Цивилизации - Фелипе Фернандес-Арместо

Возможно, самое заметное доказательство того, что цивилизация, которую они помогали создать, была подлинно атлантической, — их города, эти давнишние показатели цивилизации, согласно общепринятым критериям. В колониальных городах воплощено представление горожан о себе. В первые столетия присутствия европейцев в Америке улицы прокладывдлись и здания воздвигались в традициях классической Греции и Рима: именно в период колонизации эти традиции оценивались в Европе особенно высоко. Невозможно не восхищаться стилем, в котором построен, скажем, Мехико на высоте в 7500 футов на развалинах старой столицы ацтеков Теночтитлана, или сконструирован у подножия вулканов на плоскогорьях Гватемалы величественный Антигуа, или в самой глухой местности заложена Филадельфия, — все эти примеры воплощают сочетание принципов классического городского строительства и братской любви.

17. Атлантика и то, что за ней

Атлантическое превосходство и взгляд на весь мир

От Атлантического к Тихому океану, от Тихого океана ко всему миру

Хогг часто излагал свою теорию, которую принимал близко к сердцу. «Для дикаря в джунглях, — обычно говорил он, — для нашего предка-варвара вся жизнь была лотереей. Все, с чем он сталкивался, было крайне опасным. Его жизнь была буквально одной затянувшейся азартной игрой. Но времена изменились, возникла цивилизация, развилось общество, и яо мере того как оно развивалось, а цивилизация шла вперед, элементы случайности, риска постепенно уходили из жизни человека». Тут он замолкал, оглядывал всех и спрашивал: «Есть тут кто-нибудь настолько глупый, чтобы в это поверить?»

Дубы — это деревья последних дней.

Когда земля расколется, они будут здесь:

Разбросанные повсюду,

Обмениваясь древним деревянным взглядом,

В котором нет никакого волнения.

На протяжении столетий своего формирования (XVI–XVIII вв.) атлантическая цивилизация была поверхностной, слабой и фрагментарной. Несмотря на все свое преобразующее воздействие, общий объем трансатлантической торговли и колонизации мал по сравнению с традициями других частей света. Американские колонисты вырабатывали собственную идентичность, свою региональную экономику и политические предпочтения, они поворачивались спиной к океану, искали независимости от своих европейских партнеров или хозяев и сосредоточивались на расширении собственной американской территории. С 1776 года, когда только появившиеся Соединенные Штаты провозгласили свою независимость от Британии, выживанию атлантической цивилизации угрожала целая серия подобных разрывов.

К 1803 году Франция отказалась от большей части своих колоний или их у нее отобрали; в 1828 году Испания предоставила почти всем своим колониям независимость. Бразилия независима от Португалии с 1829 года. Хотя часть своих колоний, особенно в Карибском море, европейские империи сохранили, Атлантический океан как будто снова превращался в пропасть, разделяя обитателей противоположных берегов.

К счастью для выживания атлантической цивилизации, почти немедленно новые политические, социальные и экономические связи, новые символы общих ценностей и экономики начали заменять те, что были разорваны движением за независимость. И не успел кризис американской цивилизации разразиться, как отдельные фрагменты вновь начали соединяться. После обретения независимости экономические связи, интеллектуальный обмен, морская торговля — все это стало более интенсивным.

Особенно существенными в этом отношении оказались идеи. В начале XIX века демократия казалась одной из «своеобразных особенностей» Америки, и большинство европейцев ей не доверяло. Однако в конечном счете она стала американским уроком, который преодолел Атлантику и восстановил моральное единство Западной Европы и Соединенных Штатов. Европейцы в Америке наблюдали демократию и ее последствия: предположительно образцовые тюрьмы и заводы, хорошие школы, современные психиатрические лечебницы и открытость всех правительственных учреждений. Они словно видели будущее и убеждались, что оно действует. В 1828 году Карл Постл рекомендовал Америку в качестве образца для «объединения народа во имя общего блага». В 1831 году де Токвиль считал демократию способом сдержать самомнение, выпущенное наружу свободой. Примерно в то же самое время Шандор Болони, «Колумб демократии», вернулся в родную Венгрию, расточая похвалы «молодому исполину человеческих прав и свободы». Его соотечественник и товарищ по революционной деятельности Лайош Кошут в американском изгнании решил, что «демократия — это дух нашего века»[1135]. Пока в Европе в этом отношении никто ничего не делал; но американские свидетельства вторгались в европейские представления о политике.

Романтизм — шкала ценностей, ставившей чувства выше разума, — обернулся другой, все более мощной силой, которая перешагнула через Атлантический океан. Сознание своей вины перед Новым Светом оживляло воображение, разожженное «диким и грозным великолепием» американской природы или предполагаемым благородством «дикарей» западного полушария. Индивидуализм — система приоритетов, которая ставит желания и права индивида выше коллективных интересов: интересов общества, государства и в крайних случаях даже церкви и семьи, — возник и вопреки многим вызовам оставался наиболее отличительной чертой, объединявшей образ мыслей в Западной Европе и Америке.

Одновременно и парадоксально через океан перебрался и социализм. Граждане Соединенных Штатов верят, что живут в «земле свободы»; но сила их общества — солидарность, гражданственность, общинный дух и общительность; они выросли из американского исторического опыта и перевешивают индивидуализм. Америка в действительности никогда не была землей одиноких рейнджеров. На каждого вооруженного пистолетом индивидуалиста на улице и на каждую неклейменую корову в загоне приходились тысячи законопослушных граждан в фортах и караванах фургонов. При той разновидности коммунизма, которая процветала на фронтирах, на почве ранней Америки расцвел социализм. Последователи Этьена Кабе, Роберта Оуэна и Шарля Фурье строили захолустные утопии на социалистических принципах — города Икара, которые смело начинали, но всегда терпели поражения[1136]. Сегодня от них остались лишь развалины; предсказание Карла Маркса, что Америка станет первой страной победившей социалистической революции, оказалось ложным — как и большинство других его предсказаний. Но заброшенные коммуны — напоминание о том, чему он был свидетелем, и том, какой большой вклад внесла Америка в развитие социализма.

На протяжении почти всего XIX века Америка влияла на Европу, отправляя назад идеи европейского происхождения. В Европе признавались отдельные писатели и художники Америки, но ни одно возникшее в Америке культурное движение не укоренилось в Старом Свете — если не считать спиритизма, который возник за обеденными столами среднего класса в Нью-Йорке в 1842 году и за несколько поколений приблизился по обе стороны Атлантического океана по своим масштабам к массовой религии[1137]. Тем временем в области больших идей и высокой культуры ничто специфически американское не завладело умами европейцев. Несмотря на неустанные рекомендации сторонников прогресса, европейские элиты относились к демократии сдержанно или с отвращением. Однако в последнем десятилетии XIX века неожиданный взрыв американского культурного влияния начал оказывать новое, преобразующее влияние на театр европейской жизни: атлантическая цивилизация приобретала новую форму, на этот раз определенно белого, европейского характера, и с продолжительными и значительными последствиям.

Началось в области политики, с публикации в 1888 году руководства об «Американском государстве» оксфордского историка и профессора юриспруденции Джеймса Брайса. Брайс составил перечень уроков, которые европейские государства могут усвоить у Америки. Избирательное право (только для мужчин), по мнению Брайса, нуждается в уточнениях, поскольку нельзя доверять право голоса черным и беднякам. Политикам не следует предоставлять заработную плату — у них развивается продажность и привычки наемников. Плебисциты — хорошая мысль, а вот выборность судей — нет. В целом же, несмотря на множество исключений, американское политическое развитие представлялось образцовым или во всяком случае неизбежным. Брайс сравнил его с лампой Данте, «освещающей ступени, по которым европейским нациям суждено идти вслед за Америкой»[1138]. Демократические реформы 1880-х и начала 1890-х годов следовали советам Брайса, повторяя пример Америки. То же справедливо относительно конституций Австралии и Новой Зеландии, которые формулировались примерно в это же время. С поразительной внезапностью американская конституция из похвального примера превратилась в образец, которому необходимо следовать.