Тайны Кремля - Юрий Жуков

Двойственность, неопределенность взглядов Кремля достаточно ясно продемонстрировал доклад, сделанный Булганиным 6 ноября. Перейдя по традиции к оценке международного положения, он вначале предложил как определяющую только мирную концепцию. Повторил, несколько расширив, предложение Сталина уже двухлетней давности — «о скорейшем заключении мирного договора с Германией, о выводе оккупационных войск и о создании общегерманского правительства», высказал требование «скорейшего заключения мирного договора с Японией, вывода из Японии оккупационных войск». Но одновременно продемонстрировал имевшиеся у узкого руководства два взаимоисключающих подхода к решению корейской проблемы. Поначалу заявил: «Советское правительство, верное своей неизменной политике мира, с самого начала событий в Корее настаивало на урегулировании конфликта мирными средствами… предлагало немедленно прекратить военные действия в Корее и одновременно вывести оттуда все иностранные войска, предоставив тем самым корейскому народу возможность решить свои внутренние дела без иностранного вмешательства». В конце же доклада позволил себе высказать и прямую угрозу, не исключив и того, что СССР может открыто вступить в войну в Корее. «Опыт истории говорит, — сказал Булганин, — что наша миролюбивая политика не является признаком слабости. Этим господам („поджигателям войны“. — Ю. Ж.) пора бы усвоить, что наш народ способен постоять за себя, постоять за интересы своей родины, если понадобится — с оружием в руках (выделено мною. — Ю. Ж.)»[723].

Подобные, крайне воинственные настроения стали проявляться и в США. После провала наступления, начатого 24 ноября и разрекламированного как завершающего войну непременно «к рождеству», после отступления американских войск назад к 38 параллели, командующий объединенными силами ООН в Корее Макартур предложил Трумэну начать бомбардировку территории Китая, а если потребуется, то и СССР. Применив и ядерное оружие. 30 ноября, отвечая на вопросы журналистов о дальнейших операциях в Корее, президент США вдруг заявил: «Мы предпримем все необходимое, что потребует военная ситуация». А когда его попросили уточнить — «Даже используя атомную бомбу?», добавил: «Включая все виды вооружения, которыми мы обладаем»[724]. Так и Трумэн оказался перед необходимостью выбора — победить во что бы то ни стало, даже подвергнув атомной бомбардировке Китай, СССР, и тем начать третью мировую войну, или смириться не с поражением, нет, а всего лишь с восстановлением существовавшего до 25 июня положения.

13 января 1951 года Трумэн выбор сделал. Заявил о нежелательности дальнейшего расширения масштабов и характера боевых действий. А через четыре месяца, после повторного предложения бомбардировать Китай, отправил генерала Макартура в отставку[725]. Недвусмысленное, хотя и предельно завуалированное предложение вернуться к положению, существовавшему до начала войны, в Кремле услышали. Более того, поняли, расценили как весьма возможный и желательный вариант выхода из тупика. Завершить же конфликт на именно такой стадии его развития без необходимости давать объяснения населению Советского Союза могла помочь особенность советской пропаганды, однозначно трактовавшей Корейскую войну как ничем не прикрытую агрессию США и сеульского режима. А потому восстановление границы по 38 параллели легко можно было преподнести как еще одну «убедительную победу сил мира». Но для этого прежде всего следовало отказаться от жесткого внешнеполитического курса, освободиться от тех членов узкого руководства, кто навязал его и вверг, тем самым, СССР в крайне опасное положение.

Первым признаком весьма возможных перемен стало опубликованное «Правдой» 17 февраля интервью со Сталиным. Следуя в деталях продуманной последовательности вопросов «корреспондента», Иосиф Виссарионович так построил новую внешнеполитическую концепцию: «…Не может ни одно государство, в том числе и Советское государство, развертывать вовсю гражданскую промышленность, начать великие стройки вроде гидростанций на Волге, Днепре, Амударье, требующие десятков миллиардов бюджетных расходов, продолжать политику систематического снижения цен на товары массового потребления, тоже требующего десятков миллиардов бюджетных расходов, вкладывать сотни миллиардов в дело восстановления разрушенного немецкими оккупантами народного хозяйства, и вместе с тем, одновременно с этим, умножать свои вооруженные силы, развернуть военную промышленность. Не трудно понять, что такая безрассудная политика привела бы к банкротству государства».

Затем Сталин напомнил о предложениях советской стороны немедленно заключить пакт мира пяти великих держав, начать сокращение вооружений, запретить атомное оружие. И только потом, в обычной для себя катехизисной форме, остановился на Корейской войне: «Что Вы думаете об интервенции в Корее, чем она может кончиться? Если Англия и Соединенные Штаты Америки окончательно отклонят мирные предложения народного правительства Китая, то война в Корее может кончиться лишь поражением интервентов. Почему? Разве американские и английские генералы и офицеры хуже китайских и корейских? Нет, не хуже… Трудно убедить солдат, что Соединенные Штаты Америки имеют право защищать свою безопасность на территории Кореи и у границ Китая, а Китай и Корея не имеют права защищать свою безопасность на своей собственной территорий или у границ своего государства. Отсюда непопулярность войны среди англо-американских солдат». А в заключение сказал главное: «Считаете ли новую мировую войну неизбежной? Нет. По крайней мере в настоящее время ее нельзя считать неизбежной… Что касается Советского Союза, то он будет и впредь непоколебимо проводить политику предотвращения войны и сохранения мира».

Накануне же, 16 февраля 1951 года, ПБ, собравшееся в составе: Сталин, Булганин, Берия, Маленков, Молотов, Микоян, Хрущев, при участии Сабурова, приняло три взаимосвязанных решения, и определивших более чем на два года судьбы страны. В соответствии с первым, Н. А. Булганина освободили от обязанностей председателя Координационного комитета, иными словами — верховного главнокомандования вооруженными силами страны в мирное время, «ввиду его занятости». Во главе комитета утвердили военного министра А. М. Василевского, а заместителем — начальника генерального штаба С. М. Штеменко. Вторым актом Булганину возвратили прежнее положение руководителя ВПК, отобранное у него с началом Корейской войны:

«Об образовании бюро по военно-промышленным и военным вопросам. Центральный Комитет ВКП(б) и Совет Министров Союза ССР постановляет: 1. Образовать при Совете Министров СССР бюро по военно-промышленным и военным вопросам. Возложить на бюро по военно-промышленным и военным вопросам руководство работой: а) министерства авиационной промышленности; б) министерства вооружения; в) военного министерства; г) военно-морского министерства. 3. Утвердить председателем бюро по военно-промышленным и военным вопросам тов. Булганина Н. А. и членами бюро тт. Хруничева М. В., Устинова Д. Ф., Василевского А. М., Юмашева И. С.».

Третье решение коренным образом меняло уже саму систему власти в охране.

«Вопрос президиума Совета Министров СССР. Председательствование на заседаниях президиума Совета министров СССР и бюро президиума Совета Министров СССР возложить поочередно на заместителей председателя Совета министров СССР тт. Булганина, Берия и Маленкова, поручив им также рассмотрение и решение текущих вопросов. Постановления и распоряжения Совета Министров СССР издавать за подписью председателя Совета Министров СССР тов. Сталина И. В. (выделено мною. — Ю. Ж.)»[726].

Последняя фраза, как ранее, так и позднее никогда больше не встречающаяся в подобного рода документах — более чем странная. Сложная и для расшифровки, и для понимания, и для объяснения.

Если ее внесли в текст с ведома и согласия Сталина, то тогда она несет следующий смысл. В силу неких определенных и веских, весьма серьезных причин, а ими могли быть либо загруженность какой-то иной, более важной работой, либо серьезное ослабление работоспособности после тяжелого заболевания, Сталин передоверил свои высокие властные полномочия. Позволил сам, и не кому-либо, а Булганину, Берии и Маленкову на неопределенное время вершить судьбы страны от своего имени.

Возможно, конечно, и иное прочтение документа. Если его последняя фраза, как, впрочем, и само решение в целом, появилась вопреки воле Сталина или было принято им лично вынужденно, под сильнейшим давлением на него, то она должна означать прямо противоположное. То, что в тот день первого секретаря ЦК ВКП(б), председателя Совета Министров СССР фактически, но отнюдь не юридически, отстранили от руководства. Но в любом случае, по доброй воле или нет, Сталину пришлось практически отойти от власти. Остаться главой государства лишь символически.