Капкан для Александра Сергеевича Пушкина - Иван Игнатьевич Никитчук

– Я благодарен вам за лестное мнение о моем сыне, но… Но меня смущает мысль: в здравом ли уме мог написать подобное господин Пушкин?

– Его безумства всем известны, – продолжил граф, не совсем понимая, зачем это понадобилось барону выяснять психическое здоровье Пушкина.

– Вы правы, граф!.. Но ведь речь идет об оскорблении полномочного посланника!.. Может, должна вмешаться государственная власть?..

Строганов рассмеялся.

– Ей-богу, вы как будто бы не в России находитесь и не знаете нашей власти… Вот накажите Пушкина как следует, и власть, может быть, за него примется всерьез…

– А мне безумно жаль Натали, его жену, – со вздохом проговорила графиня Юлия Петровна.

– И хочу заметить, барон, – продолжил Строганов, – ваше промедление уже наносит урон вашей части.

– Я буду молиться за вашего сына, – добавила графиня. На этом разговор закончился, хотя Геккерен продолжал оставаться в неуверенности в каких-либо решительных действиях.

Обратный путь в посольство барон провел в мучительных раздумьях. Нет, конечно, оскорбленные Геккерены пошлют вызов Пушкину… Но ведь дуэль может и не состояться по обстоятельствам, которые от них не будут зависеть: противников могут вовремя обнаружить и обезоружить. Русские власти не должны допустить оскорбления королевского посланника…

Дантес даже предположить не мог, какой сюрприз ждет его дома. Старый Геккерен протянул ему письмо Пушкина, как только они остались.

– Граф Строганов советует, Жорж, чтобы ты немедленно отправил Пушкину вызов, а потом можно будет ход событий взять в свои руки.

Дантес улыбался.

– Я могу направлять вызовы, пока ему не надоест.

– Но мне не хотелось бы, чтобы дело дошло до дуэли.

– Я могу только согласиться с вами, дорогой отец, что развитие событий будет в наших руках. Вам надо садиться и писать ответ Пушкину, но если вас это затрудняет, позвольте выполнить этот труд.

Дантес взял перо и бумагу. Он на несколько минут задумался.

– Мне кажется, что сначала надо бы посоветоваться с д’Аршиаком, – промолвил барон.

– Д’Аршиак будет моим секундантом. Но надо сначала закрепить наше преимущество на бумаге.

Дантес принялся писать:

«…Содержание письма, – писал он Пушкину от имени барона Луи Геккерена, – до такой степени превосходит всякие грани возможного, что я отказываюсь отвечать на подробности этого письма».

Барон Геккерен, который одновременно читал написанное, одобрительно кивал головой.

А теперь, батюшка, наш главный козырь:

«Мне кажется, вы забыли, что вы сами отказались от вызова, сделанного барону Жоржу Геккерену, принявшему его. Доказательство того, что я говорю, написанное вашей рукой, налицо и находится в руках секундантов. Мне остается только сказать, что виконт д’Аршиак едет к вам, чтобы условиться о месте встречи с бароном Жоржем Геккереном. Прибавлю при этом, что встреча должна состояться без всякой отсрочки».

– Мне кажется, Жорж, что последнюю строчку не следовало писать.

– Я могу убрать, если вас устраивают оскорбления, адресованные вам господином Пушкиным. Письмо должно полностью отвечать нанесенным оскорблениям.

Геккерен переписал письмо своей рукой.

Дантес внизу добавил:

«Читано и одобрено мною.

Жорж Геккерен».

За окном была уже глухая ночь, но Дантес все же отправил письмо д’Аршиаку.

Виконт сразу же сел изучать документы. Да, это было уже слишком серьезно. Такие оскорбления, которые позволил себе Пушкин, не допускали промедления с вызовом.

Утром 26 января Пушкину была отправлена записка: «Прошу господина Пушкина сделать мне честь сообщить, может ли он меня принять, и если не может сейчас, то в каком часу это будет возможно?»

Александр Сергеевич с удовольствием с ней ознакомился: он добился своей цели без вызова. Но когда пригласить секунданта, так чтобы не всполошить домашних? Кажется, Наташа с Азинькой едут сегодня к тетушке на чай. В часов пять, думается, можно назначать встречу.

Виконт не очень был доволен ответом, ему не хотелось ждать до пяти часов. Но делать нечего.

В пять часов он был у Пушкина и сразу же передал письмо Геккеренов. Не читая письма, Александр Сергеевич согласился с заявлением д’Аршиака о проведении дуэли в ближайшее время. Виконт потребовал немедленной встречи с секундантом Пушкина.

Пушкин в первый момент был готов назвать графа Соллогуба, но передумал, испугавшись, что тот снова займется миротворчеством. Пришлось сказать, что имя секунданта он сообщит позднее.

После ухода д’Аршиака у Пушкина словно гора с плеч свалилась. Все идет как нельзя лучше, но кого пригласить в секунданты? Это не так просто, ведь все знакомые и друзья обязательно начнут искать пути к примирению, как это было осенью.

Через несколько часов виконт снова присылает записку с просьбой назвать секунданта или прислать его до одиннадцати часов у себя, а после одиннадцати на балу у графини Разумовской.

Пушкин сам поехал на бал, встретился с д’Аршиаком, предупредив того, что пока назвать секунданта не может. Виконт выразил недовольство, но согласился ждать до утра.

Но где же взять секунданта? А что, если попробовать поискать здесь, на балу. На глаза попался знакомый секретарь английского посольства Артур Меджинис. Этот, пожалуй, ни миротворствовать, ни болтать не будет.

Поняв, что от него требуется, он предварительно дал согласие, но окончательно даст ответ после того, как переговорит с д’Аршиаком.

Пушкин сразу же заторопился домой и предложил удивленной Натали приехать домой, хотя Дантеса на балу не было…

Уже далеко за полночь прозвенел звонок на парадном. Пушкин накинул халат и вышел в переднюю. Принесли письмо от Меджиниса. В письме тот отказывался от обязанностей секунданта, так как только надежда на примирение могла бы побудить его принять такие обязанности.

– Чертовые миротворцы! – мысленно выругался Александр Сергеевич. – Но где же искать секунданта?

С этой мыслью он вернулся в спальню.

– Что там случилось? – сонно спросила Натали.

– Это англичане чудят. Для них все едино, что день, что ночь…

– Что за англичане? – с тревогой снова спросила она… Пушкин спохватился.

– Спи! Пусть они тебя не беспокоят, чудаков на свете хватает.

Даже не дослушав, Натали снова уснула…

Утром 27 января Пушкин проснулся рано и сразу прошел в кабинет. Его терзала все та же мысль: где взять секунданта? Казалось бы, пустяковая задачка, а решения пока не найти. Он сел за стол, снова перебирая в памяти своих друзей и знакомых…

Не спал и д’Аршиак. Он не может понять, почему Пушкин медлит с секундантом. Это вопиющее нарушение всех правил дуэли. Он снова пишет Пушкину: