Буржуазное равенство: как идеи, а не капитал или институты, обогатили мир - Дейдра Макклоски

"Им нечему учиться на земле, / Они совершенны и полны, / Старые либералы [в европейском смысле], недоверчивые и здоровые". Иерархия, которую предстояло разрушить, состояла не только из герцогов и герцогинь, королей и рыцарей, но и из самих представителей буржуазии, переделанных в псевдо-нео-королей и рыцарей, когда это могло сойти им с рук. Так, трофейная жена во Флориде, вцепившаяся в руку своего богатого мужа, заявила перед телекамерами по поводу бедняков: "Мы не беспокоимся о неудачниках". Так, Медичи начинали как врачи, приобретая обычные навыки (что следует из их фамилии), затем стали банкирами благодаря предпринимательству, потом великими князьями благодаря насилию и, наконец, сохранили свое княжество благодаря устоявшейся иерархии наследования и законной монополии на насилие.

Мокир отмечает, что голландцы стали в XVIII веке консерваторами и "играли третью скрипку в промышленной революции", из чего он делает вывод, что в акценте Макклоски на новой идеологии буржуазной свободы и достоинства должно быть что-то не так.²⁰ В конце концов, у голландцев было и то, и другое, причем рано. Но я только что сказал, что буржуазия способна обратить вспять свое совершенствование, превратив себя в почетную иерархию, что и сделали голландские регенты. А Мокир принимает ошибочную установку, что голландцы в XVIII веке "провалились". Это не так. Они, как и лондонцы, в соответствии со сравнительными преимуществами отказались от части своего промышленного проекта в пользу того, чтобы стать банкирами и рутинными купцами. Я утверждаю лишь, что новая идеология пришла в Британию из Голландии, что остается верным независимо от того, много ли голландцы сделали с ней впоследствии. В свой "золотой век" голландцы, безусловно, многое улучшили с помощью этой идеологии. Я согласен с тем, что голландское общество впоследствии застыло, управляемое de dominee, de dokter, de notaris. Но национальные границы не всегда поддаются исчислению. Если обвинять голландцев XVIII века в консерватизме, то придется обвинить и южных англичан, которые тоже стали специализироваться на торговле и финансировании, отказались от промышленного могущества, стригли купоны в фондах и сидели в больших домах, окруженных парками, и, как и голландцы, придерживались ранговых различий, которые были менее важны на промышленном севере Англии или на промышленном юге Бельгии.

И инерционная лемма Мокира о том, что социальные изменения, начавшись, должны быть постоянными, иначе их вообще не было, создает более серьезные проблемы для его собственного акцента на науке как инициирующем событии, чем для моего акцента на новой оценке буржуазной свободы и достоинства. В конце концов, голландцы в XVII веке изобрели телескоп и микроскоп, а также множество других научных приборов, например, маятник в часах. Почему же инерция не привела их, если это сделала наука, к промышленной революции и Великому обогащению? Пример Голландии лучше говорит в пользу буржуазного достоинства, благодаря которому Голландия и по сей день является одной из богатейших стран мира, но плохо говорит в пользу науки, в которой она потерпела поражение.

Этические и риторические изменения, которые около 1700 г. начали разрушать древние ограничения на улучшение положения, будь то со стороны старых рыцарей или новых монополистов, были освободительными, просвещенными и либеральными в шотландском смысле, когда на первое место ставилась равная свобода, а не равный результат. И она была успешной. Как выразился один из его наиболее обаятельных консервативных противников:

Локк упал в обморок;

Сад погиб;

Бог взял прялку

С его стороны.²¹

 

Глава 43. Идеи буржуазной переоценки

Настаивать на том, что такой риторический переход от аристократическо-религиозных ценностей к буржуазным должен иметь экономические или биологические корни, - это всего лишь материалистическо-экономический предрассудок, еще раз говорю я. Джон Мюллер, политолог и историк из штата Огайо, чьи мысли о "неплохой" демократии и капитализме я использовал, в другой книге утверждает, что война, как и рабство или подчинение женщин, за последние несколько столетий постепенно стала менее респектабельной.¹ Меняются важные привычки сердца и губ. В XVII веке хозяин мог избить своего слугу. Сейчас - нет. Такие изменения не всегда вызваны интересом, соображениями эффективности или логикой классового конфликта. Буржуазная переоценка имела также юридические, политические, личностные, гендерные, религиозные, философские, исторические, лингвистические, публицистические, литературные, художественные и случайные причины.

Экономист Дипак Лал, опираясь на историка права Гарольда Бермана и повторяя старое мнение Генри Адамса, видит большие перемены в XI веке, в утверждении Григорием VII верховенства церкви.² Возможно. Проблема с такими более ранними и широкими истоками заключается в том, что современность пришла из Голландии и Англии, а не, например, из глубоко протестантской Швеции или Восточной Пруссии (за исключением Канта), или из глубоко церковно-супрематистской Испании или Неаполя (за исключением Вико). Повсеместное распространение политически значимых установок лучше относить к более позднему периоду европейской истории - примерно к 1700 году. Такая датировка лучше согласуется с новыми историческими данными о том, что до XVIII века такие места, как, например, Китай, не выглядели заметно менее богатыми или даже, во многих отношениях, менее свободными, чем Европа.³ В Европе сцена была создана утверждениями обычной жизни и обычной смерти в ходе потрясений Реформации XVI века, длительного голландского восстания и более продолжительной гражданской войны между французскими католиками и гугенотами, а также двух английских революций XVII века. Экономически значимое изменение в мировоззрении произошло в XVII и начале XVIII веков благодаря романным размышлениям вокруг Северного моря - воплощенным, как я уже отмечал, буквально в романе в противовес роману - утверждающим в качестве трансцендентного идеала экономики обычную, а не героическую или святую жизнь. Это было, по другому выражению Чарльза Тейлора, "освящение обычной жизни"⁴.

Маргарет Джейкоб утверждает, что 1680-е годы стали "петлей". Англо-голландская реакция на абсолютизм стала "катализатором того, что мы называем Просвещением". Просвещение, по ее словам, возникло в результате реакции на католический абсолютизм в Англии при позднем Карле II и его брате Якове II, а также во Франции при Людовике XIV в результате Отмены и его тайных переговоров с Карлом и Яковом. Джек Голдстоун отмечает, что в Англии в 1680-х годах даже общее право оказалось под ударом. Это была политика, а не экономика. Абсолютистская и католическая Франция и антиабсолютистская и протестантская Англия были меркантилистами. И голландцы, и французы, и англичане, не говоря уже о португальцах и испанцах, уже давно были империалистами. Менялись в основном идеи, а не экономические интересы.

Общими для эпохи Просвещения были этические и политические идеи. Стало быть, решать вопросы надо открытыми аргументами, а не политической силой. Это эразмовский гуманизм, античная традиция риторики. Реформация, в конце концов, развивалась в эразмианском направлении, но только после большого количества убийств