Охотясь на Аделин - Х. Д. Карлтон

– Могу я ее увидеть?

– Конечно, – мягко соглашается он, поднимая руку, чтобы указать мне направление.

– Я пойду проверю Сибби, – произносит Зейд, указывая себе за плечо.

Нахмуриваюсь и уточняю:

– Как долго я спала?

Не помню, сколько я плакала, но в конце концов уснула в объятиях Зейда.

– Всего лишь около трех часов. Она сидит на крыльце и все еще ждет своих сообщников.

Кивнув, я поворачиваюсь и направляюсь в комнату, с сердцем, застрявшим в моем горле. И когда открываю дверь и вижу, как она лежит там, такая неподвижная и бледная, я едва не задыхаюсь.

Аппарат рядом с ней пищит, пульс пока стабилен. Рядом с ней уже стоит стул, на котором, предположительно, сидел мой отец. Он все время находился с ней в палате, и я чувствую себя немного виноватой. Я должна была остаться с ними.

Но даже сейчас пребывание в этой комнате грозит вернуть меня в то место с доктором Гаррисоном. Провожу руками по волосам, крепко стискивая их в попытке заземлиться. Я должна сохранить присутствие духа.

Я в безопасности. Зейд рядом. Нет никакого злого доктора, пытающегося меня похитить.

Выдохнув, я сажусь на стул и беру мамину руку. На ощупь она прохладная, но ощущается… живой. Не холодная и жесткая, как у трупа, и это меня немного успокаивает.

– Хочешь узнать, что на самом деле хреново? – тихо начинаю я. – Когда я вернулась домой, ты несколько раз предлагала мне рассказать о том, что я пережила, но я так и не смогла найти слов, чтобы описать тот ужас, когда ты просыпаешься от того, что тебя держат в заложниках люди, которые грозятся тебя убить. Эту неизвестность, будешь ты жить или умрешь. Я сказала, что ты не поймешь. Но, полагаю, теперь ты знаешь, каково это, да? А потом ты пыталась объяснить мне, какой ужас испытывала ты, когда я пропала и ты не знала, жива я или уже умерла. Ты сказала, что мне тоже этого не понять… Но ведь это тоже уже не так, правда?

Мои глаза снова начинают гореть, и я отпускаю ее руку, чтобы вытереть их ладонями, беззвучно приказывая себе держаться. Я устала плакать. Это чертовски утомительно.

Как только я чувствую, что немного успокоилась, опускаю их и снова беру ее за руку.

– Я держу тебя за руку, но тебя все еще нет. И я не знаю, очнешься ли ты когда-нибудь. Поэтому я чувствую это сейчас. И это… это действительно чертовски хреново.

Я фыркаю, поглаживая ее руку подушечкой большого пальца, не зная, кого в этот момент утешаю – ее или себя.

– Теперь папа тоже меня ненавидит, – шепчу я. – Потому что я живу с преступником.

Слабо усмехаюсь.

– Я сама преступница. И полагаю, это единственное, за что Зейд несет ответственность. Он превратил меня в натасканную убийцу. Но знаешь что? Мне это нравится. Мне нравится, что теперь я в состоянии защитить себя. И мне нравится, что я больше не чувствую себя такой слабой. Разве это делает меня плохим человеком?

Я замолкаю, нахмурившись.

– Не отвечай. Ты попросишь меня одуматься. И скажешь, что хочешь вернуть прежнюю Адди. Но ее больше нет, мам. И я знаю, что папа тоже не одобряет новую версию меня, но надеюсь, что однажды вы оба научитесь любить ту, кем я стала.

Из моего глаза вырывается слезинка, и я проклинаю эту каплю за предательство. Поспешно вытираю ее и снова фыркаю.

– Я пойму, если ты не сможешь. Иногда мне тоже трудно полюбить себя. Но знаешь, кто сможет? Кто всегда будет любить меня несмотря ни на что? Это мой парень-преступник. Тебе не кажется, что это просто чертовски восхитительно?

Я невесело улыбаюсь.

– Думаю, будет справедливо, если мы попытаемся. Когда я вернулась домой, ты решила, что меня нужно любить как разбитую оболочку человека. Мне кажется, ты сможешь научиться любить ту меня, какой я стала теперь – жесткую и сильную, верно? Так что теперь я хочу, чтобы ты тоже вернулась домой, и какой бы версией себя ты ни стала – я тоже буду любить тебя.

28 июня 2022

Я всегда была довольно равнодушна к своему отцу. Он не играл со мной в детстве, мы даже особо не общались. Все решения, касающиеся меня, принимала мама. Я никогда не раздражала его, впрочем, как и не интересовала.

Думаю, я перестала переживать по этому поводу годам к пяти или около того.

Последней моей эмоцией было равнодушие. Если честно, то, наверное, я в какой-то степени ненавижу его. Зейд как-то дразнил меня, что у меня есть проблемы с папочкой, но я никогда не ощущала, что это про меня. Но теперь это так. Потому что теперь я, черт побери, ненавижу его.

Он не дает мне навестить маму.

Ему не было НИКАКОГО дела до моей жизни, сколько я себя помню, а теперь он внезапно озаботился ею. Теперь его волнует, что я свернула на скользкую дорожку, и он психует, что я веду себя не так, как «он» меня воспитывал. Да он не воспитывал меня ВООБЩЕ.

Он не отвечал на звонки, так что я приехала к ним сама сегодня – и была быстро выдворена прочь.

Это был первый раз, когда я села за руль со времен моей автомобильной аварии, и я рыдала всю дорогу туда. Удивительно, что я вообще не попала в новую. Получилось бы хреново, учитывая, что я взяла машину Зейда.

Я еще не готова сесть в свою и увидеть, что на обшивке нет пятна от кетчупа.

Глава 40. Алмаз

– Дай мне поговорить с ней, – требую я в трубку, запустив дрожащую руку в волосы.

– Адди, я устал от этого разговора. Будет лучше, если ты пока оставишь маму в покое, – устало отвечает отец.

– Так давай прекратим этот разговор! – кричу я.

Мы разговариваем всего одну чертову минуту, и он сам виноват, что не дает маме телефон. Я звоню каждый день с тех пор, как ее привезли домой, и он еще ни разу не дал мне поговорить с ней. Я даже ездила к ним сама на машине, но он меня не впустил.

Тедди продержал маму у себя больше недели, наблюдая за ее состоянием и медленно выхаживая ее.

Почти все это время она была без сознания. А те несколько раз, когда приходила в себя, не думаю, что она запомнила. По большей части