Дон Кихот - Мигель Сервантес

– А я сумею на это дать хорошую сдачу, – сказал Санчо: – я отломлю славную трость, и прежде чем ваша милость соберетесь вызвать мой гнев, я так усыплю палочными ударами ваш, что он пробудится разве на том свете, где известно, что я не такой человек, чтоб дать кому-нибудь расплющить себе лицо. Пусть всякий смотрит за собой и лучше усыпить свой гнев, потому что никто не может знать чужой души, и часто тот, кто собирается стричь других, сам возвращается стриженный. Бог благословил мир и проклял распри, и если кошка, когда ее запирают, превращается в льва, то Бог знает, во что могу обратиться я, человек. Поэтому, господин оруженосец, предупреждаю вас, что вы будете виноваты во всем, что может случиться из-за нашего поединка.

– Ладно, – ответил оруженосец рыцаря Леса. – Бог даст день, и мы тогда увидим.

В это время на деревьях уже начали щебетать тысячи блестящих птичек, которые своим веселым пением словно приветствовали свежую зарю, мало-помалу показывавшую на востоке свое прелестное личико. Она стряхивала с своих золотистых кудрей бесчисленное множество жемчужных капелек, и растения, смоченные этой нежной влагой, казалось, сами разбрасывали жемчужные капли: ивы сбрасывали вкусную манну, родники будто улыбались, ручейки журчали, леса веселились, а луга расстилали свой зеленый ковер.

Но едва дневной свет осветил все предметы, как первое, что бросилось в глаза Санчо, был нос оруженосца рыцаря Леса, такой длинный, такой огромный, что от него падала тень на все тело. В самом деле, говорят, что этот нос был невероятных размеров, с горбом в середине, с бородавками, сизый, как шелковица, и спускавшийся на два пальца ниже рта. Эта длина носа, этот цвет, эти бородавки и этот горб до того безобразили его лицо, что у Санчо затряслись руки и ноги, как у ребенка в припадке эпилепсии, и он решил про себя, лучше свести сотни две оплеух, чем позволять пробудить свой гнев и драться с этим вампиром.

Взглянул и Дон-Кихот на своего соперника, но тот уже надвинул шлем и опустил забрало, так что невозможно было разглядеть его лица. Он мог только заметить, что это был человек сильный и невысокого роста. Незнакомец носил поверх оружия короткую тунику из материи, словно сотканной из золотых нитей, усыпанную блестящими зеркалами в форме маленьких лун, и этот богатый наряд придавал ему особенное изящество. На верхушке его каски развевалось множество зеленых, желтых и белых перьев, а его копье, прислоненное к дереву, было очень длинно, очень толсто и со стальным острием длиною в пядь. Дон-Кихот заметил все эти мелочи и заключил из них, что незнакомец должен быть важным рыцарем. Тем не менее, его не леденил страх, как Санчо Панса; напротив, он развязно сказал рыцарю Зеркал:

– Если страстное желание начать поединок не лишило вас учтивости, господин рыцарь, то я попросил бы вас во имя ее приподнять слегка ваше забрало, чтоб я мог видеть, соответствует ли красота вашего лица изяществу наряда.

– Победитель или побежденный, – ответил рыцарь Зеркал, – вы будете иметь достаточно времени, чтоб увидеть мое лицо; а теперь я отказываюсь исполнить ваше желание потому, что мне кажется большим оскорблением для прекрасной Кассильды Вандалийской откладывать хотя бы на мгновение для поднятия забрала деяние, которое заставит вас признать уже известное вам.

– Но вы можете, по крайней мере, – возразил Дон-Кихот, – сказать, пока мы будем садиться на коней, тот ли я Дон-Кихот, которого вы будто победили.

– На это мы вам скажем,[120] – ответил рыцарь Зеркал, что вы походите на него, как две капли воды; но так как вы уверяете, что вас преследуют волшебники, то я и не осмелюсь утверждать, чтоб вы были тот самый.

– Этого с меня достаточно, – сказал Дон-Кихот, – чтоб я поверил, что вы введены в заблуждение; но чтобы вывести вас из него, пусть подведут нам коней. Скорее, чем вы бы подняли свое забрало (если Бог, моя дама и моя рука меня поддержат), я увижу ваше лицо, а вы увидите, что я не тот Дон-Кихот, которого вы победили.

Прервав так внезапно разговор, они вскочили на коней, и Дон-Кихот повернул Россинанта, чтобы проехать необходимое пространство навстречу своему противнику, который сделал то же самое. Но не успел Дон-Кихот проехать и двадцати шагов, как услышал, что рыцарь Зеркал называет его по имени. Остановившись на половине пути от противника, этот рыцарь сказал:

– Помните, господин рыцарь, что, по условию вашего боя, побежденный, как я вам уже говорил, остается в распоряжении победителя.

– Я это уже знаю, – отвечал Дон-Кихот, – но побежденному не должно быть предписано ничего, выходящего из пределов рыцарства.

– Само собою! – заметил рыцарь Зеркал.

В эту минуту оруженосец с странным носом предстал пред глазами Дон-Кихота, который поражен был его видом не менее, нежели Санчо, принявший его за некое чудовище или за человека особой породы, не вошедшей в обыкновение на этом свете. Санчо, увидав, что господин его отъезжает для занятия в бою позиции, не хотел остаться один на один с длинноносым чудовищем из опасения, чтобы одним чиханием его не закончилась их битва и чтобы от сотрясения или испуга он, Санчо, не повержен был на землю. Поэтому он побежал за своим господином, повис на стремянном ремне Россинанта, и, когда ему показалось, что Дон-Кихот поворачивает лошадь, он закричал:

– Умоляю вашу милость, дорогой господин, позвольте мне, прежде чем вы возвратитесь к битве, взлезть на это седло, где мне можно будет удобнее нежели с земли смотреть на забавное столкновение ваше с этим рыцарем.

– Мне кажется, Санчо, – сказал Дон-Кихот, – что тебе скорее хочется взойти на скамейку, чтобы в безопасности любоваться бегом быков.

– Если сказать правду, – отвечал Санчо, – то страшные ноздри этого оруженосца наводят на меня ужас, и я не могу оставаться около него.

– Он действительно таков, – сказал Дон-Кихот, – что, если бы я не был я, он бы меня тоже заставили трепетать. Поэтому, иди, я помогу тебе влезть туда, куда тебе хочется.

Пока Дон-Кихот помогал Санчо вскарабкался на седло, рыцарь Зеркал проехал все необходимое пространство и, полагая что и Дон-Кихот сделал тоже, он, не дожидаясь трубного звука, ни другого сигнала к атаке,[121] повернул лошадь, которая была не легче и не красивее Россинанта, и во весь опор подъехал к своему противнику. Но увидав, что тот занят тем, что помогает Санчо взобраться на седло, он потянул за повод и остановился на полпути, за что лошадь была ему очень признательна, потому что не могла сделать более ни шагу. Дон-Кихот, полагавший, что противник обрушится на него как молния, сильно сжал шпорами поджарые бока Россинанта и так его погнал, что, если верить истории, этот единственный раз можно было признать, что он немножко галопировал, потому что до сих пор самый его блистательный бег был простой рысью. С такой необычной быстротой Дон-Кихот кинулся на рыцаря Зеркал, который вонзил шпоры в бока лошади до самых каблуков, но не смог на палец сдвинуть ее с места, где она остановилась, как вкопанная, среди своего бега. При таких благоприятных обстоятельствах Дон-Кихот застал врасплох своего противника, который, спутанный лошадью и стесненный своим копьем, не мог даже направить последнего на своего неприятеля. Дон-Кихот, не снизошедший до всех этих неудобств, в полной безопасности и безо всякого риска поразил рыцаря Зеркал и при том с такой силой, что мимо воли сбросил его на землю чрез зад лошади. Падение было так тяжко, что незнакомец, не двигавший ни ногами, ни руками, казался убитым на месте.

Санчо, лишь только увидал его лежащим на земле, поспешил соскочить с дерева и подбежал к своему господину. Последний, сошедши с лошади, бросился к рыцарю Зеркал и, распустив ремни его вооружения, чтобы увидать, умер ли он, и чтобы дать ему вздохнуть, в случае если он жив, увидал… Но кто может передать, что он увидал, не поразив удивлением, изумлением и остолбенением тех, кто это услышит? Он увидел, говорит история, он увидел образ, лицо, вид, лик, физиономию и очертание бакалавра Самсона Карраско. При виде его, он изо всех сил закричал Санчо:

– Беги сюда, Санчо, погляди на то, что ты будешь видеть, не веря этому. Поспеши, дитя мое, и посмотри, на что способна магия, на что способны колдуны и волшебники.

Санчо приблизился и увидал лицо бакалавра Карраско; он принялся тысячу раз осенять себя крестным знамением и произносить тысячу молитв. Опрокинутый рыцарь не подавал, однако, никакого признака жизни, и Санчо сказал Дон-Кихоту:

– Я того мнения, добрый мой господин, чтобы вы без церемонии воткнули свою шпагу в рот тому, кто похож на бакалавра Самсона Карраско; может быть вы убьете в нем кого-нибудь из ваших врагов волшебников.

– А ведь ты прав, – сказал Дон-Кихот, – ибо что касается врагов, то чем их меньше, тем лучше.

Он уже обнажил свою шпагу, чтобы привести в исполнение совет Санчо, как вдруг появился оруженосец рыцаря Зеркал, но уже без носа, который делал его столь безобразным.