Современная повесть ГДР - Вернер Гайдучек

— Итак, задних — две, — подвела итог Грызля, давно привыкшая к этому факту.

— Но я вижу только одну, — возразил Садовый Бог.

В полной растерянности фея уставилась на собственную ногу. Потом решилась присовокупить к ней среднюю.

— А теперь — четыре! — воскликнула она.

— Нет, теперь — две, — поправил ее Садовый Бог.

Тогда фея добавила еще одну среднюю ногу и сказала:

— Зато теперь уж точно четыре.

— Теперь три, — подсчитал Садовый Бог.

— Я еще не кончила, — сказала фея и выбросила на стол единственную переднюю ногу. — Зато теперь — шесть! — воскликнула она с победным видом. — Шесть, и все налицо!

— Четыре, — терпеливо подытожил Садовый Бог.

Фея принялась считать и пересчитывать. Но сколько ни считала, больше четырех не получалось.

— Как так? — совсем растерялась Грызля. — Сколько себя помню, всегда их было шесть.

— Две ваши ноги отрубил Добриэль, — разъяснил ей Садовый Бог. — Одну — под землей, вторую — в воздухе. Мне остается лишь выразить вам сочувствие по поводу столь невосполнимой утраты.

— А мне сдается, это у меня от ревматизма, — овладела собой фея. — Хорошо, я подпишу.

Она взяла карандаш, протянутый ей Садовым Богом, и размашисто подписалась: «Грызля, шестиногая повелительница Гадкого Сада».

— Весьма сожалею, — заметил Садовый Бог, — но вам придется исправить подпись.

— Вам не нравится моя подпись? — вскинулась фея.

— Просто она недействительна, — возразил Садовый Бог. — Следовало написать: четырехногая повелительница.

Фея зачеркнула «шести» и накарябала сверху «четырех». Потом поднялась со своего места и заявила:

— Полагаю, теперь все улажено.

— Я всегда надеялся, что вражды между нами можно избежать, — откликнулся Садовый Бог.

— А разве мы когда-либо враждовали, Всевечнейший? — величественно произнесла фея. — Что касается меня, то я нахожу нашу встречу чрезвычайно обнадеживающей. Во всем остальном недавние события составили самый мрачный период за все время моего правления, но я далека от мысли изливать вам или кому бы то ни было свои неприятности. Каждой владычице приходится считаться с тем, что беда может нагрянуть в любой момент.

С этими словами она удалилась, гордо подняв голову, и вскоре скрылась в густых зарослях. Правда, с той минуты, как она убедилась, что двух ног у нее не хватает, походка ее утратила решительность и твердость, отличавшие ее в дни блеска и славы.

Глава двадцатая

У СЕБЯ ДОМА

Милена хорошо перенесла дорогу домой. Она обвила мощную шею Каспера рукой, а пальцами вцепилась в крутые завитки его шерсти. Каспер же тащил свою ношу с великим смирением. Вдруг Милена спросила:

— А куда ты меня, собственно, ведешь?

— Как это куда? — переспросил Каспер. — К вам домой.

— В осиное гнездо? Ни за что! — уперлась Милена. — Туда меня на аркане не затащишь.

— Я не собираюсь тащить вас на аркане, и сердце у меня не каменное. Я вполне понимаю вашу точку зрения. — Он почесал задней ногой за ухом и погрузился в обдумывание новой трудной проблемы.

Милена заплакала.

Кое-кому может показаться, что Милена слишком часто прибегает к слезам. Но на этот раз состояние крайней физической усталости, в котором она находилась, заставляет отнестись к ней со всей доступной нам снисходительностью.

— Все это чушь и чепуха, — произнес наконец Каспер. — Ваш настоящий дом — птичье гнездо. Там ваше место, и только там вы сможете как следует восстановить силы.

— Вот-вот, правильно! — подхватила Милена. — Но всю ответственность будешь нести ты.

— Я всю дорогу несу вас на себе. И ответственность — пустяк по сравнению с этим.

Путь их пролегал мимо поленницы, где жила Ежиха. На вечернем солнышке у входа нежились хозяйка и ее гостья — Жаба.

— Куда это вы? — спросила Ежиха, которой всегда хотелось быть в курсе всех дел.

— Да вот, Георг заболел, — ответил Каспер. — Несу его в птичье гнездо.

И принес именно туда.

Милена, облегченно вздохнув, растянулась на мягкой подстилке из трав и пушинок и сказала:

— Каспер, я дивлюсь твоему хвосту.

— О, — отозвался Каспер. — Как он там поживает?

— Видимо, прекрасно, — сказала Милена. — Торчит торчком.

— Приятно слышать, что у него все в порядке, — ответил Каспер. — Однако вам пора бы наконец и поспать.

Он свернулся кольцом и закрыл глаза. А во сне сражался с целым роем ос. Едва завидев его, осы побледнели от страха. Полоски на их спинках, правда, остались, но уже бесцветные.

И каждый раз, надвое перекусывая приснившуюся осу, пес во сне клацал зубами.

— Я ничего не имею против этого Георга, — сказала Жаба, обращаясь к Ежихе, — но разве мы обе можем забыть то время, когда в птичьем гнезде еще жила Милена.

— Золотое было времечко, — поддакнула ей вдова.

— Голос у нее был даже лучше, чем у соловья, — продолжала Жаба, — но главное в ее пении все же были слова. Она умела выражать свои мысли. И всегда попадала нашему саду, так сказать, не в бровь, а в глаз.

— Не думаю, что слова она сама сочиняла, — заметила Ежиха.

— Да, да, — продолжала Жаба. — Во всем был порядок.

Прямо посреди сна, в котором Каспер шествовал по полю, усеянному трупами перекушенных надвое ос, он вдруг почувствовал, как кто-то твердой рукой ухватил его сзади за загривок и приподнял в воздух.

— А ты, оказывается, живехонек? Как это получилось? — спросил строгий голос.

— Я жив потому, что без меня вам никак не обойтись, — сразу нашелся Каспер, не терявший присутствия духа даже среди самого глубокого сна.

— Кому нужен непослушный пес? — спросил ледяным тоном хозяин.

— Если я вам не нужен, — опять нашелся Каспер, — не стоило меня и будить.

— Да я и вернулся-то в этот сад только затем, чтобы разыскать тебя, — заметил Добриэль. — Ведь я думал, что ты погиб, как и мой друг Георг.

— Чушь! Чепуха! Вовсе он не погиб, — возразил Каспер. — Я устроил вашего Георга в птичьем гнезде.

— В птичьем гнезде? — переспросил взбешенный Добриэль. — Разве я строго-настрого не запретил этому болвану… Ну да ладно, ведь он мертв. А мертвым и не такое прощаешь. Пусть его лежит там, где лежит; мне все теперь безразлично.

— Он такой же мертвый, как мы с вами. — Каспер был уязвлен. — Только болен и очень ослаб. Но похитил его у Грызли не кто иной, как я, и сюда его на себе приволок тоже я. А в благодарность за все это меня будят, не дав досмотреть прекраснейший сон.

— Так он жив? — переспросил Добриэль, и взгляд его смягчился. — Рад за него. А ты вставай и следуй за мной. О твоем непослушании мы поговорим как-нибудь в другой раз.

В этом месте разговор был прерван громким возгласом, разнесшимся по всему саду и проникшим в самые отдаленные его уголки:

— Внимание! Не скопляться! Очистить дорогу! Наш Всевечнейший, наш Садовый Бог возвращается в свои владения!

В ответ на призыв очистить дорогу все обитатели сада сбежались на центральную лужайку, что вызвало страшную давку.

— Не верится, — говорили одни.

— Исключено, — утверждали другие.

И наконец сошлись на одном: «Все знают, что это утка».

— Как так? — сказала Мухоловка. — Не верят? — Щетинки под клювом встопорщились, головка задергалась.

— А зачем сеять несбыточные надежды? — сказал Добриэль. — Садовый Бог никогда не вернется.

— Не вернется, так? — прощебетала Мухоловка.

— Да я своими глазами видел, как он уехал, — стоял на своем Добриэль.

Но Мухоловка тоже уперлась:

— Но ведь я здесь, а где я, там и он.

— Ничего не понимаю, — помотал головой Добриэль, окончательно сбитый с толку.

— Я-то, разумеется, давно все знал, — сказал Каспер. — И давно бы сообщил, если бы счел очень важным.

Глава двадцать первая

ВОЗВРАЩЕНИЕ САДОВОГО БОГА

И тут на мощеной дорожке появился Садовый Бог.

— Должен сообщить вам всем радостную весть, — сказал он. — Мир заключен и подписан. И те, что живут по ту сторону живой изгороди, больше не будут на нас нападать.

Сообщение это вызвало всеобщее ликование.

Обитатели сада только теперь прочувствовали, какой опасности подвергались, но чувство это тут же сменилось радостью по поводу избавления от угрозы. Все веселились и ликовали, подпрыгивали и сияли от счастья. Весь сад, можно сказать, расцвел заново.

Даже из осиного гнезда донеслось какое-то царапанье. Вслед за тем над гнездом взвилось и затрепетало садовое знамя.

Оно было огромное. И хотя ветра почти не было, постоялый двор «У трех рыцарей» раскачивался из стороны в сторону: ведь он был построен из «бумаги» — растительных волокон, обработанных осами.