуда в звании первого министра, евнух, логофет Иоанн был настолько слаб в грамматическом искусстве, что не мог правильно ни сказать, ни написать.[2732] Особенной приверженности к учителям Академии, в силу своей малообразованности, он чувствовать не мог. Сверх того, он принадлежал к другой политической партии, чем учителя. Вообще объединение политики с наукой, положение, занятое преподавателями Академии при дворе и в государственном управлении, породило завистников и недоброжелателей, который, прельщаясь их политическим значением и видя в школьных занятиях средство, с помощью которого достигнуто значение, переносили зависть и недоброжелательство и на их школьную деятельность, старались вытеснить их из Академии и занять их место. Секрет школьного соперничества, несколько эпизодов которого нам известны, скрывался в политическом значении школы и ее деятелей. Интриги, отсюда возникшие, повели к тому, что ко времени кончины Мономаха квадрумвират друзей расстроился. Сначала был вытеснен Иоанн Мавропод, получивший почетное назначение на должность митрополита Евхаитского. Затем Никита был возведен в митрополиты Фессалоникийские и оставил кафедру;[2733] если его место занял другой, то это был, вероятно, Хиросфакт, о риторических познаниях которого с уважением отзывался Пселл.[2734] Но вопрос еще, замещена ли была его кафедра, по крайней мере в ближайшее время. Сохранилось два письма Иоанна Евхаитского. В одном из них, адресованном тезке Иоанну (очевидно, Ксифилину), автор намекает на учительский триумвират, на двух дидаскалов, не считая адресата.[2735] Между тем другое письмо отправлено маистрам школы (Пселлу и Ксифилину); автор извиняется, что он за недосугом пишет обоим вместе, а не каждому порознь,[2736] о третьем маистре совершенно не упомянуто и, можно полагать, его не существовало. В промежуток между отправлением двух писем Никита возведен был на митрополичью кафедру, а освободившаяся профессорская кафедра пока не была замещена. После Никиты очередь дошла до Ксифилина. Ему позавидовал один синайский монах, по имени Офрида, желавший сам сидеть на кафедре и преподавать законы. Это был ученый, убеленный сединами, не могший равнодушно смотреть на почет, приобретенный молодым (сравнительно с ним) Ксифилином. Чтобы пошатнуть авторитет последнего, Офрида пустил в обращение анонимный памфлет, в котором с помощью клевет и неудачных силлогизмов старался развенчать своего соперника как ученого. Автор памфлета был узнан по почерку, и хотя Ксифилин не счел нужным отвечать на него, однако же Пселл не желал оставить выходку Офриды безнаказанной и написал грозную апологию номофилакса.[2737] Вместо Офриды нашлись другие интриганы. Усилия их привели наконец к тому, что Ксифилин принял монашество и удалился на Олимп, предоставив другим преподавание права.

Кто занял его место в Академии — неизвестно. Только из времен Константина Дуки известен преподаватель права Гарида. Было бы слишком смелой догадкой из того, что Ксифилин объединял в своем лице должность номофилакса и министра юстиции (ό έπί των κρίσεων), заключить, что такое объединение обеих должностей было в последующее время неизменным правилом, и что, следовательно, позднейшие министры юстиции обязательно были преподавателями права в Академии. Последнему удар нанесен был Пселлу. В июле 1054 г. он еще был ипатом философов,[2738] но незадолго перед смертью Мономаха и он принял постриг, затем удалился на Олимп, оставив кафедру философии; интриги, против которых Пселлу сначала достаточно было представить императору письменное исповедание веры,[2739] чтобы опровергнуть клевету, потом стали, по признанию самого же Пселла,[2740] наклонять весы на сторону его врагов, и он счел более благоразумным удалиться с арены.

По смерти Мономаха, в царствование Феодоры, Пселл возвратился в Византию. При Феодоре и Стратиотике он держал себя в некотором отдалении от двора, неохотно вмешивался в дела, между тем жил в столице и, разумеется, непраздно. Каковы были его занятия, видно из того, что в посольстве, отправленном в 1057 г. к Исааку Комнину, он выступает с титулом ипата философов.[2741] Следовательно, все это время он по-прежнему, как и при Мономахе, преподавал в Академии, занимая кафедру философии. Со вступления на престол Исаака Комнина обстоятельства стали благоприятствовать процветанию Академии. Мы сказали, что первым условием ее процветания была благосклонность императоров, на средства которых школа содержалась. Между тем Исаак Комнин и его преемники питали глубокое уважение к науке. Исаак Комнин хотя сам был мало образован, не обладал достаточными познаниями в законах, даже в грамматике, однако же не презирал науки, как это делали другие недалекие по образованию государи; он стыдился своей малограмотности, устранялся от собственноручных резолюций, из опасения сделать ошибку против орфографии, к ученым относился милостиво и охотно принимал их при своем дворе.[2742] Преемник его Константин Дука был горячий любитель наук (λόγων έραστής θερμότατος) и его любовь еще до вступления на престол была началом знакомства и дружбы его с Пселлом.[2743] По вступлении на престол он, как дилетант, не блиставший глубокими познаниями в философии и риторике (φιλοσοφίας καί ρητορείας ού πάνυ μετέχων),[2744] любил в часы, свободные от государственных забот, заняться книгами, выслушать богословское рассуждение о тайне Воплощения и других предметах догматики, читал Священное Писание и углублялся в его таинственный смысл. Пселл был неизменным его собеседником и руководителем в книжных занятиях (συνην έπΐ λόγοις).[2745] О науке он отзывался, что предпочел бы славу ученого славе государя.[2746] Супруга Константина Дуки и его преемница, вышедшая вторично замуж за Романа Диогена, Евдокия, была образованнейшей женщиной своего времени и покровительствовала науке; в то время как Роман Диоген был занят походами против турок, она, не щадя издержек, приобретала рукописи, увеличивала императорскую библиотеку, поощряла ученых и их занятия, так что в посвятительном (присоединенном к «Ионии») письме к мужу могла указывать на то, что государство украшено наукой, людьми учеными и их трудами.[2747] Сын Константина и Евдокии Михаил Дука Парапинак, преемник Диогена, воспитанный ученым Пселлом, был до страсти предан наукам. Высшим наслаждением для него было чтение книг и кабинетные занятия; он любил сочинять стихи, писать истории, беседовать с учеными людьми.[2748] Вообще род Дук был привержен к наукам и нет надобности усматривать' преувеличение и тщеславие в словах Анны, что «Дуки были науколюбивейшие (φιλολογώτατιο), как братья императора, так и сам император Михаил».[2749]