Клан Кеннеди - Лариса Дубова

Тем не менее религиозные группировки, опасаясь, что Кеннеди сможет, вопреки решению о включении церковных школ в число получающих федеральную помощь, заблокировать их, издав соответствующие исполнительные распоряжения, смогли через своих доверенных лиц в конгрессе организовать циничный саботаж всех трех законопроектов, связанных с финансированием школьного образования.

Кеннеди дважды встречался с наиболее упрямым конгрессменом Джимом Делани, представлявшим ту часть нью-йоркского района Квинз, где большим влиянием обладали организации католиков. В соответствии с намеченным планом беседы были не только неофициальными, но вообще не записывались и не регистрировались. Однако убедить упрямого Делани, чтобы он поддержал билль под честное слово, что президент не будет нарушать дополнения к нему, если они будут приняты, так и не удалось. Законопроекты не были включены в порядок дня, застряли в комитетах и подкомитетах законодателей{759}.

Занятый другими делами, в первую очередь международными, Кеннеди больше не предпринимал попыток улучшить положение дел в народном образовании при помощи государственного финансирования.

Он стремился быть более настойчивым в осуществлении еще одной внутренней реформы — оказании медицинской помощи бедным слоям населения, а также пожилым людям, которые не были в состоянии оплатить дорогостоящую в США медицинскую страховку. Вопрос о бесплатной или частично оплачиваемой медицинской помощи нуждавшимся в ней (такая помощь получила название medicare — медицинская забота) обсуждался в конгрессе на протяжении почти всех 1950-х годов. Только в 1960 году был принят закон Кёрра—Миллса (по именам сенаторов Роберта Кёрра и Вилбура Миллса, внесших его на рассмотрение). Закон был неэффективный и охватывал лишь часть вопроса. Предоставление медицинской помощи тормозилось массой бюрократических препятствий, включая и проволочки в одобрении штатами предусмотренных мер. К июлю 1963 года закон предоставлял помощь только 148 тысячам из 18 миллионов людей старше 65 лет, которые могли рассчитывать на поддержку. Кроме того, программа требовала огромных административно-бюрократических расходов на содержание штата сотрудников, проверку нуждаемости и т. п.{760}

9 февраля 1961 года Кеннеди направил послание конгрессу, в котором просил принять закон, который предусматривал бы выделение федеральных средств на оказание немедленной помощи четырнадцати миллионам американцев. Этими деньгами они могли бы оплачивать свои расходы по содержанию и лечению в больницах и домах для престарелых (не предусматривалось, правда, предоставление средств на хирургические операции). Вслед за этим был внесен законопроект Кинга—Андерсона, полностью соответствовавший пожеланиям президента.

И вновь в конгрессе и за его пределами разгорелась ожесточенная борьба между заинтересованными группами, причем наиболее активно против мер Кеннеди выступила влиятельная Американская медицинская ассоциация (AMА), объединявшая врачей, в меньшей степени заинтересованных в здоровье пациентов, нежели в получении огромных доходов. Опасаясь, что государственная помощь приведет к усилению государственного контроля за деятельностью ее членов, АМА и связанные с ней группы не нашли ничего лучшего, как обвинить Кеннеди в «социализации медицины». Утверждалось, что это приведет к ухудшению обслуживания, переполнению больниц и другим подобным явлениям, характерным для стран с бесплатной медицинской помощью (упоминалась Великобритания, но особый упор был сделан, явно по политическим мотивам, на СССР){761}.

Подобные настроения овладели значительной частью членов конгресса. Возникла угроза, что законопроект будет провален. Кеннеди решил напрямую обратиться к американскому народу, несмотря на то, что осторожные советники, прежде всего Л. О'Брайен, отвечавший за связи с конгрессом, отговаривали его от этого шага. О'Брайен писал позже: «Я полагал, что, имея дело с конгрессом, Кеннеди следовало то ли пытаться работать вместе с ним, то ли объявлять ему войну. Последнее было бы более драматическим, но менее продуктивным. Большей частью Кеннеди избирал стратегию примирения»{762}.

Тем не менее Джон на этот раз нарушил обычную линию компромисса. Действовал он в спешке, толком не подготовился. Преобладали эмоции, а не стремление, убедив значительную часть населения, оказать реальное воздействие на конгресс. Выступление в нью-йоркском Медисон-сквер-гардене 20 мая 1962 года, по признанию большинства наблюдателей, выглядело бледным и противоречивым. Вся речь, которая транслировалась по телевидению, носила следы спонтанности. Зачем было обращаться напрямую к народу, задавали вопрос журналисты и политические аналитики, если в основе выступления по-прежнему лежало предложение о выработке компромиссного билля?{763}

Кеннеди просил председателя финансового комитета сената Гарри Бёрда доложить своим коллегам законопроект без предварительного внесения его в порядок дня через соответствующий комитет по процедуре. Однако Бёрд, обычно поддерживавший президентские инициативы, на этот раз отказался. В конце концов, чтобы как-то утихомирить президентские страсти, его неконструктивное упрямство, сенатор Майк Мэнсфилд на свой страх и риск представил законопроект на рассмотрение и, как и следовало ожидать, президентское предложение было провалено, правда, меньшим, чем ожидалось, числом голосов (52 против 48). Мэнсфилд позже оправдывался: «Это не было поражение президента. Это было мое собственное поражение. Стремление обойти комитет было моей тактикой, которую я испробовал пару раз и каждый раз терпел поражение»{764}.

Представляется всё же, что со стороны Мэнсфилда это не было ошибкой, повлекшей за собой поражение, а сознательной провокацией, чтобы избавиться от навязшего в зубах стремления президента добиться своего в таком сложном и спорном вопросе, как значительное расширение государственного регулирования в области здравоохранения.

Глава 4.

КУБИНСКИЙ КАПКАН

Президент и тайная подготовка операции

Вскоре после того как молодой, считавшийся неопытным президент оказался в Белом доме, мир стал свидетелем целого ряда кризисных и опасных ситуаций, из которых ему пришлось выбираться. Джон опасался негативного отношения к нему наиболее известных мировых лидеров. Французский президент Шарль де Голль и западногерманский канцлер Конрад Аденауэр явно смотрели на него свысока, как на выскочку. В наибольшей степени это относилось к де Голлю, который, по словам М. Банди, написанным через много лет, в 1985 году, «ушел в могилу в полном убеждении, что он всегда и во всем ставил правильный диагноз»{765}.