Рождение музыканта - Алексей Новиков

– Так вот и кукую, сударь! Им все трын-трава, а каково мне с этакой квартирой управиться? Вам-то, батюшка Михаил Иванович, не известно ли чего?

Но никаких известий нет и у Глинки. С тех пор как тетушка Марина Осиповна навсегда покинула мужа, она вояжирует по заграницам, а дядюшка Иван Андреевич как засел в Шмакове, так и не объявляет никаких намерений. И вместо милой Софи теперь существует на свете Софья Ивановна, баронесса Нольде. Баронесса живет в захудалом имении промотавшегося барона и тоже ничего не пишет.

«Неужто может быть счастлива с ним Софи?» – раздумывает Глинка, прислушиваясь к тишине квартиры. Потом направляется в сопровождении Спиридона в дядюшкин кабинет.

На нотных полках зияют огромные бреши. Даже старик Бах не уцелел в своем подвале. Даже Фильд и Штейбельт покинули свои насиженные места, и на развалинах былого топорщатся какие-то неведомые миру личности.

– Куда же девались ноты? – спрашивает Глинка, не веря собственным глазам.

– А куда им деваться? – Спиридон мимоходом смахивает пыль с уцелевших переплетов. – В Шмаково поехали. Как только санный путь лег, так и прислал барин мужиков. За пустяковиной лошадей гоняли!

– Присылал, значит, дядюшка? Как же ты говоришь, что известий не было?

– Да какие же это известия?! – негодует Спиридон и снова потрясает руками. – Хороши известия, нечего сказать! Насчет квартиры или имущества хоть бы словом вспомнили! – Старик склоняется ближе к гостю и шепчет: – Срамота у нас, сударь, на всю улицу срамота! В лавочку, и в ту зайти невозможно… Да что ж это я, – спохватился он, – чаю или закусить прикажете?

– Не трудись, – говорит Глинка, – сейчас в гости еду. Заглянул – думал, объявился кто-нибудь…

– Где уж там! – качает головой Спиридон. – Кому теперь у нас быть?

Глинка попытался разобраться в хаосе, в который превратилась дядюшкина библиотека. Но чудеса! С полки как ни в чем не бывало смотрело на посетителя «Швейцарское семейство». Глинка протянул было руку к пыльному клавиру и быстро отдернул ее. Потревоженная мышь соскочила на пол и юркнула по направлению к бывшим апартаментам Марины Осиповны. Оттуда попрежнему тянуло ледяным холодом, только теперь этот холод распространялся по всей нетопленой квартире.

– Вишь, вишь, проклятая! – оживился Спиридон, преследуя мышь. – Да прикажите, сударь, я хоть чаю согрею!..

– Некогда, старый, как-нибудь опять проведаю… Деньги у тебя есть?

– Как не быть! С мужиками опять прислали.

– Ну, возьми и от меня на угощенье! – гость протянул старику ассигнацию.

– Да куда мне столько?! Нешто это можно? – окончательно расстроился Спиридон.

Глинка сунул ему бумажку за обшлаг рукава и ласково хлопнул старика по спине.

Уже уходя, он спросил по старой привычке:

– Может быть, ко мне письма были?

– К вам? – удивился Сииридон. – А к вам никак действительно было. Принес какой-то человек, а кто – не ведаю, только говорил, будто из Москвы.

– Давай, давай скорее!..

Спиридон опрометью бросился в столовую, потом, вернувшись в прихожую, полез за зеркало, но и там не обнаружил ничего, кроме паутины.

– Куда б ему деваться? И пропасть будто некуда… – бормотал он. Осененный какою-то новою мыслью, он кинулся в кухню и вынес оттуда большой измятый конверт.

По конверту мчались вкривь и вкось хвостатые буквы. Сомнений быть не могло: отозвался, наконец, Сен-Пьер и, как всегда, верен себе. Что ему ни пиши, он все равно шлет письма по старому адресу.

Глинка хотел было тотчас прочесть письмо, но из пухлого конверта полезла такая уйма бумаги, что он невольно посмотрел на часы…

Он покинул опустевшую квартиру Ивана Андреевича и, сбежав с лестницы, глянул на Энгельгардтов дом: у подъезда висела афишка, приглашавшая на маскарад. В ресторации играла веселая музыка. Пале-Рояль жил своею блестящей, шумной жизнью, только дядюшке Ивану Андреевичу, по счастью, не привелось здесь жить. Глинка с минуту постоял и затем быстро пошел к Казанскому собору. Было уже семь часов, а в доме у графа Сиверса опозданий не прощают.

Граф и генерал-майор Егор Карлович Сиверс, благополучно перевалив за сорок лет, состоял членом совета Главного управления путей сообщения. Ничтожный помощник секретаря, состоящий в том же ведомстве, не мог бы иметь доступа не только в семейное жилище, но и в служебный кабинет графа, если бы музыка не обнаружила удивительной способности открывать все двери, невзирая на чины. Его сиятельство Егор Карлович обожал музыку, но не всякую дребедень, а только классиков. И среди них имел лишь двух протеже: Моцарта и Бетховена. А дальше начинались сплошные странности в этом странном доме. Графиня, например, вовсе не обязана была обожать тех же музыкантов, но и она отлично пела из Моцарта. Брат графини пел баса, кузен – тенора; из прочих родственников один тяготел к виолончели, другой – к скрипке, а далее шли музыкальные дочки Егора Карловича. Короче сказать, если посмотреть со стороны, было похоже на сумасшедший дом. И уж, конечно, музыкальные дочки не могли успокоиться, проведав, что в канцелярии у папа́ служит молодой и необыкновенный фортепианист, о котором столько рассказывал юным графиням домашний учитель музыки господин Шарль Майер.

Сегодня помощнику секретаря никак нельзя опоздать к сиятельному члену совета Главного управления путей сообщения. В глазах Егора Карловича это было бы равносильно государственному преступлению, потому что в этот осенний вечер 1824 года у графа было назначено исполнение квартета Моцарта…

Квартет кончился не поздно, и юные слушательницы попросили разрешения на танцы. Егор Карлович не протестовал, но в сопровождении истинных музыкантов немедля покинул залу.

– Только каннибалы способны плясать после Моцарта!

А танцы шли своим чередом. Чуть касаясь воздушной талии Долли Сиверс, изящно скользил по паркету молодой человек в щегольском синем фраке. Хорошенькая Долли склонилась к нему.

– Скажите, monsieur, папа очень строг в своей канцелярии?

– В канцелярии? О, да, – отвечал молодой человек, хотя эта канцелярия была сейчас так же далека от него, как близко к нему было милое личико Долли.

Молодой танцор уверенно вел свою даму, собираясь в свою очередь задать ей один весьма серьезный вопрос, не касающийся путей сообщения. Но медлительная кадриль не предназначена для важных конфиденций. Сменив кадриль, грянула мазурка. Сам граф Егор Карлович нахмурился в эту минуту в своем кабинете, потому что дом задрожал от топота ног.

Молодой танцор в синем фраке снова нашел черноокую Долли. Внимание, mesdames et messieurs!.. Молодой человек выжидает такт и ловко проделывает самую замысловатую фигуру ailes de pigeon[49]. Таинственная сила отрывает молодого человека от паркета. Только самые искусные танцоры рискуют летать на «крылышках голубка».