Русь. Том I - Пантелеймон Романов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Иногда всей ватагой заезжали куда-нибудь в знакомую усадьбу; на большой террасе, выходящей в сад, накрывался стол, и до самого рассвета светились огни сквозь густую зелень дикого винограда.
— Последние дни я здесь, последние, друзья! — говорил Валентин, допив до лирического тона. — А там я исчезну для вас, быть может, навсегда, вы же все останетесь здесь…
— У догорающих очагов, Валентин, — прерывал, вскочив, Авенир.
— У догорающих… — повторял Валентин, — а я дальше, дальше… в бесконечность.
— Ты — человек будущего, Валентин! — возбужденно восклицал Федюков.
— Истинный человек будущего, — говорил Валентин, не взглянув на Федюкова.
И когда кто-нибудь из более трезвых людей спрашивал у членов этой компании, чего это ради они все перебесились так, то каждый спокойно говорил:
— Провожаем Валентина.
— Все еще на Урал?
— Неизвестно. Теперь, вероятно, дальше.
— Может быть, в последний раз нынче пьем, а завтра не увидим его больше. Эх! вот за кого в огонь и в воду. Да что вы понимаете! — кричал вдруг Владимир обиженно, если он был в соответствующем состоянии. — Не понимаете вы этого человека, и никто его никогда не поймет, и черт с вами!
Если женщины мало пили, Валентин говорил:
— Может быть, последний день вы со мной. Я исчезну, и тогда вы опять вернетесь к лямке своей повседневной жизни. А сейчас вы должны жить вместе со мной одной этой жизнью. — Причем он по своему обыкновению широко поводил рукой, захватывая этим движением спавшую в ночном покое землю и далекое звездное небо.
XLIII
Когда подошел день рождения Александра Павловича, то все нагрянули к нему.
Дам решили не брать, так как Авенир с Федюковым теряли на охоте всякий рассудок и могли всех поставить в неловкое положение. Хотя Валентин и говорил, что ничего, пусть привыкают, потому что в будущем, может быть, и не к тому придется привыкнуть.
Александр Павлович накануне с самого утра переливал бутылки у окна, смотрел их на свет, прищурив один глаз, потом наливал рюмочку, чтобы попробовать, и, сморщившись, щелкал пальцем и говорил сам себе:
— В самый раз.
Вся его маленькая подвижная фигурка с большими висячими усами, которые он при обдумывании чего-нибудь машинально завивал на палец, дышала энергией и удовольствием любителя, готовившегося не ударить лицом в грязь.
В маленькой комнате рядом с передней, где стояла стеклянная горка с посудой и медный умывальник с тазом за дверью, помещался главный склад настоек. Сюда все сносилось и ставилось на стол, покрытый клеенкой.
В погребе, на земляном полу, стояли вынесенные пока сюда блюда с заливным поросенком. Соты свежевырезанного меда тоже спрятались здесь в деревянной миске, чтобы не растеклись раньше времени.
А в каменном углублении темнели бутылки и бутыли с крепким игристым медом, который, по словам хозяина, валил человека с ног после одной бутылки.
Приготовив все это, он вечером занялся и самой сутью дела: сборами на охоту. В зальце на круглом столе были насыпаны аккуратными кучками порох, дробь и патроны. Картонные, с медными донышками ружейные гильзы насыпались порохом, забивались картонными пыжами и ставились в ряд по столу.
Стволы ружья промывались теплой водой и смазывались тончайшим маслом. И Александр Павлович, сбросив свою венгерку, с засученными рукавами рубашки стоял против окна среди разбросанных по полу тряпок, щеток и прочих принадлежностей; подняв отнятые от ложа стволы, смотрел в дырочки их на свет, проверяя чистоту стенок. Потом, сказавши — «ладно», повернулся на каблуке, ища глазами ложе, приладил к нему стволы и, хлопнув по ружью ладонью в знак своего удовольствия и окончания дела, аккуратно поставил его в угол около печки.
Его охотничья собака, Франт, с волнистой шерстью в мелких крапинках, уже с самого утра нетерпеливо повизгивая, беспокойно ходила за хозяином по пятам и клала морду на колени.
Все дело было в том, какая завтра будет погода, И лишь бы удалось пораньше, не запоздав, выехать на охоту. Потому что если день будет жаркий, то лучше всего выехать в утренней прохладе.
Но случилось все так хорошо, как только охотник мог желать: утро было серенькое, теплое, слегка туманное. И в то же время было непохоже на то, чтобы можно было ожидать дождя.
Было не больше шести часов, когда вдали завиднелись среди полей гречихи экипажи.
Гости, разминая ноги, вылезли из экипажей, лошадей отвели в плетневый сарай с соломенной крышей и расчищенным током перед ним. Александр Павлович кинулся было сказать, чтобы подавали самовар.
— Нет, благодарим покорно, — закричали все в один голос, — а то выйдет не хуже прошлого раза.
— И прошлый раз неплохо вышло, — сказал хозяин.
— Нет, уж лучше прямо на болото, а там видно будет.
Стали собираться.
Федюков был в английском охотничьем костюме с отложными воротничками и карманами. Ружье у него было новейшей американской системы без курков.
Авенир, уже начавший приходить в возбуждение, несколько раз с недоброжелательством взглядывал на его костюм с отложными воротничками и заграничное ружье.
— Вот ружье, — сказал Авенир, поднимая свою двустволку с таким видом, что все невольно посмотрели на его ружье, а Александр Павлович из вежливости даже почмокал губами и, отойдя, оглянулся на других, как бы давая и им возможность осмотреть ружье.
— Что же особенного? Обыкновенная двустволка, да еще шомпольная, — сказал Федюков, протягивая к ружью руку.
— То и особенное, — сказал Авенир, не давая ружья в руки Федюкову, — то и особенное, что обыкновенное, да еще шомпольное, и потому все ваши американские перестреляет. Я этой механики с фокусами да с патрончиками не признаю.
— Заряжать скорее, — заметил Валентин.
— Нам спешить некуда, — сказал Авенир. — Нет, я люблю простоту. Насыпал пороху, — забил! Насыпал дроби, — забил! Зато уж забил так, как вы в своих патрончиках не забьете.
Александр Павлович, как любезный хозяин, для удовольствия гостей считавший своею обязанностью соглашаться во всем, что говорят, только слушал, помаргивая и переводя взгляд с одного на другого. И, когда Федюков сказал, что не хвались, идучи на медведя, а хвались, идя с медведем, что наши американские себя на охоте покажут, — Александр Павлович еще более оживленно улыбнулся, оглянувшись на него, и даже весело подмигнул, накрутив на палец левый ус. Потом вдруг спохватился и взглянул испуганно на стенные часы.
Часы показывали ровно семь.
— Пора, пора, — сказал Александр Павлович.
Охотники стали надевать свои сумки с болтающимися веревочными сетками, перекидывая через головы на спину ружья. И, стукаясь о притолоки стволами, пошли выходить, пригинаясь, в низкую дверь.
Петруша хмуро и молча шел сзади всех. Он, по-видимому, тоже неодобрительно относился к заграничным ружьям и угрюмо попросил Валентина показать ему, как эта чертовка заряжается.
Когда все выходили на дворик, у крыльца стоял мужичок в войлочном цилиндре, с редкой бородкой, на вид худощавый, но жилистый. В одной руке у него было подобие ружья — огромный железный ствол, прихваченный полосками жести к ложу, в другой руке — лапти.
— А, Леонидыч пришел, — сказал ласково Александр Павлович.
— Пришел, батюшка, — сказал тот, снимая свой войлочный цилиндр и встряхивая мешающими смотреть волосами, — на уток или на тетерок? — спросил он, держа лапти наготове.
— На уток, Леонидыч.
— Ну, тогда пущай лапотки тут у вас побудут, — сказал он, аккуратно уложив лапти на крыльцо в уголок под лавкой.
Все невольно заинтересовались ружьем Леонидыча. Ствол выходил за пределы всяких калибров. Это было что-то среднее между ружьем и орудием. Порох Леонидыч сыпал всегда на глаз, и плечо у него всегда бывало сплошь синее. Но он и не доверял тем ружьям, которые стреляли без отдачи и от которых не было синяков.
Отправив телегу с провизией в условленное место, они, еще раз осмотрев, все ли все захватили, пошли в своих охотничьих куртках и высоких сапогах, с ружьями за спиной, с болтающимися сумками, по рубежу, который скоро стал спускаться постепенно к лощине. И скоро показались внизу заросшие травой и кустами болота.
Авенир при виде кустов стал проявлять нетерпеливость. Он то осматривал ружье, которое уже снял, то ощупывал у пояса сумочку с зарядами.
Франт, натянув цепочку, распластавшись на всех четырех ногах и вытянув шею, тянул за собой Александра Павловича.
Петруша хмуро поглядывал вперед, не обнаруживая никакого оживления.
Сзади всех поспевал Леонидыч на своих разутых тонких ногах, со штанами, завязанными внизу веревочками.
— Только уж, пожалуйста, не горячитесь, — сказал Федюков, несколько времени недоброжелательно смотревший на Авенира, — с вами не дай бог ходить, лупит всегда, не глядя. Прошлый раз чуть меня не ухлопал из этого своего шомпольного урода.