Разыскания о начале Руси. Вместо введения в русскую историю - Дмитрий Иванович Иловайский

и предается по этому поводу разным домыслам, между прочим, сближает варягов с ваграми славяно-балтийскими. (Вот когда уже начались измышления славяно-балтийской теории!) Но замечательны следующие его слова: «Летописцы русские, не зная, кто были варяги, прямо начинают свои хроники таким образом: послаша русь к варягам, говоря «приходите княжить и владеть нами» и проч. К тем же писателям XVI в., знакомым с русскими летописями и отделявшим русь от варягов, принадлежит и Герберштейн.

3) В некоторых имеющихся списках Повести временных лет и, между прочим, в старейших сохранились явные следы первоначальной, то есть Сильвестровой редакции. Например, в Лаврентьевском, Ипатьевском, Троицком, Переяславском при описании посольства за море сказано: «реша русь, чюдь, словене, кривичи и весь: земля наша» и проч. В других списках (например, Радзивиловском) стоит: «реша руси, чудь, словене, кривичи». Весьма вероятно, что именно эта ошибка какого-то писца, сказавшего руси вместо русь, повторенная другими переписчиками, и послужила одним из источников искаженного текста. Так как выходило, что послы, отправленные к варягам, обращались с своей речью к руси, то заключили об их тождестве, и в некоторых летописных сводах получился небывалый народ варяги-русь. По отделении руси от призывающих народов на первом месте в числе сих народов осталась чудь, чем и объясняется это странное первенство чуди перед славянами в деле призвания князей. (То же в сводах Софийском и Воскресенском.)

4) Когда русь по ошибке и невежеству переписчиков отнесена была к варягам, тогда явились в тексте позднейшие вставки или глоссы, старавшиеся пояснить этих непонятных варяго-руссов. Например: «Сице бо звяхут ты Варагы русь яко се другии зовутся Свее, друзии Урмани, Англяне, инии Готе». Или: «От тех прозвася Русская земля Новгородци, ти суть людие Новгородцы от рода Варяжска, преже бо беша Словене» (по Лаврентьевскому списку); то есть: от варяг прозвались Русскою землею новгородцы; а эти новгородцы, будучи варяжского рода, прежде были славянами – бессмыслица полная. Но если возьмем в расчет Ипатьевский список, где в данном месте сказано только: «От тех варяг (то есть от Рюрика с братьями) прозвася Русская земля», и сравним с одним предыдущим местом летописи, то, может быть, доберемся и до происхождения этой глоссы. А именно: «В лето 6360, индикта 15, наченшю Михаилу царствовати, начася прозывати Русская земля. О сем бо уведахом яко при сем цари приходиша русь на Царьград, якоже пишет в летописании грецком». В этом первоначальном тексте довольно ясно говорится, что Русская земля тогда-то, при Михаиле царе, стала впервые прозываться, то есть впервые имя руси встретилось в хронике Георгия Амартола по поводу нападения на Царьград. А глоссатор понял это буквально, то есть что русь стала называться русью только с того времени, к которому легенда приурочила свое призвание варяжских князей. Выходило, таким образом, что имя руси пришло к нам с этими князьями, и тем более что (по указанной выше ошибке) послов посылали чудь и славяне к руси. Но рядом с подобными глоссами остались и другие, явно противоречащие им выражения первоначальной редакции. Например: «Поляне яже зовомая русь»; или: «Словенск язык и русский один». Образчик позднейшего искажения текста о призвании видим и на слове весь. В некоторых списках она занимает последнее место в ряду призывающих народов, а в других обратилась в слово еси или вся и отнесена то к предыдущему слову («кривичи вси»), то к последующему («вся земля наша»). Следовательно, названия первого народа мнимой федерации (русь) и последнего (весь) подверглись отделению от этой федерации, искажению и вообще путанице.

5) Те же польские историки указывают на другой факт искажения в первоначальном тексте, именно на Аскольда и Дира, которые являются у них туземными князьями, потомками мифического Кия, что гораздо естественнее и сообразнее с ходом рассказа. (Нечто подобное видим в Степенной книге, Никоновской летописи и Русском хронографе в Изборнике А. Попова.) Все это указывает на разнообразие, на варианты летописного текста. Наконец, если бы в первоначальном тексте легенды прямо и положительно говорилось, что русь принадлежала к варягам, то не могло бы явиться и весьма разнообразного толкования имени руси по свидетельству польских историков и некоторых русских летописей. Кроме домысла о происхождении ее от варягов, приводилось до шести следующих толкований: 1) от Руса, брата Чеху и Леху; 2) от сарматского народа роксалан; 3) от города Русы; 4) от русых волос; 5) от слова рассеяния;

6) от реки Русы или Рось.

Надеюсь, что все приведенные мною ссылки и указания суть факты, которые каждый может проверить. А затем приглашаю опровергнуть те выводы, которые я делаю на основании этих факторов.

Изыскания о начале руси, как я сказал, натолкнули меня, между прочим, на вопрос о народности древних болгар. А пересмотр этого вопроса привел меня к тому убеждению, что прежнее его решение было основано на явных недоразумениях и предвзятых толкованиях. Та же немецкая наука, которая построила норманнскую систему руси, усмотрела в болгарах какое-то туранское происхождение. Против нее восстал было Венелин. Но Шафарик, находившийся под непосредственным влиянием этой науки, своим авторитетом освятил мнение немцев; а за ним и западные, и наши слависты начали повторять это мнение как бы какую-то в самом деле научную истину. В действительности никто из них, положительно никто, не занялся этим вопросом специально и не обследовал его со всех сторон. Тем не менее некоторые из них, в особенности гг. Макушев и Ягич, заодно с А.А. Куником, весьма враждебно отнеслись к моему исследованию о происхождении болгар. Между тем до сих пор последователи туранской теории сами еще не установили твердого, определенного мнения об этом происхождении: большая часть их, вслед за Шафариком, видит в болгарах чудское или финское племя, а некоторые усматривают в них турецкую расу. Г. Куник построил даже особую теорию чувашско-татарского их происхождения. Подобные имена не поддаются никаким строго научным объяснениям, а обыкновенно вздергиваются на этимологическую дыбу (любимое выражение наших норманистов), благодаря которой и получаются желаемые результаты. Любопытно при этом, что люди, не знающие финских или татарских языков, смело относят данные имена к тому или другому из этих языков.

Немалое влияние имеет в этом вопросе то обстоятельство, что наши университетские слависты – собственно специалисты по славянским наречиям, а не по славянской истории. Кафедра славянская большею частию у нас так поставлена, что история славян как бы для нее необязательна, а обязательны только их наречия. Еще менее можем ожидать строго научной, беспристрастной обработки древнеславянской истории от наших академиков-немцев. Поэтому и неудивительно, что древнейшая история славянства еще не имеет под собою твердо установленной почвы и слишком далеко отстала от той степени обработки, какою пользуется