Повести о Ветлугине - Леонид Дмитриевич Платов

Я в данном случае думаю о «детях солнца»… Хотелось бы, чтобы правильно меня поняли… Но вы извините, что я делаю вам замечание.

— Пожалуйста, пожалуйста! Я ведь заслужил.

— Видите ли, многое в отношении «детей солнца» нам еще непонятно. Они боятся какого-то нападения, преследования. Все это очень сложно… Поэтому во избежание конфликта мы должны пройти по лесу без единого выстрела.

— Что бы ни случилось?

— Да, что бы ни случилось, — с расстановкой подтвердил этнограф. — Надо на каждом шагу подчеркивать свои мирные намерения. Ведь мы, в конце концов, посланцы великого Советского Союза, о котором «дети солнца», наверное, даже не знают.

Я покорно протянул Савчуку свою централку. Выражение лица его смягчилось.

— Впрочем, если вы дадите честное слово…

— Я готов даже вынуть патроны.

— Нет, зачем же! Я верю… Но учтите: это очень важно.

Он обернулся к Лизе и Бульчу, которые стояли рядом, уже готовые к походу:

— Это, понятно, относится и к вам.

Лиза кивнула. Бульчу недовольно пробурчал что-то себе под нос, но ружье перебросил с груди за спину.

Авторитет Савчука как начальника экспедиции был непоколебим.

Начинался последний этап нашего путешествия — пешеходный.

Груз распределили соответственно физическим возможностям каждого участника экспедиции. Рацию и аккумуляторы должны были попеременно нести я и Савчук. Тюки со спальными мешками и посудой достались на долю Лизы и Бульчу.

Мы надеялись, что идти осталось совсем недолго, не больше одного дня, но день этот, по-видимому, должен быть довольно трудным.

Действительно, препятствия возникали одно за другим. То нужно было с опаской обходить зияющие ямы и трещины, на дне которых тускло отсвечивала вода, то, сгорбившись, придерживаясь руками за камни и корни, торчавшие из земли, пробираться по медленно сползающим к реке осыпям.

Все было исковеркано, изломано здесь. Картина разрушения наводила тоску.

Наконец, миновав пятый поворот (я старательно наносил кроки местности), мы вошли в мертвый лес.

Идти стало еще труднее.

Впереди был бурелом.

Часть деревьев повалилась в одну сторону, часть — в другую, в зависимости от того, как прошел излом или куда сползала земля. Некоторые деревья остались в вертикальном положении, устояли, так и сползли стоймя вместе с землей.

Приходилось шагать через корни, беспрестанно подворачивавшиеся под ноги, нагибаться, увертываться от ветвей, которые норовили больно хлестнуть по лицу.

Когда же заросли делались непроходимыми, мы прорубались вперед, пуская в ход топоры.

Иной раз семь потов сходило с нас, прежде чем удавалось продвинуться на пятьдесят-сто метров.

— И кто это Птица Маук, которая не пускает «детей солнца» из котловины? — сказала Лиза, вздыхая. — Обвела крылом заколдованный круг…

— Сейчас мы уже внутри него…

— Угу!

— Именно заколдованный круг, — продолжал я. — Оазис гибнет, остывает, разрушается, но «дети солнца» не уходят в тундру. Что-то держит их здесь, какое-то колдовство, необъяснимый запрет.

— Хытындо, Хытындо! — сердито сказала Лиза.

— Думаю, что дело здесь не в одной Хытындо, но и она, конечно, сыграла свою роль.

Я помог Лизе перебраться через поваленный ствол.

— Лет десять назад, — сказал я, — в бытность мою на Чукотке, мне рассказывали о подобном табу. Неподалеку от бухты Провидения находилось закольцованное стойбище.

— Как?… Закольцованное?…

— Ну, выражение, понятно, неточное. Закольцованное в том смысле, что было взято в кольцо. Местный шаман поссорился со своей паствой и, уезжая, объехал трижды вокруг стойбища.

— Зачем?

— Сделал это в отместку. Страшная месть колдуна, понимаешь? По воззрениям чукчей, нельзя переступать след шамана.

— Значит, нечто вроде блокады?

— Да. Жители закольцованного стойбища сидели, боясь пошевелиться. Начался голод. Наконец к ним приехал кто-то из фактории. Тогда они попросили привезти шамана из соседнего стойбища, чтобы он расколдовал их.

— Мы, конечно, не шаманы, — сказала Лиза и с раздражением перебросила на другое плечо тюк с грузом. — Но поскорей бы нам добраться до стойбища «детей солнца». Уж мы расколдуем его!..

— Только с помощью Савчука. Он сразу разберется в этих первобытных запретах. Кстати, чем он так занят?

Этнограф медленно брел впереди, глядя себе под ноги. Двигался он очень странно, зигзагами, изредка останавливался и ворошил палкой полузасыпанные хвоей кучи земли.

— Что ищете, Володя? — окликнула его Лиза.

Савчук остановился, широко расставив ноги и смотря на нас рассеянным взглядом, чуть искоса.

— Сохранившуюся частицу «письма», обрывок какого-нибудь старого конверта…

Мы с Лизой удивленно посмотрели на него.

— Рассчитываете найти письмо от Петра Ариановича?

— Нет.

— Почему? Ведь он ждет спасательную экспедицию. Быть может, уходя с «детьми солнца», оставил хотя бы краткую весточку для нас.

— Он не жил здесь. Эта часть оазиса, судя по мертвым деревьям, вымерзла, стала непригодной для жилья лет тридцать назад, то есть еще до прихода Петра Ариановича.

— Так что же ищете?

— Ну, черепки посуды… Обломки костяных ножей… Домашнюю утварь «детей солнца»…

Каюсь, я не удержался от непочтительной шутки.

— Навозну кучу разрывая, — пробормотал я тихо. Этнограф услышал, но не обиделся.

— Совершенно верно! Изучая кухонные остатки, — сказал он просто. — Археологи всегда придавали большое значение кухонным остаткам, так как, изучая их, могли представить себе культуру исчезнувшего народа.

Я извинился.

Спотыкаясь о коряги, Савчук переходил от одного дерева к другому. Мы заразились его волнением. Здесь жили загадочные «дети солнца», варили пищу, охотились, совершали под воркотню ритуальных бубнов свои загадочные обряды.

Почему же в лесу не осталось никаких следов пребывания людей?

На берегу реки я увидел небольшое возвышение, бугор на ровном месте, показавшийся мне странным. Не могильник ли это?

Я подошел к нему и принялся длинной палкой расковыривать толстый слой хвои. Под ним, неожиданно для меня, оказались зола и пепел. Еще глубже зазеленело что-то длинное, свернувшееся пружиной, как змея, изготовившаяся к прыжку.

Не веря своим глазам, я извлек на поверхность скрученный ствол ружья, весь позеленевший от ржавчины.

Савчук, Лиза и Бульчу подбежали ко мне.

Да, это был могильник, но совсем не такой, какой я представлял себе. Здесь были похоронены (предварительно подвергнувшись «сожжению» на костре) самые разнообразные металлические предметы.

Мы вытащили из кучи около десятка ружейных стволов и замков (деревянные ложи сгорели), пять медных котлов, две чугунные сковородки, шесть штук топоров (топорища также сгорели), несколько десятков клинков без рукояток, затем пулелейки, сверла и множество потерявших форму медных вещиц, назначение которых нам разъяснил Савчук. Это были, оказывается, женские украшения: подвески, которые носят на груди и на бедрах нганасанки.

— Что произошло здесь? — изумленно воскликнула Лиза, оглядываясь на Савчука. — Если бы мы еще нашли кости людей, я бы поняла тогда.

— Ну конечно! — подхватил я. — У каких это народов, Владимир Осипович, — кажется, даже у наших предков-славян, — хоронили покойников со всем их скарбом? Торжественно сжигали на огромном костре и…